Александр Покровский - Кот Страница 4

– Дивная! Будьте его женой! - при этом он указал на Вовку, у которого от всего этого глаза на лоб полезли. Наконец он кое-как овладел собой и вступил в разговор:

– Не обращайте на него внимания, - пытаясь оттащить Серёгу.

Девушка окаменела. Ее широко распахнутые глаза смотрели на Серёгу так, как если б ей явился колосс родосский.

Серёга между тем уже освободился от друга и теперь, успев подползти ближе, стоял перед ней, но обращался к Вовке:

– Не хочешь?

– Нет!

– Он не хочет из природного благородства. Тогда обращаюсь от своего имени и сердца. Вы и только вы за пять шагов до этого воцаришь в моем опаленном сердце. Посмотрите вокруг: видите ли вы здесь людей? Нет! Здесь нет людей. Мы одни на планете. Только вы и я. Вот почему нас тянет друг к другу. Нас влечет. Нас волочет. Будьте моей женой. Я молод, красив. Станьте моей - и вы изведаете муки моего сердца. Я вам его тут же открою. Да! Да! Да! Немедленно открою. Вот прямо возьму и… но нам надо на корабль. Нас ждут опасности, свершения и смерть подстерегает на каждом шагу. А что такое военный моряк, как не человек, приготовленный к смерти? Как не человек, сказавший ей: да! Да! Сотня чертей! Для него дорога каждая минута, для этого военного человека. И он желает жениться. Что в этом желании плохого? Что в нем постыдного или бесчестного? Нет! И еще раз - нет! Я вас никогда не обижу. Способен ли моряк обидеть ребенка? Никогда. А вы совсем еще ребенок. Я это вижу так же ясно, как все, что напротив. Но подспудно, скажите, подспудно вы ведь ожидали нечто подобное, согласитесь. Всем своим сердцем вы двигались навстречу ему - событию. И вот оно пришло. Оно настало. Наперло, заперло, заполонило. Сейчас или никогда. Оно, а не я, требует от вас ответа: да или нет? Да или нет?! Вам решать. Решайтесь. Ну?

Девушка сглотнула слюну. Глаза ее, в которых поначалу приютился страх, понемногу оттаяли и теперь уже смотрели на Серёгу с любопытством и озорством. Она мигом окинула взглядом весь его облик - Серёга был отнюдь не урод - и призадумалась; казалось, она в уме производит некое арифметическое действие: например, перемножает 20 на 18. Но вот она закончила его, поднялась и сказала:

– Идём!

Серёга немедленно встал.

Через двадцать минут они уже были в загсе, где Серёга извлёк на свет командировочное предписание и в три секунды развернул перед заведующей картины, достойные старины Айвазовского, - там были корабли на рейде, а также бури, валы и сломанные мачты.

Еще через десять минут они стали мужем и женой.

Не будем описывать их недолгие сборы, очумевших родителей новобрачной, отсутствие свадьбы, и то платьице, в котором молодая последовала за молодым. Не будем описывать быт и смрад, Доф, мотанья, и чемоданы, и первую брачную ночь на них, и медовый месяц не будем описывать, и то, как Серёгу, кстати, вместе с Вовкой, назначенным с ним на один и тот же корабль, услали в море на целый год, и то, как она родила и при каких обстоятельствах, и то, как он пришел и она его встретила у решётки с маленьким симпатичным кульком на руках, и то, как Серёга, идя ей навстречу, никак не мог понять, чего она там в руках держит, и то, как у него, такого говорливого, вдруг не хватило слов и голос начал ломаться, и то, как потом, уже на чужой квартире, куда их устроили друзья, ночью, он её вдруг спросил: "А ты меня любишь?" - и она ответила: "Наверное, да!"

Как я спасал Россию

Это был розовый туман. Он стоял столбом. Я вошел в него и в ту же секунду понял, что сплю.

Я немедленно очутился на первом этаже в помещении, больше напоминавшем химическую лабораторию, чем фабрику.

Но это была фабрика.

Да, это была она, и был конец рабочего дня. Все рабочие покидали свои трудовые места, но я должен был остаться. Все одевались, выходили и в предбаннике перед выходом обращали внимание на какие-то матерчатые мешки, в которых лежало нечто, напоминающее разрозненные части крокодила: зубы, морда, хвост.

"Зачем оно здесь? - замечал каждый выходящий. - Его надо вынести".

Но мешки оставались на месте. Я знал, что никуда они не денутся, и еще я знал, что мне придется с ними повозиться.

Наконец ушли все, и наступила тишина.

Я прошёл в самую дальнюю комнату и там, на полу, на подстилке из одеял, обнаружил свою собственную жену. К этому времени я уже был совершенно голый и жена была голой.

Мы занялись любовью. Мы занимались ею несколько минут. Потом я услышал звуки. Кто-то ходил.

Я понял: сейчас. Сейчас я должен это изгнать. Я стал гибкий, упругий, встал и пошел в соседнюю комнату.

Там была женщина в одежде работницы. "Кто вы?" - спросил я.

"Я здесь работаю", - ответила она.

"Как ваша фамилия?" - спросил еще раз я.

"Вжзу!" - ответила она, и я понял, что все неспроста.

Я повторил свой вопрос и опять в ответ получил что-то невразумительное. Для порядка я спросил еще и еще раз, и всякий раз она несла какую-то чушь, после чего я сделался как Стивен Сигал и сломал ей руку в пятнадцати местах.

Я мотал, я бил ею по стенам, но раны тут же заживали, и чувствовала она себя великолепно. Она появилась из тех мешков с разрозненными частями крокодилов. Я знал, что я это знаю, и продолжал крушить ею стены.

Кто-то бежал к нам. И этого кто-то было много. Я решил спасаться.

Я закинул ее подальше вглубь и бросился в коридор.

Это был длинный коридор, в конце которого имелось то место, где мы с женой занимались любовью, и я должен был попасть не в конец, а в начало.

Путь мне преградил маленький, но очень ловкий человечек.

Я схватил его поперек, а потом и вдоль.

Пока бежал, я молотил им по стенам, а со всех сторон к нему спешила подмога.

Но ей меня было не остановить. Я был силен, как слон. Я бил, я ломал, я крушил. Все, что я бил, падало и восстанавливалось вновь. Все, что я бил, бросалось на меня сызнова и получало отпор.

Я медленно продвигался вперед. На моих руках висели лохмотья, может быть, кожи и струилась кровь.

Меня оседлали сразу несколько этих тварей, я рычал и продвигался.

Я бросался на стены, я давил их, топтал. Они осаждали, они душили, они мешали.

Я тянулся. Я тянулся изо всех сил. Передо мной была последняя дверь в этом длинном коридоре, и я должен был до нее добраться.

От натуги лопнули все кости на руках. Вернее, лопнула сначала вся кожа, потом ее остатки, потом мышцы, затем кости.

С хрустом.

Но я дотянулся, открыл дверь, стряхнул с себя всех и скрылся за дверью.

За дверью была свобода. Я это понял сразу же и навсегда. Я стоял, я дышал, я наслаждался.

Но вдруг до меня дошло, что я здесь, а жена моя там!

И еще до меня дошло, что это была и не жена моя вовсе, а Россия.

– Россия! - вскричал я. - Россия!

Это её я спасал от всякой нечисти.

И от всякой нечисти я ее не спас.

Голова моя безжизненно повисла, силы меня оставили, я проснулся в холодном поту и в постели с женой, намотанной вокруг шеи.

Ожидаю чуда

Чтоб мне треснуть, оно должно произойти!

По-другому не может случиться.

Будет обязательно, ведь я же жду.

А как можно обмануть ожидание?

Невозможно даже подумать, чтоб обмануть.

Иначе никто бы не ожидал.

А так ожидают все.

И вот что я думаю: может быть, я не так вглядываюсь в происходящее?

Может быть, оно уже лежало передо мной, кудлатое, а я не заметил, опрометчиво перешагнул, и теперь придется дожидаться очередного шага или круга, потому что оно только так до нас и доходит: по кругу шагами?

Не оставляет ощущение, что я что-то найду. Неизвестно что, но что-то огромное. Может быть, оно свалится передо мной? С грохотом. Как вы считаете? Оно свалится - я только руками разведу: мол, ничего не поделаешь, подфартило. Конечно, это я так, напускаю на себя, а сам-то я рад буду до смерти, ведь мы же созданы для такой неожиданной радости и дополнительного счастья. А иначе для чего бы нас создавать? Лоб узкий, и мысли все о доме.

А желания - о тепле.

Потому что хочется его.

Чтоб пришел, сел и - разлилось по позвоночнику.

Почему-то хочется его именно для позвоночника. И чтоб сначала незаметно так, а потом чтоб затопило-захлестнуло, и только повернулся, как вспыхнула радость.

Она ведь всегда вспыхивает, как учит нас бытие рогатое, именно на поворотах, потому что поворот - он же для радости.

А бывают радости и вовсе необъяснимые. Хорошо так, что и сказать ничего не можешь.

Может быть, это от солнца. Наверное, от солнца. Конечно, от солнца. Вот взошло оно - и уже хорошо. И каждый вздох только о будущем, которое обязательно прекрасно.

Только воздух ворвался в альвеолы и принялся их заполнять, как немедленно подумалось о том, что это неплохой признак и есть надежда на то, что он заполнит их полностью.

А потом он задержится в самой верхней точке и пошёл на выдох.

Но выдох я не люблю.