Януш Леон Вишневский - Сцены из супружеской жизни Страница 4

Семьдесят семь процентов респондентов, рожденных в 1990–1994 гг., ответили, что да. Зато среди тех, кто родился в 1970–1974 гг., всего лишь шестьдесят четыре процента ответили утвердительно. Все указывает на то, что сегодняшние молодые люди постепенно уходят от идеи «свободной любви» и ценят эксклюзивность своих отношений более, чем их родители. Так, по крайней мере, они утверждают в анкетах, целью которых является определить их жизненные ценности.

Но вот воплощают ли они эти ценности в жизнь? К сожалению, не так эффективно, как их родители. На вопрос: «Изменяли ли вы партнеру в этом году?» — четыре с половиной процента лиц, рожденных в 1990–1994 гг., отвечает утвердительно, тогда как только одна целая и восемь десятых процента рожденных между 1970 и 1974 гг. признается в измене. И это при том что рожденная в 1970 г. среднестатистическая сорокалетняя женщина достигла на сегодняшний день апогея своих сексуальных потребностей, которые не удовлетворяются, а ее среднестатистический партнер, озабоченный снижающимся либидо и теряющий интерес к половой жизни с одной партнершей, вступает в опасную фазу кризиса среднего возраста.

Эти данные очень хорошо иллюстрируют разницу между тем, чего мы себе желаем, и тем, чем мы являемся на самом деле. Потому что сохранение верности одному партнеру — это тяжелая безустанная борьба с природой и с полигамным животным, которое в нас прячется.

Некоторые выбирают очень простой способ такой борьбы. Они не хранят верность одному партнеру всю жизнь, но верны данному партнеру в данный период времени. То есть это как бы «серийная» верность.

Такая лайт-версия верности. Храня, таким образом, верность разным партнершам или партнерам в течение того или иного времени, в анкетах в абсолютном согласии со своей совестью они ставят галочку напротив ответа «я верная/верный».

Верному человеку нелегко живется.

Так утверждают социологи, говоря о привыкании и скуке; так утверждают нейробиологи, измеряющие падающий со временем уровень концентрации эндорфинов в мозгу; об этом предупреждают сексологи, пытающиеся снова загнать в постель людей, которые перестали испытывать желание.

И вопреки всему этому половина нашего вида все равно хочет прирасти друг к другу раз и навсегда. При наличии выбора…

WYDARZENIA NIEOCZEKIWANE

Эффект неожиданности

…Потому что, знаете, я — с тех пор, как его полюбила, — живу в удивлении.

Не в одном. Во многих. Таких огромных УДИВЛЕНИЯХ. Они мне не дают покоя. Я их боюсь — и в то же время я их хочу. Как нерешительная девочка-подросток… или решительная, но слишком религиозная… которая хочет целоваться со своим парнем во время свидания в парке — и боится.

Каждого следующего сюрприза я жду и боюсь все больше. А ведь в этом, понимаете, кроется опасность. Поскольку, во-первых, я уже, к сожалению, давным-давно не девочка-подросток. А во-вторых, связь должна основываться — здесь я его слова точно процитирую — на «определенной повторяемости определенных обычных событий»: цветы, доставленные ночью; завтрак, поданный в постель после восьми часов вечера; смигус-дынгус (обливание водой) первого января; полет на вертолете над Варшавой во время перерыва на обед в понедельник.

И не надо на меня, пожалуйста, смотреть как на сумасшедшую. Я сейчас совсем не шучу. Для него такие штучки абсолютно нормальны. И он — насколько я могу судить — получает от них даже больше радости, чем я. Потому что мне, прежде чем я начну радоваться, нужно еще как-то прийти в себя от удивления. Он считает, что только с помощью общих переживаний — более крепко, чем признаниями и обещаниями — можно соединить две биографии, две судьбы. Тут только нужно уточнить, что для многих известных мне пар «общим переживанием» является прогулка по Лазенкам. Раз в квартал. И это не лучше и не хуже того, что называю «переживанием» я. Это просто другое.

Когда я с ним познакомилась, он поразил меня своим мальчишеским любопытством и непредсказуемостью. Но потом, когда я его уже полюбила, мне стало это мешать, а иногда даже раздражать. Мне захотелось найти наш общий «именительный падеж», ввести определенные ритуалы, завести обычаи, захотелось предсказуемости. Потому что это успокаивает, соединяет, устанавливает правила общей повседневности, дает чувство безопасности, позволяет планировать будущее. Общее будущее.

И в определенном смысле так и произошло. Я знаю, что утром, прежде чем скрыться в ванной, он делает себе кофе, а потом пьет его холодным, хоть любит горячий.

Газеты он начинает читать с последней страницы.

В четверг вечером он один ходит в библиотеку, если только мы не в отпуске или он не должен выехать за пределы Варшавы на какую-нибудь научную конференцию. Когда он меня раздевает, то лифчик снимает в последнюю очередь, а когда целует — у него есть свое любимое потаенное местечко на моей спине (так же, как у меня). Наверно, у него тоже есть подобный список моих «предсказуемостей». И это и есть тот самый «общий именительный падеж», о котором я уже упоминала. Вот только он, в силу своего возраста, а также наученный горьким опытом своих бывших отношений с женщинами, в какой-то момент составил себе очень четкое представление о том, к чему может привести чрезмерная предсказуемость. Любовь, основанная всего лишь на общем именительном падеже, это — по его мнению — дурацкий и скучный детективный фильм, в котором с самого начала известно, кто убийца, а тебе все равно приходится смотреть его до конца. Я появилась в его жизни, когда он уже это знал. Поэтому жизнь с ним полна неожиданностей.

Иногда это восхищает, а иногда ужасает, как метель в июле. И с каждым разом все сильнее любопытство: что же будет дальше? Какой секрет он откроет мне в следующий раз?

А вы знаете, что мы ведь с ним не муж и жена? Хотя он мне делал предложение.

Кстати, в трамвае. Потому что мы, знаете, познакомились-то в трамвае, когда он, совершенно растерянный, возвращался из автосервиса, где оставил на ремонт свой автомобиль, и пытался купить у меня проездной билет. И вот, после этого предложения, мне пришла телеграмма с информацией о дате нашей свадьбы. Телеграмма, вы представляете!

Такая, как когда-то, раньше, на бумаге, в цветастом конверте! С наклеенными на карточку полосочками текста:

«Наша свадьба — тчк — состоится — тчк — в такой-то день — тчк»

Это, конечно, нечто — в наше время мобильных телефонов и Интернета!

Он подговорил коллегу, чтобы тот переоделся в почтальона, выкрал мой паспорт, подкупил каким-то образом служащих ЗАГСа и пригласил меня этой телеграммой на нашу свадьбу. Но у него не получилось, потому что я в почтальоне с телеграммой узнала его однокашника. И разумеется, не пошла на свою свадьбу.

А там были все наши приятели, была вся его и моя семья. Только меня не было. Знаете, я тогда не могла понять, от чего плачу: от любви к нему или от ненависти? Он, знаете, в этом своем стремлении удивить меня является романтичным анархистом, который лезет на самые высокие баррикады. Он умеет ломать все правила и не боится делать это, чтобы только с нами случилось что-то неожиданное. Жизни с таким человеком нужно научиться. Лишь потом уже можно радоваться тому, что он в нее, в эту жизнь, вносит. И хотя я знаю, что он делает все это из любви ко мне, но иногда мне страшно, потому что я чувствую себя так, будто рядом со мной совершенно чужой и незнакомый мне человек, с которым я должна отправиться в далекое и самое важное в моей жизни путешествие. Но этот страх быстро проходит. Я начинаю опять ощущать в нем того самого мужчину, которому я доверяю и с которым хочу просыпаться по утрам. У меня, правда, еще некоторое время что-то свербит в мозгу, но потом все возвращается к безопасному общему именительному падежу. Он снова пьет холодный кофе после душа и так же снова целует то волшебное местечко, где моя спина переходит в ягодицы. И так продолжается неделю. Или даже две…

О KOBIECOŚCI

О женственности

Марсель утверждает, что ему сорок четыре года.

Он торопливо извлекает из своего потрепанного кошелька швейцарский паспорт и тычет пальцем в кривую надпись, сделанную поверх официальной даты его рождения.

— Мне было сорок четыре года, когда я познакомился с Клаусом, — говорит он приглушенным голосом и задумчиво затягивается сигаретой. — Это был лучший год в моей жизни. Именно тогда я по-настоящему родился. Для меня этот год не закончился. И не закончится никогда. Хоть для Клауса с тех пор прошло одиннадцать лет. Точнее — одиннадцать с половиной, но это не важно, — добавляет он, нервно крутя колечко на пальце левой руки.

Марсель проживает в блочном доме на окраине Цюриха, но большую часть своего времени проводит на площади Бельвю, в центре города, у озера, на трамвайной остановке неподалеку от ратуши.