Пьер Пежю - Маленькая Обитель Страница 4

Воллар — один под этим снегопадом. Внутри него все заледенело, затвердело. Сжатые челюсти, судорожно сжатые кулаки. Он решил как можно скорее добраться до службы «Скорой помощи». На каждом вираже крутой дороги он чуть яснее различает город, раскинувшийся как сероватая лужа в густом тумане. Появляется больница, город в городе, где страдания, раны, болезни, агонии громоздятся на широких этажах.

Застекленные двери указывают Воллару, что это вход в лабиринт. Он стоит, поначалу растерявшись от запахов лекарств, скрипа тележек, на которых провозят только что раненные тела, от мелькания халатов и перевязок. Наваливается грудью на стойку приемной, стараясь не слишком потревожить дежурную. Зачем раненому, поцарапанному и, судя по всему, далеко не здоровому мужчине справляться о ребенке, доставленном накануне?

Очень поспешно, хриплым голосом он спрашивает:

— Проверьте, пожалуйста… Это произошло вчера, немного позднее семнадцати часов! Маленькая девочка… сбита грузовичком.

— Так как же, месье, вы говорите, что вам сообщили, а вы даже имени не знаете? Вы член семьи?

— Да…

У застекленных дверей — санитар, закончивший смену, но он не решается выйти, ругает снег, падающий большими хлопьями, оборачивается и подходит к стойке приемной:

— Должно быть, он говорит о девочке, сбитой вчера после полудня… Лет десяти… Ее подняли в отделение… в ужасном состоянии…

Торопливый и измученный санитар даже не взглянул на Воллара, но тот преградил ему путь.

— Она не была?..

— Мертва? Нет, когда ее привезли к нам, она дышала. Пришлось прибегнуть к операции. Больше я ничего не знаю, надо пойти в отделение…

Вот так Воллар, после темного леса, горы и снега, углубится в лабиринты большой больницы, которая захватит, поглотит его, человека, стремящегося найти медицинскую службу, где он наконец узнает, что случилось с маленькой девочкой, чьи ужаснувшиеся и устремленные на него глаза он, кажется, все еще видит. И он четко ощущает, что его мускулы и плоть, его кости, нервы и разум никогда не перестанут сбивать это детское тело на исходе снежного дня, столь же долгого, как время, которое осталось ей прожить.

Прозрачная женщина

Тереза едет слишком быстро. Залитый дождем пейзаж ударяет ей в лицо. Щетки дворников размеренно скрипят. Слишком быстро, но все же недостаточно, чтобы успеть вовремя приехать к закрытию школы. Ева ее подождет. Руль слегка подрагивает у нее в руках, но Тереза остается странно спокойной. Повторяет себе, что надо приехать вовремя. Она понимает, что нельзя оставлять без присмотра девочку, у которой нет в мире никого, кроме мамы. Тереза делает все возможное, чтобы приучить себя к мысли о том, что она мать маленькой девочки, которую назвала Евой десять лет назад. «Ева», — прошептала она акушерке. В течение всей беременности она ни разу не подумала о том, как назвать ребенка, и имя Ева возникло вдруг, в тот момент, когда ее спросили, как записать девочку, которую она только что родила.

Как и в прежних случаях, Терезе пришлось сделать над собой огромное усилие, чтобы повернуть назад. Она с утра едет прямо перед собой по шоссе, что ведет из города на север или на запад, в зависимости от направления транспортной развязки, которую выбираешь. Приведя Еву в школу, Тереза уходит. Ей надо побеспокоиться о работе, о которой ей говорили. По крайней мере, явиться туда. Но нет, Тереза часами ведет машину, рулит наугад.

Или садится в трамвай до вокзала. Быстренько изучает расписание местных поездов, чтобы доехать до другого вокзала, и там снова сядет на поезд, который доставит ее вовремя в город, где ее ждет Ева. Часто поезда почти пусты. И бывают затерянные, абсолютно безлюдные вокзалы.

Случается также, что Тереза просто сидит на перроне вблизи рельсов и смотрит, как поднимаются и спускаются пассажиры, окутанные запахом дегтя. Затем она садится в вокзальном буфете, положив на стул перед собой белый плащ и дорожную сумку. Она не читает, она курит, наблюдает за людьми и временами вынимает из сумки толстую тетрадь на пружинке, в которую что-то записывает.

В этот ноябрьский день она ехала под дождем все утро. Рулила, чтобы рулить, как всегда, медленно погружаясь в тепло кабины, слушая радио, эти голоса без тел, доносящиеся из дальнего далека и рассказывающие о чем попало.

Дождь, музыка, голоса, скорость. Через сто километров Тереза выключает радио. Мотор урчит. И тогда легкая улыбка зарождается у нее на губах, и дрожь пробегает по коже, животу, бедрам, ногам вплоть до кончика стопы, нажимающей на акселератор. Она отдает отчет в своем безумии. Знает, что может никогда не вернуться. Играет с такой возможностью: никогда не вернуться!

С тех пор, как они с Евой приехали в этот город, Тереза всегда возвращалась. Не всегда вовремя, но возвращалась, ради малышки. Конечно, она могла бы не посылать Еву в школу, посадить ее на заднее сиденье машины и уехать подальше, на более долгое время. Но это было бы не совсем то же самое. Она ведь столько путешествовала с дочерью, столько ездила. Теперь, когда Ева уже не маленький ребенок, ее присутствие мешает дрожи распространяться, не позволяет скорости и замедленному движению оказывать воздействие на Терезу, освобождая ее от себя самой.

Когда мотор — это мечта, когда пейзаж — сиреневый бювар, когда она ощущает, что наконец-то становится прозрачной. Последний изгиб дороги, спускающейся в город, сдавленный горами. Тереза прекрасно понимает, что Ева уже несколько минут назад вышла из школы и ждет совсем одна. Тело Терезы еще витает в изысканном тумане скорости. Ей хотелось, чтобы тревога охватила ее и снедала бы забота, вызывая сердцебиение и придавая подлинную твердость. Но она делает только то, что должна делать, что диктует ей очень отягощенный и не способный оценить ситуацию разум. А тело ее — где-то вовне. Туман заменяет ей тело… Вскоре, когда город почти уже достигнут, движение становится таким интенсивным, что Терезе приходится сбавить скорость. Ее опоздание станет еще заметнее. Далее все застопорилось. Машины не продвигаются совсем. Прибывает поезд, весь в огнях. Он тащится параллельно шоссе до вокзала.

Несколько раз Тереза садилась в поезд до Парижа, без причины. Уже на рассвете она везет Еву в группу продленного дня, и там полная женщина в голубой кофточке с семи часов без четверти принимает заспанных малышей. Вокзал. Скоростной поезд в семь часов пятьдесят три минуты. Билет. Войдя в купе, Тереза расслабляется в тепле. Окна как зеркала. Мягкое отправление. Первые лучи солнца. В отсвечивающем прямоугольнике понемногу проступает пейзаж. Освещенные окна домов в сельской местности. В поезде полно серьезных, сдержанных мужчин в темных костюмах и с маленькими чемоданчиками. Сидя в своем кресле, Тереза не спит. Прикрыв глаза, она ждет ощущения подлинного движения. Ждет легкости, прозрачности. Ждет, когда ее начнет по-настоящему укачивать, когда почувствует легкое опьянение качки. Когда поезд на полной скорости помчит по поверхности земли. Ничего не задевая. Безупречный ход. Тогда Тереза покидает кокон кресла и отправляется в вагон-бар.

Мужчины уже там. Стоят. Костюм к костюму. Чемоданчик к чемоданчику. Некоторые со смехотворно важным видом говорят по телефону. Тереза наблюдает за ними. В свою толстую тетрадь на пружинке записывает несколько слов. В этом утреннем поезде есть инженеры, ученые. Не слишком изысканные одежды, грубые свитера, расстегнутые рубашки, но когда они оживленно обсуждают между собой научные проблемы, глаза сверкают за стеклами очков в металлической оправе.

Частенько, пристально рассмотрев ее, к Терезе подходит мужчина и чуть ли не липнет к ней. До этого он притворялся, что полностью погружен в чтение финансового журнала, а теперь вдруг заговаривает с нею. Тереза узнает улыбку. Настороженную и самодовольную улыбку на тщательно выбритом и пахнущем кремом после бритья лице мужчин, что пристают в поездах, барах, больших магазинах, на стоянках. Около кофеварок у стоек для обслуживания, в залах ожидания они обретают эту вымученную улыбку, обращаясь к незнакомой женщине.

— Вы тоже ездите поездом на работу?

Тереза медлит, долго рассматривая подошедшего к ней мужчину. Но отвечает всегда, охотно заговаривает.

— Да, моя работа…

— Не хотите ли чего-нибудь выпить?

— Да, с удовольствием… Еще чашечку кофе…

Улыбаясь, она указывает на пейзаж:

— Посмотрите, все розовое. Где те деревни, что мы видим из поезда? Они кажутся великолепными, такими спокойными, словно сосредоточенными на себе… Церковь, замок. Где по сути они находятся? Когда едешь в машине, никогда не пересекаешь такие же красивые деревни, как те, что видны из окон поездов… Вы не замечали?

— Не знаю, — отвечает мужчина. — Я никогда не всматриваюсь в пейзаж. Вы работаете в Париже?