Баха Тахер - Любовь в изгнании / Комитет Страница 4

Заслышав шум в зале, я поднял глаза от брошюры — к трибуне направлялся высокий седой мужчина. Усевшись за стол, он обвел глазами полупустой зал. Во взгляде его не выразилось ни малейшего удивления. Он начал говорить, и по его английскому я догадался, что он либо немец, либо какой-нибудь скандинав. Он представился как Мюллер, врач по профессии. Извинился за опоздание и обещал объяснить причину позже. Сообщил, что комитет, который он представляет, объединяет врачей-добровольцев из разных стран и ставит перед собой задачу защиты прав человека в целом, но главным образом в области здоровья и медицины. В Чили комитет столкнулся с очень серьезными случаями нарушения прав политзаключенных, число которых составляет несколько тысяч. Он начал приводить примеры, рассказывать о пытках заключенных электричеством, лишением сна, о сексуальных надругательствах и других истязаниях. Зачитал имена умерших под пытками.

Потом ему стали задавать обычные вопросы, уточняя некоторые детали и цифры. Но неожиданно с места поднялся один знакомый местный журналист. Его газета, которая называлась «Родина», регулярно выступала с нападками на иммигрантов из Чили и других стран и требовала их высылки. В публикациях газеты говорилось, что из-за иммигрантов, наводнивших страну, растет преступность, загрязняется окружающая среда и что надо спасать родину от угроз, которые несет с собой наплыв иммигрантов. Обращаясь к доктору Мюллеру, журналист задал ему провокационный вопрос: не считает ли он, что в Чили, несмотря на все, что о ней говорится, больше порядка, чем во многих других странах? И не считает ли он, что число умерших в тюрьмах намного меньше числа погибших в гражданских войнах в соседних с Чили странах?

По залу прокатился гул возмущения, а журналистка, сидевшая передо мной, громким голосом спросила:

— Не пригласить ли на эту пресс-конференцию чилийских генералов?

Ее поддержали подобными же репликами другие присутствующие. Доктор Мюллер постучал пальцем по столу и невозмутимым тоном ответил корреспонденту «Родины»:

— Я не политик, и мы не политическая организация. Мы врачи и говорим об установленных и проверенных нами фактах. Но хочу напомнить вам, что до военного переворота никто в Чили не погибал ни в партизанской войне, ни в тюрьмах. С этим и следует сравнивать, если вы настаиваете на сравнениях.

Взглянув на свои часы, Мюллер сказал:

— Прошу прощения, мы арендовали этот зал на один час и немного задержались с началом из-за возникшей проблемы перевода с испанского языка выступлений свидетелей. Нам очень важно, чтобы вы их выслушали.

Сидевшие в первом ряду мужчина и девушка поднялись со своих мест и сели рядом с Мюллером, а он продолжал:

— Должен был прийти опытный переводчик, но в последний момент отказался. Нам вызвалась помочь наш друг Бриджит Шифер, за что я выражаю ей благодарность.

На Бриджит был синий костюм, похожий на те, которые носят стюардессы. Вокруг шеи повязан розовый шарфик. Усаживаясь между Мюллером и мужчиной, она со смущенной улыбкой обратилась к журналистам:

— Извините меня, если я буду говорить медленно, я первый раз в жизни работаю переводчицей.

Она была так красива, что журналисты глядели на нее, не отрывая глаз, а один воскликнул:

— Мы с радостью извиним вас. Пожалуйста, не торопитесь.

Все рассмеялись, но доктор Мюллер вновь постучал пальцем по столу и серьезно, даже с упреком произнес:

— Я уже обращал ваше внимание на то, что это свидетельство для нас особенно важно, поскольку оно касается и работников медицины. Но я предпочитаю, чтобы вы сами услышали — и сделал знак сидевшему рядом с Бриджит мужчине.

Тут я наконец отвел от нее взгляд. Со своего места я не мог разглядеть лицо мужчины, наклонившего голову так низко, что она почти касалась его скрещенных на груди рук. Видел лишь его черные вьющиеся волосы. Он заговорил тихим голосом, и Бриджит, видимо, попросила его говорить громче, потому что он повторил свои слова, но все еще не поднимая головы. Когда он останавливался, Бриджит переводила сказанное на английский, принятый в этой стране в качестве языка общения в журналистской среде.

Он назвал себя: Педро Ибаньес, 36 лет, работает таксистом в Сантьяго. В начале этого года он ожидал своей очереди на стоянке такси перед центральным вокзалом. Из здания вокзала вышел человек с чемоданом в руке и направился к стоянке. Неожиданно путь ему перегородил какой-то водитель, которого Педро никогда раньше не видел, и попытался взять у него чемодан, указывая на такси, стоявшее несколько в стороне. Человек не отдал чемодан, подошел к машине Педро, первой в очереди, сел в нее и назвал адрес. Тронувшись с места, Педро заметил, что другое такси двинулось вслед за ним. Кроме водителя, в нем находились еще какие-то люди. Пассажир тоже заметил преследование. Он постоянно оглядывался назад и казался взволнованным и испуганным. Педро тоже испугался, а пассажир все время торопил его: скорее, скорее. Потом сказал:

— Они из Управления национальной безопасности, хотят взять меня.

Педро собрался было остановить машину и высадить пассажира, но не решился. А когда человек потребовал свернуть с центральной улицы на боковую, Педро выполнил его приказ. Потом он очень раскаивался, это была неудачная мысль. На оживленной центральной улице сидевшим в преследовавшей их машине было бы трудно предпринять какие-то действия, а тут они оказались на боковой, где машин почти не было. Педро гнал изо всех сил, чтобы уйти от них, но как уйдешь от новой и быстроходной машины! Пассажир тоже понял это, перестал оборачиваться назад, пригнулся на сидении и сказал Педро:

— Слушай, мне очень жаль, что я втянул тебя в эту историю.

Педро не знал, что это за история, но когда другая машина нагнала их у одного из светофоров, пассажир внезапно открыл дверцу, выпрыгнул и кинулся бежать. Успел пробежать всего два шага. Когда начали стрелять, Педро соскользнул с сидения вниз, но в тот же момент почувствовал, как пуля ударила его в бок. А пассажир лежал на асфальте, и кровь фонтаном била из его головы.

Педро говорил размеренным голосом, и Бриджит так же размеренно его переводила, смотря то на него, то в зал. Но я заметил, что лицо ее постепенно каменеет, а голос звучит все громче. Педро указал пальцем место в боку, куда попала пуля. Доктор Мюллер рукой сделал ему знак говорить быстрее и указал на часы. Педро кивнул головой. Он уже забыл свою робость и смотрел прямо в лица сидящих в зале. У него были большие глаза, а под ними — громадные темные пятна, словно перевернутые брови. Я подумал, что это, видимо, следы бессонницы.

После знака, сделанного доктором Мюллером, Педро заговорил так быстро, что Бриджит еле поспевала за ним, иногда даже просила повторить сказанное. История была не очень связной. Педро снова указал пальцем место, на этот раз на груди, куда попала пуля. Говорил, что он, конечно, не знал пассажира. Потом спохватился, сказал, что пуля вошла в бок и застряла в груди… так ему говорили врачи в больнице. А пассажира он видел впервые и думает, что он был убит наповал, нет, он уверен в этом, ведь он своими глазами видел кровь и куски мозга на мостовой, прежде чем потерять сознание. А когда офицер в больнице допрашивал его, он чувствовал страшную жажду, он шевельнул пальцем — вот так: «не знаю», а офицер выдернул из его вены иглу — ему как раз переливали кровь — и вынул изо рта трубку баллона с кислородом.

— Я брошу тебя умирать, — сказал офицер, — потому что ты друг Каптилло. Почему он выбрал именно твою машину?

Конечно, врач видел все происходящее, а офицер был из Управления национальной безопасности. Когда он лишил меня кислорода, я начал по-настоящему умирать, совсем не мог дышать. А имя Каптилло слышал впервые. Ни я, ни мой брат не слыхали этого имени… Когда я попытался сказать это офицеру, изо рта у меня хлынула кровь, и я опять потерял сознание. Но на следующий день, когда я очнулся, они снова начали меня допрашивать. На этот раз их было трое, они расспрашивали меня о моей семье, правда ли, что мы все социалисты, что принадлежим к партии Альенде? Мы-то родом из деревни, но когда там начали распределять земли богачей между бедными, мы даже не взяли землю, ни я, ни мой брат. Поэтому после переворота, когда богачи вернулись, нас не тронули, не бросили в тюрьму вместе с крестьянами, которые получили земельные участки. Но я не мог этого объяснить, я так ослаб, что не мог говорить. Тогда один из офицеров протянул руку и закрыл кислородный кран. Я опять почувствовал кровь в горле и во рту, она булькала там, но у меня не было сил ее выплюнуть. Пришел врач с каким-то аппаратом, вставил его мне в горло и начал откачивать кровь. Набралось несколько бутылок. Врач сказал, что советует мне отвечать на вопросы, чтобы остаться в живых. Но он не открыл кислородный кран. Все же он сказал офицеру, что я не в состоянии разговаривать. Педро вытянул вперед руки и громко спросил, обращаясь к залу: «Как может человек разговаривать без кислорода?!»