Уинстон Черчилль - Саврола Страница 4

В ореоле прозрачного света осеннего вечера она выглядела божественно красивой. Она достигла того этапа жизни, когда к привлекательности красивой девушки добавляется зрелый ум женщины. Изумительные черты ее лица отражали ее мудрость. В каждом ее чувстве и настроении сквозила особая радость жизни, которая придает женщине неповторимое очарование. Ее высокая фигура была преисполнена грации, и почти классическая одежда, которую она носила, подчеркивала ее красоту и гармонировала с окружающей обстановкой.

Что-то в ее лице отражало мечтательность и страстность. Люсиль вышла замуж за Антонио Молару почти пять лет назад, когда он достиг вершины власти. Ее семья принадлежала к самым верным сторонникам его дела, и ее отец и брат отдали свою жизнь на поле сражений в Сорато. Ее мать, сломленная горем, стремилась отдать свою дочь под защиту самого влиятельного друга семьи — генерала, который спас государство и теперь управлял им. Вначале он согласился принять на себя эту задачу из чувства долга перед теми, для кого он был путеводной звездой, но впоследствии возникли и другие мотивы. Прошел месяц, прежде чем он влюбился в красивую девушку, дарованную ему судьбой. Она восхищалась его отвагой, энергией и изобретательностью; величие должности, которую он занимал, также оказало на нее влияние; он предложил ей богатство и высокое положение — она стала почти царицей. И, кроме того, он был изумительным мужчиной. Они поженились, когда ей было 23 года. В течение многих месяцев ее жизнь была заполнена бесконечными приемами, балами и зваными вечерами. Жизнь казалась непрерывным праздником. Иностранные принцы преклонялись перед ней не только как перед самой очаровательной женщиной в Европе, но и как перед важным политическим деятелем. В ее салоне толпились знаменитости со всех уголков света. Государственные деятели, военные, поэты и ученые считали его священным местом. Она принимала участие в государственных делах. Вкрадчивые и любезные послы высказывали деликатные намеки, и она давала им неофициальные ответы. Полномочные представители объясняли подробности договоров и протоколов с особенной тщательностью ради ее блага. Филантропы вступали в споры, на чем-то настаивали и подробно излагали свои взгляды и проявляли причуды. Все говорили с ней об общественных делах. Даже ее служанка обратилась к ней с просьбой — она просила повысить в должности своего брата, который служил клерком на почтамте; и каждый восхищался ею, обожал ее. Но пришло время, когда и восхищение — самый желанный напиток для любой женщины — стало вызывать скуку.

Но даже в первые годы замужества в ее жизни не хватало чего-то очень важного. Люсиль никогда не могла понять — чего именно. Ее муж был нежным и полностью посвящал ей время, когда не был занят общественными делами. В последнее время жизнь стала не такой яркой, как прежде. Волнения в стране, укрепление сил демократии, помимо трудностей, связанных с управлением республикой, полностью поглощали время и силы президента. Суровые морщины появились на его лице. Они возникли в результате тяжелого труда и тревоги. Иногда она улавливала его взгляд, полный ужасающей усталости. Это был взгляд человека, который упорно трудился и, тем не менее, понимал, что все было напрасно. Они виделись уже не так часто, и в моменты их встреч он все больше говорил о делах и о политике.

Чувство неясной тревоги проникло в столицу. Сезон, который только что начался, оказался несчастливым. Многие из влиятельных семей остались в летних резиденциях, расположенных в горах. Хотя на равнинах было уже прохладно, но деревья оставались зелеными. Другие оставшиеся в городе не выходили из своих домов. Во дворце посещались только самые формальные мероприятия. Поскольку перспектива становилась все более угрожающей, вероятно, у нее оставалось все меньше шансов оказать ему помощь. Страсти бушевали, ослепляя глаза, уже неспособные наслаждаться красотой, притупляя душу, неспособную радоваться. Она была по-прежнему царицей, но ее подданные стали угрюмыми и невнимательными. Что она могла предпринять, чтобы помочь ему именно теперь, когда он был так измучен? Следовало ли ей продолжать проводить церемонии во дворце после того, как утрачено былое величие, когда враги трудились день и ночь ради свержения всего, что было ей дорого?

«Неужели я не могу ничего, совсем ничего сделать?» — бормотала она про себя. — «Неужели я отыграла свою роль? Разве уже прошли лучшие годы жизни?» — И тогда, охваченная горячей волной раздражения и решимости, она спросила: «Я сделаю это — но что?»

Но этот вопрос остался без ответа; край солнца погрузился глубоко за горизонт, и в самом конце военного мола, у бесформенной насыпи земли, обычно расположенной рядом с оборонительными укреплениями бухты, вдруг возникла струйка дыма. До нее донесся слабый, едва слышный звук выстрела, который вдруг прервал ее грустные мысли, оставшиеся в памяти. Она повернулась назад с глубоким вздохом и снова вошла во дворец; постепенно угас дневной свет, и настала ночь.

Глава III. Человек из толпы

Отчаяние и яростный гнев охватили город. Новости о расстрелах распространились все быстрее и дальше, и, как обычно бывает в таких случаях, они были значительно преувеличены. Но полиция умело осуществляла меры безопасности, и люди понимали это. Никому не разрешалось собираться в толпу, и постоянное патрулирование улиц предотвратило сооружение баррикад. Более того, внешний вид воинов республиканской гвардии был настолько устрашающим, что независимо от настроения граждан они считали разумным проявлять смирение и вести себя спокойно.

Однако лидеры народной партии вели себя по-другому. Они немедленно собрались в официальной резиденции мэра, и последовал яростный спор. В здании мэрии состоялось чрезвычайное собрание, в котором участвовали все руководители партии. Море, член Гражданского совета и бывший редактор запрещенного издания «Зов трубы», был очень рад, когда он вошел в зал. Его речь понравилась многим собравшимся, и жители Лаурании всегда были готовы приветствовать смелые действия. Кроме того, каждый из них был взволнован недавно вспыхнувшим восстанием и страстно желал что-то сделать. Делегаты лейбористской партии были особенно возмущены. Рабочие, собравшиеся конституционным способом, чтобы выразить свои жалобы, были расстреляны наемными солдатами; наиболее часто эта акция называлась зверским убийством. Необходимо возмездие; но каким образом? Были предложены самые безумные планы. Море, который всегда был сторонником смелых действий, призывал людей выйти на улицы и взяться за оружие; по его мнению, они могли бы сжечь дворец, казнить тирана и восстановить утраченные права граждан страны. Старый и осторожный Годой решительно выступил против этого предложения, которое на самом деле ни у кого не вызвало особого рвения. Он предлагал выразить недовольство и осуждение в спокойной и достойной манере, которая была бы одобрена Комитетом Наций, призванным защищать справедливость своего дела. Другие устроили спор. Рено, барристер, ратовал за так называемые конституционные методы. По его мнению, следовало создать Комитет общественной безопасности и назначить его достойных руководителей из государственных военачальников (конечно, включая генерала — атторнея). Кроме того, он требовал издать приказ о смещении президента за нарушение фундаментальных принципов, содержащихся в преамбуле декларации национальных прав. Затем он продолжал подробно излагать связанные с этим правовые вопросы, но его прервали некоторые участники собрания, страстно желавшие высказать свои замечания.

Были приняты несколько резолюций. Согласно всеобщему мнению, президент утратил доверие граждан и должен был немедленно покинуть свой пост и предстать перед судом. Также все считали, что армия заслуживала наказания гражданами республики. Было решено преследовать в судебном порядке тех военных, которые стреляли в народ, и было выражено официальное соболезнование родственникам убитых и раненых, или жертв, как их называли.

В конце этого жалкого и бесполезного зрелища в зал вошел замечательный человек, который возродил партию из пепла и привел ее к успехам. И теперь казалось, что победа уже одержана. Молчание воцарилось среди собравшихся. Некоторые встали, чтобы выразить уважение; все стремились узнать, что он скажет. Как он выдержал сокрушительное поражение, которое обрушилось на них? Неужели он утратил веру в свое дело? Был ли он недовольным, печальным или циничным? Помимо всего прочего, какой политический курс он предлагал?

Он прошел к концу длинного стола, вокруг которого сгруппировались члены партии, и неторопливо занял свое место. Тогда он осмотрел все вокруг. Его лицо было спокойным и невозмутимым, как обычно. Он выглядел величественным в обстановке смятения и нерешительности. Само присутствие этого человека вселяло чувство уверенности его соратникам. В его голове с высоким и крупным лбом, вероятно, заключались ответы на любые вопросы; казалось, что благодаря своему мужеству и хладнокровию он был способен выдержать самые жестокие удары судьбы. Через мгновение все собравшиеся замолкли, и тогда он встал. Его речь была грамотной и сдержанной. Он сказал, что его огорчило искажение списка избирателей. Полный успех еще не был достигнут, но он был только отсрочен. Он опоздал на собрание в мэрии, чтобы уточнить некоторые сведения. Конечно, это было сделано несколько поспешно и поверхностно, но он считал их приблизительно верными. Было очевидно, что президент завоюет большинство голосов на предстоящих парламентских выборах, и даже значительное большинство; но и они рассчитывали получить какое-то количество мест, несмотря на ограниченный электорат. По его мнению, они могли бы набрать около 50 из 300 парламентских мест. Даже партии, набравшие еще меньше голосов, свергали более могущественные правительства. Каждый день укреплялись их силы; каждый день возрастала их ненависть к диктатору. Помимо этого существовали и другие альтернативы конституционным методам.