Макс Нарышкин - Downшифтер Страница 4

И сейчас он сидел, прислонившись спиной к стене, и его розовая сорочка до самого ремня была залита вылившейся из горла кровью. Галстук сиял от влаги, и казалось, что это именно он, а не петля был виной тому, что Журов, самый, наверное, жизнерадостный и целеустремленный человек в компании, перестал жить.

На стене слева от него аршинными буквами было написано: «Я НЕНАВИЖУ ВАС, ТВАРИ! Я, А НЕ ЗАЕ…» Видимо, последнее слово было — «Заев». Должен был быть, вероятно, и восклицательный знак в конце. А то и два. Но помада кончилась, и об окончании послания нам, «тварям», можно было догадываться, лишь приглядываясь к глубоким царапинам на штукатурке.

Я смотрел на него, сидящего у батареи отопления, с тем равнодушным отвращением, с которым всегда смотрят на умершего неблизкие ему люди. С таким же чувством я смотрел бы и на жабу, прыгнувшую мне на ботинок, и на проползшего мимо меня ужа, и на дохлую собаку. Ни жаба, ни уж, ни собака не сделали мне ничего плохого, они были отвратительны только потому, что были. Так устроен мир — кто не любит жаб, ужей и дохлых собак, тот их ненавидит без каких-либо на то причин. И это бездыханное тело с мутными глазами, вывалившимся языком и заострившимися чертами лица мне тоже ничего плохого не делало сейчас и не сделало ранее. Напротив, оно делало только то, что хотел я. Но это был уже не тот человек, которого я знал и немного презирал, а нечто лишнее в этом кабинете, предмет, совершенно не вяжущийся ни с политикой компании, ни с ее слоганом «Мы делаем жизнь лучше». Скорее он, этот труп, опровергал слоган. Он всем своим видом противопоставлял себя корпоративной дисциплине.

Если бы не начальник службы безопасности по фамилии Гома, остановивший мое распоряжение сразу, едва оно прозвучало, то его незамедлительно бы выполнили: вынесли труп на улицу. Я слышал о том, что смерть человека нужно описать, оприходовать и что тело после увезут с какой-то бумагой на специальной машине. Но все мое существо требовало немедленно вынести тело из здания. Прежде чем прислушаться к начальнику службы безопасности и отменить приказ, я успел подумать о том, что все равно труп нужно вынести. Само его нахождение здесь отрицало принципы конструктивной политики компании.

Президент был того же мнения, но было ясно, что это не что иное, как шок.

«Конечно, мы поможем семье и организуем похороны», — сказал я следователю, уже убедившемуся в том, что причиной суицида стало число 600. И только после этого узнал, что жена от Журова ушла, что он приказал убить собственного ребенка и что родители у него живут, оказывается, в Саранске.

А теперь о числе 600. Следователь подкатил на удивление образованный, почитывающий в свободное от расследований время книги философов. Я точно знаю, что долго он при такой образованности не удержится. Руководители на дух не переносят людей, знающих то, чего не знают их руководители, особенно если эти знания неожиданно интересны. Но вот, посмотри-ка ты! — он знает о числе 600. То есть мы с ним читали одну и ту же книгу. Не знаю, в чьей редакции читывал ее он — мне кажется, что в другой, поскольку у меня есть основания полагать, что он не знает английского, мне же таить нечего. О числе 600 я узнал из источника, заслуживающего мое доверие, — из материалов исследований американских психологов, состоящих на службе в ЦРУ.

Оказывается, если у тебя срезали кошелек, можешь смело записывать в свой пассив 30 очков. Если у тебя умер дядя — 60. Мама — 100. Если тебя отматерили на улице — вноси в графу 10 очков, если избили — 50, а если при этом сняли вещи — 70. Если от тебя ушел любимый человек, то, как бы ты ни старался логически обосновать необходимость его ухода, придется внести в графу «потери» не менее 80. Предательство друга янки оценивают в 70, известие о заражении венерическим заболеванием — в 50, потерю работы — в 100, авторитета — в 80 и так далее и тому подобное. У каждого явления существует свой тариф. И каждую неприятность, предлагаемую жизнью, тебе придется выкупать за предлагаемую сумму независимо от твоего желания.

Все ничего, смерть близкого человека сама по себе — потрясение, но потрясение проходит, как и все в этом мире. Рано или поздно ты все равно списываешь набранные очки, как списываешь финансовую задолженность авансовым отчетом. Но в американской теории есть трагедия, поскольку иначе и быть не может, чтобы была Америка, но не было трагедии.

Главный принцип теории американских психологов заключается в том, что нельзя себе позволять накапливать неприятности. К потере денег или к разводу нужно относиться максимально спокойно. Но рано или поздно в жизни многих случается так, что часы бьют неожиданно, и ты оказываешься не готов к встрече нового дня. Дело в том, что само по себе число 100 или 30 ничего не значит. Однако если у тебя утром срезали кошелек, в обед ты узнал, что скончалась твоя тетя, а ближе к вечеру ты возвратился домой и обнаружил, что тебя обворовали, и обворовали как раз в тот момент, когда жена занималась любовью с соседом в квартире напротив, то все числовые значения произошедших событий придется сложить. И штормить тебя будет, стало быть, уже по полной программе того числового значения, на которое ты набрал взяток при игре с жизнью в покер.

Если сумма неприятностей зашкаливает за 600, человек уже не владеет собой. Его ведет что-то другое, упущенное вниманием бога, нечто темное и невероятно сильное духом, точнее, бездухом. Человек хладнокровно наматывает на локоть срезанную на балконе веревку, вынимает из футляра опасную бритву или вставляет в прорезь карточку метро, точно зная, что через две минуты окажется на рельсах. И его ничто и никто не сможет остановить. Через десять минут он или повиснет в ванной, или вскроет вены, или размажется по всей длине рельсов на станции «Серпуховская».

Через неделю после того как Журов был похоронен, а следователь закончил свое следствие, я сел за стол в своем кабинете, чтобы закончить свое расследование.

На моем листе красовалась цифра 500. Столько очков я насчитал в послужном списке самоубийцы за последнюю неделю его жизни. Десятки людей, очевидцев, психологов и приятелей Журова восстанавливали недельный цикл жизни самоубийцы так же, как собирают в ожерелье сотни жемчужин руки детишек из Юго-Восточной Азии. Я всеми силами старался найти недостающую сотню, и начальник службы безопасности, с которым я провел эти семь дней, решил, наверное, что я тоже тронулся. Но последних ста баллов я так и не сумел отыскать.

Отвергнутый советом директоров кандидат на пост начальника отдела региональных продаж сунул свою голову в петлю, имея в пассиве 500 баллов.

И это скверно для моего следствия, поскольку американские психологи уверяют в том, что решение расстаться с жизнью к человеку неминуемо приходит только тогда, когда судьба над ним посмеялась на все 600.

Я был тем, кто при подавляющем количестве голосов против Заева встал и сказал:

— Уважаемое жюри, я знаю Журова шесть лет и, как первый заместитель президента компании, не могу сказать о нем ничего плохого. Однако назначать на один из ключевых постов компании человека, о котором можно сказать лишь то, что о нем нельзя сказать ничего плохого, было бы непростительной глупостью. Он чересчур старателен, факт, он обладает хорошей памятью, поспорить и с этим невозможно. Он хочет подняться по служебной лестнице, и это похвально. Но у него нет той восхитительной особенности очаровывать людей, какая присуща Заеву. Мой выбор — Заев. Прошу жюри принять обоснованное, беспристрастное решение, мою же речь рассматривать только как желание члена жюри высказать свое мнение. На то имеет право каждый из нас, не так ли?

Буду откровенен, среди этих двоих куда больше мне нравился Заев. Была в нем какая-то жилка, не до конца еще развитая, но уже с намеками на мастера. Ему, как и Журову, не хватало чуть-чуть опыта, немного сообразительности, оригинальности и дерзости. Но Заев потерянные очки мог набрать уже через год, он двигался вперед, спотыкаясь о камни маркетинга, но все-таки поднимаясь. А Журов, тот волок за собой воз по ровной, наезженной колее, и ему не хватало сообразительности чуть-чуть прибавить, чтобы груз был доставлен быстрее. И он не поднимался, он не смотрел по сторонам, пытаясь понять, где находятся участвующие с ним в одной гонке конкуренты, он просто пахал без отдыха, как добросовестный госслужащий. Я не берусь утверждать, что это плохо, но компания по продаже сухих смесей — очень хрупкая инстанция. Если ее своевременно не подпитывать энергией и хитростью, она рухнет, подняв облако из этих смесей.

Последние несколько месяцев совет директоров пристально наблюдал за этими двоими. Выбрать из дерзкого и упрямого и педантичного и взвешенного оказалось непростой задачей. Совет следил за тем, как они реагируют на рынок, какие идеи их ведут и как Заев и Журов относятся к поражениям. Признаюсь, я помогал Заеву. Что-то подсказывало мне, что именно он, а не его честолюбивый соперник укрепит наши позиции в регионах. Вместе с советом я смотрел за их работой без комментариев ровно месяц. Когда же убедился в том, что смотреть за тем, как работает Заев, мне приятнее, я стал ему помогать. Негласно, конечно, узнай об этом совет, эти мнящие себя гениями производства и сбыта бонзы посчитали бы себя оскорбленными. Еще бы, мать-перемать! — они тут целых тридцать дней не спят, не едят, все наблюдают и оценивают, свою бесценную энергетику транжирят на лохов, а Бережной тем временем с ними в дурачка играл!