Доминик Ногез - Бальзамировщик: Жизнь одного маньяка Страница 4

Эглантина уже давно и нетерпеливо подавала мне знаки. Без сомнения, бегство сестры не давало ей покоя. К тому же было просто преступлением сидеть взаперти в такой чудесный день. Чтобы дать дяде понять, что мы собираемся уходить, я спросил номер его мобильного, чтобы в ближайшее время пригласить его на обед.

— Мобильный телефон? Ты что, смеешься? У меня и городского-то нет! — И он расхохотался кудахтающим смехом.

Когда мы выехали на ту же дорогу, по которой добирались сюда, солнце уже клонилось к закату и жара спадала.

Мы были на бечевой дороге, вдоль которой по воде тянули суда, и Оксерр уже показался вдали, когда Эглантина вдруг резко затормозила, вынудив меня сделать то же самое.

— Отдай мне… эту штуку (она не решилась вслух произнести «гаш» или «дурь») и поезжай домой. Я поговорю об этом с Прюн и после к тебе приеду.

— Не позже восьми! Не забудь — мы сегодня обедаем у Дюплесси!

Она изо всех сил налегла на педали. Какое-то время я еще различал ее впереди, потом она свернула на улицу Ивер и скрылась из виду.

Въехав на приличной скорости в маленький дворик перед своим обиталищем, я чуть было не налетел на юного алжирца, лопоухого бездельника, облаченного в костюм, выходящего из первого дома. Он искал что-то во внутреннем кармане, поэтому вовремя не заметил меня.

— Как поживаете, мсье? — осведомился он, словно мы были близкими знакомыми, но не стал дожидаться ответа, нажал на кнопку у выхода и был таков.

Войдя, я включил автоответчик и начал прослушивать запись, одновременно раздеваясь, чтобы принять ванну. Первым было сообщение от Мартена, историка-любителя, который проводил все выходные, создавая с невозмутимой серьезностью, почти чопорностью, сумасбродные исследования, в которых, заменяя незначительные детали и доказывая, что это могло вызвать самые серьезные последствия, переписывал Историю. Например: что случилось бы, если бы Груши вовремя прибыл к Ватерлоо?[14]

Словом, все это было написано в духе паскалевских рассуждений о форме носа Клеопатры.[15]

Он объявил, что хочет показать мне очередное исследование (при этом в голосе его звучало плохо скрытое торжество предсказателя, чье пророчество сбылось). Затем — я уже погружался в прохладную воду, куда предварительно высыпал ароматическую соль, — раздался голос Эглантины, крайне встревоженный. Она не сможет пойти со мной сегодня к Дюплесси (хотя это были именно ее друзья), потому что с ее сестрой возникли проблемы. («Сейчас я не могу сказать больше».) Она попытается приехать ко мне до наступления ночи.

Таким образом я мог понежиться в воде дольше чем рассчитывал. Плескаясь, я даже рискнул пропеть несколько арий из «Женитьбы Фигаро». Затем я позвонил Дюплесси и извинился, что мы с Эглантиной не сможем прийти. Больше никаких срочных дел не было. Закусив тем, что нашлось в холодильнике, и прочитав половину главы из «Слишком большого глотка», нового романа Жан-Жака Маршаля, я решил пропустить стаканчик в центре города. Оставив Эглантине записку, я надел льняной костюм и вышел из дому — веселый, довольный и, кажется, еще более легкий, чем мое одеяние. В воздухе уже чувствовалась вечерняя прохлада, придававшая ему свежесть и тот оттенок синевы, в котором контуры предметов уже не так отчетливы. Я долго смотрел на все, что меня окружало, — небо, дома, прохожих, семьи, возвращающиеся из поездок на уик-энд, туристов в шортах или бермудах. Фасад Сент-Этьенн еще никогда не казался мне таким высоким и светлым, как сейчас, в лучах прожекторов.

Вскоре я добрался до «Таверны» мэтра Кантера. На террасе оставался свободный столик, стоявший на небольшом отдалении от остальных, откуда можно было все видеть и слышать, оставаясь незамеченным. «Уголок романиста», — сказал я себе и в течение нескольких секунд терзался, почти как от физической боли, от смешанных чувств, которые испытывал по отношению к литературной деятельности — страстного желания написать роман и боязни неудачи, заставлявшей добровольно отказаться от этого намерения.

Карим, юный официант, подошел принять заказ. Я с грехом пополам сумел растолковать ему, что именно мне нужно (впрочем, заказ действительно был не простой): «Ферне Бранка» в большом бокале плюс графин воды со льдом, сахарная пудра и маленькая ложечка для взбалтывания смеси, — потому что все его внимание было приковано к красавице мулатке, которая только что вошла. Неподвижно стоя в центре прохода, она медленно обводила взглядом посетителей, ища кого-то, кого, судя по всему, здесь не было. Потом она села за столик меньше чем в паре метров от меня, который только что освободили две пожилые дамы.

Недалеко сидела группка юных арабов, хохотавших во все горло над фотографией, которую они только что выхватили из рук у самого младшего, покрасневшего до ушей. «Какой у нее соблазнительный вид!» — сказал один из шутников, и в этом обороте, достаточно необычном для современного подростка, звучали одновременно ирония и восхищение.

Я лениво скользил взглядом вдоль улицы, где прохожих становилось все меньше, как вдруг невольно вздрогнул: один из них слегка замедлил шаг и взглянул на меня. Он показался мне знакомым. Но я напрасно тянул шею: теперь я видел его только со спины. К тому же он уже миновал освещенный участок улицы, где на асфальте дрожали отблески лампочек, зажженных на террасе. Не знаю почему, но я сразу подумал, что это Бальзамировщик. Он шел быстрым шагом человека, который спешит или не хочет быть узнанным.

— Простите, у вас не найдется зажигалки?

Юная мулатка теперь сидела совсем близко от меня: она и вправду оказалась очень молодой и очень красивой, с антрацитово-черными глазами, небольшой щелью между передними зубами (то, что называется «счастливые зубки»), открытой улыбкой и выкрашенными в три разных оттенка волосами, напоминавшими летнюю клумбу.

— Я не курю, — ответил я. — И никогда не жалел об этом сильнее, чем сейчас.

— Почему же?

Ее насмешливые глаза смотрели на меня в упор.

— Потому что я был бы счастлив оказать вам услугу!

Она ответила лишь улыбкой, еще на несколько мгновений задержавшейся на ее губах. Ее лицо было по-прежнему обращено ко мне, но взгляд уже блуждал где-то далеко. Потом она снова посмотрела на меня и задумчиво улыбнулась, поднеся к губам кофейную чашку.

— Если хотите, я попрошу у официанта, — сказал я.

— Что попросите?

— Зажигалку для вас.

Казалось, она давным-давно забыла об этой зажигалке.

— Спасибо, не нужно. К тому же у меня и сигареты-то нет.

Снова улыбка. Я хоть и смутился немного (в то же время меня это забавляло), но все же улыбнулся в ответ самой очаровательной из своих улыбок, но тут какой-то человек лет тридцати, чье появление осталось мною не замеченным, склонился к ней и поцеловал — правда, поцелуй всего лишь скользнул по щеке, потому что она довольно резко отвернулась, а потом с небрежной уверенностью сел за столик справа от нее, так что, для того чтобы разговаривать с ним, ей пришлось повернуться ко мне спиной. Я не стал предпринимать дальнейших попыток к общению и вернулся к своему «Ферне».

Вскоре до меня донеслись их голоса. Мужчина, которого я плохо разглядел (слегка вьющиеся волосы, ничем не примечательные черты лица, темно-синяя рубашка), говорил приглушенным и в то же время страстным голосом. Он явно не хотел, чтобы его услышали посторонние, но молодая женщина нарочито соблазнительным движением откинулась назад, заставив его в свою очередь наклониться вперед, а потом продолжала все больше отстраняться, не отвечая на его слова или же отпуская резкие или откровенно издевательские замечания.

Внезапно мужчина резко поднялся, и я увидел его бледное лицо с покрасневшими глазами. Он направился к проходу, задев столик юных арабов, и быстро вышел на улицу. Но когда он оказался в пятне света напротив того места, где сидели мы, она громко окликнула его повелительным тоном, каким взрослый мог разговаривать с непослушным ребенком:

— Эрик!

Он заколебался и остановился, потом все же взглянул на нее. Мулатка кивнула ему и улыбнулась, я не видел ее улыбки, но она, без сомнения, была обворожительна, потому что он повернулся и медленно двинулся обратно со смущенным видом. Она поднялась и пошла ему навстречу, а потом, приблизившись вплотную, обняла его. Вскоре они исчезли на противоположном конце улицы.

Я уже забыл о них, когда мужчина поспешно вернулся и положил на столик денежную купюру рядом со счетом, который оставил официант. Теперь я разглядел его получше: у него были зеленые глаза, маленький шрам на лбу и довольно привлекательное лицо — особенно сейчас, когда оно сияло радостью.

«Милые бранятся…» — рассеянно подумал я, заказывая вторую порцию «Амаро». И в этот момент до меня донесся голос Эглантины — сначала я даже не понял откуда, которая, с трудом переводя дыхание, выпалила: