Роберт Гринвуд - Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны Страница 4

Ощущая приятную полноту в желудке, он поднялся из-за стола и расстегнул верхнюю пуговицу брюк. Это делалось всегда с известной нарочитостью, чтобы досадить Джули, которая, по его мнению, стала слишком уж церемонной за последнее время.

— Чай будешь пить, Джордж? Вот неуместный вопрос! Гораздо тактичнее было бы ничего не спрашивать, а просто принести чашку чая. В последнее время мистер Бантинг старался отвыкать от послеобеденного чая. К несчастью, он заранее объявил о своем намерении. В одном из номеров «Сирены» была статья по этому вопросу. Чай разжижает желудочный сок, утверждал анонимный эскулап, изо дня в день наставлявший читателей «Сирены». Вследствие этого желудочный сок не может оказывать должного действия на белки... На белки ли? А может быть, на углеводы?

Мистер Бантинг успел забыть доводы, приводимые против чая, но в то время они показались ему весьма убедительными. Ознакомление со статьей не подвигнуло его на решительный отказ от послеобеденного чая, но в сильной мере уменьшило удовольствие, которое он получал от этого напитка. Каждому, кто, подобно мистеру Бантингу, изучил свой организм с помощью «Домашнего лекаря», было совершенно очевидно, что воздействие чая на желудочный сок губительно.

— Мэри, если мне одному, то не надо, — твердо сказал он и, поднося зажженную спичку к трубке, услышал самый сладостный из всех домашних звуков — звон чайной посуды на кухне. Так и есть, она готовит чай. Превосходная женщина!

ГЛАВА ВТОРАЯ

— Ну, Крис, — сказал мистер Бантинг, поставив чашку на стол и шумно вздохнув, —пойдем прогуляемся?

Крис уже успел переодеться и, стоя перед зеркалом в серых фланелевых брюках и спортивной куртке, смахивал щеткой воображаемые пылинки с плеч.

— Самый подходящий денек для загородной прогулки. Вспомним какой-нибудь из наших старых маршрутов. Посидим в лесу... А, Крис?

Крис ответил не сразу: — Ты меня извини, папа, но я уже сговорился с Бертом Ролло.

Мистер Бантинг заранее опасался, что его приглашение будет отвергнуто. А ведь не так давно он был героем в глазах Криса и авторитетом по всевозможным вопросам. Каждую субботу они гуляли за городом и беседовали по душам. Сплошь и рядом мистер Бантинг отправлялся на такие прогулки исключительно ради сына, не успев как следует отдохнуть и придти в себя после работы. И ведь прошло пе так уж много времени с тех пор, как они прекратились. Но Крис уже давно перестал ходить в ученическом кепи и коротких синих штанишках до колен. Он быстро вытянулся. Теперь Крис — щеголеватый банковский служащий, носит широкополую фетровую шляпу, складка на брюках у него тщательно отутюжена, и всякий раз, как отец почувствует потребность в его обществе, выясняется, что он уже условился встретиться с неотразимым Бертом Ролло.

— Что-то перестали мы с тобой ходить на прогулки! — Мистер Бантинг оповестил об этом, словно о каком-то совершенно поразительном факте.

— Что ж, папа, если тебе хочется погулять со мной, давай соберемся как-нибудь в субботу.

В предложении Криса была такая готовность принести свои развлечения в жертву сыновнему долгу (готовность сама по себе весьма похвальная), что мистера Бантинга покоробило. Может быть, Крис считает теперь прогулки с отцом слишком ребяческим времяпрепровождением? Мистер Бантинг вспомнил себя в его возрасте. Но чувство разочарования не покинуло его. Ему не хотелось оставаться одному, ему нужно было чем-нибудь отвлечься от мыслей о Вентноре. Если он не думает о Вентноре сейчас, так только потому, что сознательно гонит от себя эти мысли. А остаться наедине с самим собой — значит опять Вентнор, опять всякие страхи.

— Ведь не могу же я надуть Берта Ролло!

— Конечно, нет, — согласился мистер Бантинг, недрогнувшей рукой поднося спичку к трубке.

Он вздохнул и направился в гостиную. Он чувствовал себя одиноким, таким одиноким! Тревожные мысли уже подбирались к нему, точно волки к костру, разложенному в поле.

Эрнест переодевался у себя в комнате. Его этюды все еще стояли на пюпитре. «Непопятная вещь — музыка», — подумал мистер Бантинг, перелистывая ноты. Его удивляло, что кому-то она доступна. Этюды, наверное, нелегкие. Оп судил об этом по количеству черных нот; такие черные страницы очень трудно играть. А Эрнест шпарит их с легкостью, будто читает газету. Но Эрнест — способный юноша. Нет такой премудрости, которую он не смог бы одолеть при желании.

В школе ему все давалось легко — и латынь, и французский язык, и всякие иксы-игреки, которые казались его отцу совершенно непостижимыми. Похвальных грамот за эти науки у него накопилась уйма. А как он готовился к аттестату зрелости! Сколько раз мистер Бантинг, услышав среди ночи скрип стула, поднимался с кровати, сходил вниз и, застав Эрнеста за книгами насильно прогонял его спать. Да, в то время Эрнест не останавливался ни перед чем.

Но теперь он представлял собой загадку, и это раздражало отца. Весь пыл его как рукой сняло. Эрнест ходил ко всему безучастный, хмурый и даже перестал интересоваться своей работой. Казалось бы, мало ли чему можно научиться, служа клерком в городском управлении. Так нет же! Более дельного занятия, тем бренчать на рояле, Эрнест не смог найти. В занятиях музыкой ничего плохого нет — до известных пределов, конечно, — но что это даст в будущем? Бесцельная трата времени — только и всего. Эрнесту следовало бы изучать парламентские акты и... ну, всякие другие вещи, с которыми приходится сталкиваться клеркам в городском управлении, а не какие-то там этюды, фуги и сонаты.

Мистера Бантинга подчас сердило даже выражение его лица. Он видел в нем, как в зеркале, отвращение к возне с протоколами, отвращение к выстукиванию их на пишущей машинке — женская работа! Эрнесту никакими силами нельзя было внушить, что начинать приходится всегда с самой нижней ступеньки лестницы.

— Вот возьми хотя бы меня, — не раз говорил ему мистер Бантинг. — Я поступил к Брокли на пять шиллингов в неделю. — Правда, он упорно пробивал себе дорогу, а главное, интересоваться своей работой. Но Эрнест не желал равняться по отцу. Он не проявлял ни малейшего интереса к тому, что делалось у них в городском управлении. Положение по службе у него хорошее, прочное, часы работы удобные, когда-нибудь дослужится и до пенсии. И тем не менее другого такого привередливого юноши не найдешь во всем Килворте.

— Ну что с тобой? -с раздражением спросил однажды Эрнеста мистер Бантинг. — Тебе не нравится эта работа?

И вместо того, чтобы ответить в обычном для него колюче-насмешливом тоне, Эрнест вяло сказал:

— Да нет, пока ничего. Но ведь это не профессия. Я, конечно, знаю, папа, что тебе не по средствам дать мне настоящую специальность.

— По-моему, я и так уже много для тебя сделал, Эрнест.

—Ты сделал все, что мог, папа, для всех нас. — Он помолчал, потом снова заговорил, густо покраснев: — Может быть, с моей стороны глупо так рассуждать, но я встречаюсь по службе с клерками-практикантами и с начинающими адвокатами. Никаких особых хитростей в этой работе нет, я бы моментально все это постиг. А мне приходится выполнять их поручения, величать их «сэр» только потому, что их отцы дали им возможность выйти в люди. Кроме того, они не отличаются чрезмерной тактичностью.

— Ага! — сказал мистер Бантинг, вспомнив Вентнора и ощутив в сыне товарища по несчастью. — Передразнивают? А тебе это не по нутру?

— Да нет, не в этом дело. Просто мне тоже хотелось бы иметь возможность выйти в люди, по-настоящему выйти в люди.

Сочувствие сыну смягчило недовольство мистера Бантинга.

— Но у тебя есть такая возможность, — запротестовал он. — Ты человек молодой, способный. Вот доживешь до моих лет, тогда и прощайся со всеми надеждами, а сейчас еще рано.

Но, насколько отец мог судить, такие разговоры не производили на Эрнеста должного впечатления.

Сейчас Эрнест спускался по лестнице, одетый в светло-синий двубортный костюм, качеством куда лучше отцовского. Он подошел к шкафчику в холле и достал оттуда свою серую фетровую шляпу, лежавшую в бумажном пакете.

— Ты куда, Эрнест?

— На состязание по крикету. Ведь скоро конец сезона.

— Я хотел немного прогуляться. — В этих словах слышалось робкое приглашение. — Сегодня за городом, наверное, очень хорошо.

— Да, на-верное. Ну, до свиданья, папа.

Эрнесту, должно быть, и в голову не пришло, что отцу не хочется идти одному. Мистер Бантинг проводил его глазами до калитки, выкрашенной зеленой и белой краской, и дальше по Кэмберленд-авеню. Высокий, стройный, действительно незаурядный юноша. Какая жалость, что у него не лежит душа к работе! С болью в сердце мистер Бантинг увидел, как Эрнест повернул за угол.

В коттедже «Золотой дождь» воцарилась тишина, на душе у мистера Бантинга — одиночество. Почему он не сказал Крису начистоту: слушай, сынок, у меня столько всяких забот и волнений. Я не могу торчать здесь один. Будь другом, оставь своего Ролло и пойдем со мной погулять. Если бы ты знал, как это подбодрит меня!