Этгар Керет - ЯОн Страница 4

В Филадельфию мы приехали перед самым концом поездки. Из Филадельфии мы должны были отправиться в Нью-Джерси. У Авихая был там приятель, обещавший помочь нам продать автомобиль. Оттуда я собирался уехать в Нью-Йорк и возвратиться домой. Авихай планировал остаться еще на несколько месяцев в Нью-Йорке и найти работу. Поездка была потрясающей. Лучше, чем ожидали. Лыжи в Рино, аллигаторы во Флориде, чего только не было. И все за четыре штуки баксов на каждого. И ведь сказать по правде, хоть иногда мы и жмотились, но на действительно важных вещах ни разу не экономили. В Филадельфии Авихай затащил меня в один скучный музей природы, о котором его приятель из Нью-Джерси говорил, что там классно. Оттуда мы поехали пообедать в одно китайское местечко, щедро предлагавшее заплатить всего шесть долларов, девяносто девять центов и «Ешь-сколько-влезет» плюс запахи бесплатно.

— Эй, не ставьте здесь свою машину, — крикнул нам какой-то худой негр, явно обкурившийся. Он встал с тротуара и пошел в нашу сторону. — Паркуйтесь напротив, иначе вам ее мигом разнесут. Счастье, что я успел остановить вас.

Я поблагодарил и пошел к машине, но Авихай велел мне подождать минутку, и сказал, что этот негр просто несет чушь. Негр ужасно напрягся из-за того, что я остановился, и от этого странного языка, на котором мы говорили. Он повторил еще раз, чтоб мы подвинули автомобиль, иначе нам его разобьют. И что это хороший совет, отличный совет, он спасет нам машину, и что такой совет стоит не меньше пяти долларов.

— Пять долларов человеку, который спас вам целый автомобиль, пять долларов голодному, демобилизованному солдату и господь вас благословит.

Я хотел уйти оттуда, у меня смертельно ехала крыша от этих разговоров, и я чувствовал себя просто идиотом. Но Авихай продолжал с ним разговаривать.

— Ты есть хочешь? — спросил его Авихай. — Пойдем, поешь с нами.

Было у нас такое правило: не давать бомжам в руки денег, чтоб не купили себе дозу. Авихай положил ему руку на плечо, и попытался завести в ресторан.

— Не люблю я китайское, — увиливал негр, — ну, дайте мне пятерку, ей богу. Не будьте вредными, у меня сегодня день рождения. Я спас вам машину, мне причитается, причитается, причитается! В день рождения я заслужил поесть по-человечески.

— Поздравляем! — улыбнулся до обалдения терпеливый Авихай. — День рождения — это действительно что-то праздничное. Давай, скажи, чего тебе хочется, и мы поедем и пообедаем с тобой.

— Мне хочется, мне хочется, мне хочется, — затянул негр. — Ну, дайте мне пятерочку. Пожалуйста, не будьте такими, это совсем далеко.

— Нет проблем, — сказал я ему, — у нас машина. Поедем туда вместе.

— Вы мне не верите, да? — продолжал негр. — Вы думаете, я обманщик. Это не красиво! После того, как я спас вам машину! Так не ведут себя с тем, у кого сегодня день рождения. Вы плохие, плохие! У вас нет сердца!

И вдруг, ни с того ни с сего, начал плакать. Так мы и стояли вдвоем рядом с этим худым, плачущим негром. Авихай покачал головой, что «нет», но я все равно вытащил из кошелька на поясе бумажку в десять долларов.

— Вот, возьми, — сказал я ему, и потом добавил: — Мы сожалеем, — хотя мне не совсем было ясно о чем.

Но негр не согласился даже притронуться к деньгам, только плакал и плакал, и говорил, что мы обозвали его обманщиком, и у нас нет сердца, и так не ведут себя с демобилизованным солдатом. Я попытался засунуть ему деньги в один из карманов, но он не давал мне к себе приблизиться и только все время шел сзади. Потом он побежал медленным, раскачивающимся бегом, и с каждым шагом все больше ругался и плакал.

Мы поели в китайской забегаловке и пошли смотреть Колокол свободы, который должен был быть одной из самых главных достопримечательностей американской истории. Простояли там три часа в очереди, а когда, наконец, попали, нам показали какой-то уродливый колокол, в который кто-то знаменитый позвонил после того, как американцы провозгласили независимость, или что-то в таком духе. Ночью, в мотеле, мы с Авихаем посчитали оставшиеся у нас деньги. Вместе с теми тремя тысячами, которые мы собирались получить за машину, у нас было почти пять тысяч. Я сказал ему, что как по мне, он может взять всё, и возвратить мою долю когда вернется в страну. Авихай ответил, что сначала продадим автомобиль, а потом разберемся. Он остался в комнате смотреть развлекательную научпоповскую программу, а я сбегал за кофе в маркет напротив мотеля. Выходя из магазина, я вдруг увидел над головой огромную полную луну. В самом деле, громадную. Ни разу в жизни не видел я такой луны.

— Большая, да? — сказал мне сидевший на ступеньках магазина пуэрториканец, в фурункулах и с красными глазами. На нем была коротенькая майка с Мадонной, а руки и плечи были все исколоты.

— Огромная, — ответил я. — Никогда не видел такой луны.

— Самая большая в мире, — сказал пуэрториканец и попытался встать. — Хочешь купить ее? Как для тебя — двадцать долларов.

— Десять, — сказал я и протянул ему деньги.

— Знаешь что? — улыбнулся мне этот пуэрториканец своей щербатой улыбкой. — Пусть будет десять, сдается мне, что ты славный парень!

Шрики

Познакомьтесь с Реувеном Шрики — редкий человек! И не просто человек, а с большой буквы, человек очень серьезного калибра! Дерзнувший воплотить те мечты, о которых многие из нас не смеют даже и мечтать. У Шрики денег — как грязи, но вовсе не в этом дело. Есть у него и дама сердца — французская топ-модель, голой снимавшаяся для журналов, над которыми вы если и не дрочили, то единственно потому, что рука не доставала. Но даже и не это делает его настоящим мужчиной. Уникально у Шрики то, что в противоположность многим из тех, кто с ней развлекался, он не умнее вас, не красивей вас, не хитроумней, и связей у него не больше, и даже удача не чаще идет ему в руки. Шрики — он точно, ну, абсолютно точно, такой же, как вы и я, и во всех отношениях. И что больше всего вызывает зависть, это как смог один из нас подняться столь высоко?! Тот, кто довольствуется решениями типа «выбор момента» или «вероятность», просто морочит голову и нам, и себе. Секрет Шрики куда как более прост: он достиг успеха, ибо во всем следовал своей заурядности, следовал до конца. Вместо того чтобы стыдиться ее или от нее отказываться, Шрики сказал самому себе: «Я — это я!», и на том конец. Он не стал хуже, и не возвысился, он просто оставался таким, каков он есть, натуральным самим собой. То, что он изобрел, тривиально, и я это подчеркиваю. Не блестяще, а именно, тривиально, и это как раз то, в чем нуждается человечество. Гениальные изобретения, возможно, хороши для гениев. Ну, и сколько в мире гениев?! В то время как изобретения заурядные — хороши для всех.

Однажды сидел Шрики в салоне своего дома в Ришоне и ел маслины, начиненные перчиком. Однако наслаждение, которое он испытывал от этих наполненных перцем маслин, было неполным. Маслины сами по себе ему нравились значительно больше, чем перечная начинка. Однако, с другой стороны, он предпочитал эту начинку твердой и горькой косточке. Так зародилась у него в мозгу идея, первая из ряда тех, которым суждено было в будущем изменить его и нашу с вами жизнь: маслина, начиненная маслиной. Так просто — маслина без косточки, внутри которой другая маслина. Этой идее потребовалось некоторое время, чтобы захватить умы, но когда это произошло, она уже не могла их оставить, подобно боксеру, который замкнул челюсти на лодыжке жертвы и отказывается ее отпустить. Немедленно следом за маслинами, начиненными маслинами, появились авокадо, фаршированные авокадо, и, конец — делу венец, абрикосы с абрикосовой начинкой. За менее чем шесть лет, слово «косточка» утратило всякий смысл, а Шрики стал миллионером, и никак иначе. После победы на фронте общественного питания, Шрики перешел к инвестициям в сферу недвижимости, и там также действовал без особого полета фантазии. Он стремился покупать в дорогих местах, но фокус в том, что в течение двух-трех лет они становились еще более дорогими. Так рос и умножался капитал Шрики, и через некоторое время оказалось, что он вкладывает деньги почти во всё, кроме хай-тек, — сферы, которую он отклонил из соображений столь дремучих, что даже был не в состоянии выразить это словами.

Как и каждого обычного человека, деньги изменили Шрики. Он стал более заносчивым, более улыбчивым, более милосердным, более упитанным, или, говоря короче, стал более «более» во всех отношениях. Люди, конечно, не очень его жаловали, однако, все же питали к нему симпатию, что тоже немало. Однажды, в неком довольно проницательном телеинтервью, ему был задан вопрос полагает ли Шрики, что многие стремятся стать такими же, как он. «Им не нужно стремиться, — улыбнулся Шрики отчасти ведущему, отчасти — самому себе, — они уже такие, как я». И в студии загремели аплодисменты, испускаемые прибором на контрольной панели, который создатели программы приобрели исключительно ради искренних ответов, подобных упомянутому.