Кеннет Харви - Город, который забыл как дышать Страница 4

– Хорошо, теперь дышите.

Томпсон вынул из ушей стетоскоп и посмотрел на пациента. Мистер Фаулер сидел на столе – спина прямая, пальцы сжимают черную пластмассу, глаза уставились в рисунок скелета на противоположной стене.

– Грудь болит?

– Нет, сэр.

– Руки, ноги?

– Нет, сэр.

– В легких жжение бывает при вдохе?

– Нет, сэр.

– Изжога мучает?

– Ни в жизнь.

– Спите хорошо?

Фаулер кивнул и упрямо сжал губы.

– Не бывало такого, что просыпаетесь ночью весь в поту, сердце колотится, и никак в себя не придете?

– Да нет же, господи! – Ллойд возмущенно посмотрел на Томпсона, словно тот окончательно повредился умом.

– Ему просто на улице вдруг нехорошо стало, – встряла Барб, от волнения она даже слегка подалась вперед. – Ну, продохнуть не мог. С ним такое и раньше случалось.

Фаулер бросил злобный взгляд на жену:

– Умолкни, женщина!

– Давно это началось?

– Почем я знаю, – раздраженно ответил Ллойд, щеки его пылали. – Вроде, в воскресенье на той неделе.

– А сегодня четверг, – задумчиво сказал Томпсон. – Что ж, можете слезать.

Фаулер кивнул и перевел взгляд на кремовые жалюзи с таким видом, будто внимание врача его унижало.

– Да ерунда это, – проворчал он, слез со стола и застегнул рубашку. Ненадолго воцарилось молчание. Томпсон, искоса наблюдавший за пациентом, заметил, что Фаулер никак не может продышаться.

– Аллергия на что-нибудь есть? – спросил Томпсон.

Он вернулся за стол и осторожно опустился в кресло, невольно состроив мучительную гримасу и прошипев «ч-черт». Колени сегодня болели сильнее обычного, сказывался застарелый артрит. За зиму доктор прибавил в весе, и это плохо отразилось на самочувствии. Надо бы перестать жевать по ночам пончики с повидлом и запивать их молоком. Жирные молочные соусы, сыр бри и гаварти с укропом входили в ежедневный рацион Томпсона.

– Нет у него аллергии, доктор.

Томпсон открыл медицинскую карту Ллойда и быстро пролистал ее. Ничего такого, что могло бы вызвать затруднение дыхания. Никакой астмы, хотя пробы лучше, конечно, взять. Однако одышка есть одышка. Скверный признак, предвестник серьезных осложнений.

– Сейчас все цветет, кругом пыльца. А эта дрянь не раз вызывает воспаление дыхательных путей. Глаза не слезятся?

– Нет, сэр, – ответил Ллойд.

Теперь он подпирал стену, руки его безвольно повисли. «Точно школьник в кабинете директора», – подумал Томпсон.

– Сердце у вас в порядке, легкие чистые. Возможно, дело в аллергии или начинающейся астме. А может, вообще ничего серьезного. – Томпсон нацарапал что-то на бланке. – Вот направление на общий анализ крови, мы с вами его давно не делали. Надо поглядеть. Может, это инфекция. Вирус какой-нибудь подцепили. Будь у вас боли в груди, я бы подозревал невроз. Вообще-то надо бы все-таки сходить к невропатологу. На всякий случай, чтоб ничего не упустить. – Он оторвал бланк и отложил в сторону. – Вот направление, сделаете пробы на аллергию и на астму. Я позвоню в больницу в Сент-Джонсе и договорюсь, чтобы вас принял врач. – Томпсон вырвал второй листок и протянул его миссис Фаулер. Ллойд косился на бумажки и изо всех сил старался делать вид, что их не замечает. – Зарядку делаете?

– Да он теперь от телевизора не отходит, – пожаловалась Барб и добавила шепотом: – С тех пор как нашего Бобби не стало…

Мистер Фаулер снова испепелил жену взглядом. Это уже чересчур, хватит унижаться. И Ллойд метнулся к выходу.

– Так что? – рявкнул он на пороге. – Прямо тут не окочурюсь?

Доктор Томпсон хмыкнул, его второй подбородок уперся в шею. Он откинулся в кресле и повертел в руках карандаш.

– Уж и не знаю, мистер Фаулер, все под богом ходим.

– Надо думать. – Ллойд распахнул дверь и вывалился в приемную.

Барб проводила его взглядом и потопталась в нерешительности. При муже она, очевидно, говорить боялась, поэтому сначала выглянула за дверь, через которую только что сбежал Фаулер.

– Что-то хотели добавить?

Убедившись, что на горизонте чисто, она повернулась к врачу и призналась:

– Характер у него совсем испортился.

– Что вы имеете в виду?

– Все время сердится.

– Стал раздражительным?

– Да, доктор, еще похуже.

– Вы упомянули, что Бобби не стало. – Томпсон секунду помолчал из уважения к ее горю. Он положил локти на стол, как бы для пущей проникновенности. – Очень может быть, что проблемы с дыханием возникли из-за депрессии, на нервной почве. Он в быту сильно изменился? То, чем ему раньше нравилось заниматься, с удовольствием делает?

– Нет, ему теперь ничего не нравится. Другим стал совсем.

– Похоже на депрессию. Выпишу-ка я слабенький антидепрессант, только надо щитовидку проверить.

– Ллойд нипочем его пить не станет.

Томпсон нацарапал что-то в блокноте, вырвал рецепт и передал миссис Фаулер.

– Тогда для начала подавайте ему успокаивающее. Может, согласится. Как только станет лучше, сразу мне сообщите.

Барб аккуратно собрала все рецепты и, тяжело вздохнув, спрятала в сумочку. Доктор проводил ее до двери.

– Если на поправку не пойдет, привозите обратно. – И, понизив голос, добавил: – Присматривайте за ним. – Томпсон подмигнул, надеясь ее приободрить.

– Конечно, доктор. Большое вам спасибо. – Миссис Фаулер слабо улыбнулась и первой вышла из кабинета. Она пересекла приемную, а Томпсон взял у медсестры карту следующего больного. Взглянув на имя, он нахмурился и крикнул в коридор:

– Эгги Слейд! – С трудом удержался, чтобы не добавить: «мисс ипохондрия нашего городка». – Проходите, Эгги, проходите. От чего сегодня умираем?

Барб отыскала мужа возле деревянной лесенки, что вела к стоянке. Стиснув зубы, он щурился на стальные бока машин. Яркое послеполуденное солнце било в глаза сотнями зайчиков. Ллойд резко обернулся.

– Эти… – процедил он. В последнее время, произнося слова, Ллойд забывал дышать. Лицо его покраснело, он раздраженно потянул носом воздух. На Барб он при этом не смотрел. – Эти в очереди думают, я больной. А я не больной.

– Ну что ты, Ллойд, – попыталась успокоить мужа миссис Фаулер и положила руку ему на плечо. – Доктор сказал, ничего страшного.

Ллойд отвернулся, возмущенный ее легкомыслием, и начал спускаться по ступенькам. Да что ж такое! После каждого шага приходится делать вдох, будь он проклят! Глубокий вдох. Как здесь все опостылело! Эта земля, это море, эти безмозглые твари, которые в нем кишат. Как страшно задохнуться, потерять рассудок, потерять себя. Как все бессмысленно и ничтожно – пошлая жена, пошлый дом. Куда исчезли все краски, почему весь мир стал таким невыносимо серым?

– Без меня в сарай не ходи, – крикнул Джозеф.

Сарай был двухэтажным, когда-то давно его покрасили ржаво-красной краской. Кое-где не хватало стекол, и дыры заткнули пластиком, чтобы не мокло барахло. Полное безветрие. За спиной у Тари кто-то прожужжал. Шмель, судя по звуку. Летает себе с цветка на цветок. На ветке, а может, в небе, чирикнула птичка. Узкая дверь сарая, тоже красная, приоткрыта. В центре нарисовано белое сердечко. Тари сунула блокнот под мышку и переступила стертый порог. Одной рукой взялась за стену, со стены чешуйками облезала краска. Тари задумчиво отколупнула кусочек и раскрошила в пальцах.

– Почему? – разочарованно спросила она отца.

– Я там еще не был. В полу гвозди могут торчать. Лучше помоги мне вещи в дом занести.

Тари снова посмотрела в полумрак сарая. Глаза постепенно привыкали, в глубине начали проступать смутные очертания предметов: высокий шкаф и, кажется, старый матрас. У самого входа – четыре автомобильные покрышки, их видно хорошо. Тари задержала дыхание и прислушалась, нет ли тут мышей или бездомной кошки. Тишина, только где-то на втором этаже капает вода. А это кто жужжит? Похоже на целый рой не то мух, не то шершней. Кто же это все-таки, мухи или шершни? А вдруг, правда, шершни? Тари отступила назад, и тут ей почудилось какое-то движение. У дальней стены сарая, закрываясь рукой от солнечного света, стояла девочка. Тари вздрогнула, выронила блокнот, и пока подбирала, девочка исчезла. Тари немного подождала, и девочка появилась снова. Наверное, это просто отражение в пыльном зеркале. Тари наклонилась, и девочка сделала то же самое. Тари потерла переносицу. К чему там нос чешется? Говорят, к гостям или к испугу.

– Тари, будешь ты мне помогать или нет? – отец крякнул, взвалив на себя здоровенный тюк с вещами. – Кончай лодырничать.

Капли застучали медленнее, а потом и вовсе перестали. Жужжание тоже стихло. В нос ударил запах тухлой рыбы, настолько отвратительный, что Тари отвернулась и ойкнула. Она даже не заметила, отразило ли зеркало ее движение. Тошнота подкатила к горлу, захотелось сплюнуть, чтобы избавиться от мерзкого вкуса во рту. Тари языком провела по передним зубам.

– Пап, чем это воняет?

Джозеф, который стоял над большим чемоданом и локтем прижимал к себе подушку, выпрямился и принюхался.