Джером Сэлинджер - Три рассказа Страница 4

— Начну с начала.

Этель принялась читать вслух, выходило ни хорошо ни плохо. Первая глава начиналась со слов: «Стивен Дуайт надел чистейшие замшевые перчатки и подозвал такси. „Куда направимся, сэр?“ — спросил неряшливый водитель. „Отель „Тауэр“, как можно скорее“, — распорядился Стивен Дуайт звучно и властно».

— Слушай, — прервал Рэй, — Знаешь, куда идут Стивен Дуайт и его перчатки?

Этель нарочито вздохнула и закрыла книгу.

— Был ли ты утром на крыше? — спросила она.

— Нет. Был.

— Так был или нет?

— Ага. Везли на каталке рядом с каким-то стариком, он мне все уши прожужжал.

— О чем он говорил? Что с ним случилось?

— Не знаю. Желчные камни. У него сын в Йельском, похож на меня. Только из Небраски. Спрашивал, сколько лет, чем занимаюсь, что со мной стряслось. Господи Иисусе!

— А что ты сказал? — захотела узнать Этель.

— Какая к черту разница, что я сказал?

— Никто не узнал тебя, старина Джо Ротогравюра?

— Нет. Дай сигарету.

Этель достала сигарету из кожаного портсигара, лежащего в сумочке, подкурила, стараясь не испачкать помадой. Пересела на край кровати и вставила сигарету ему в губы. С закрытыми глазами он два раза глубоко затянулся, потом стал курить, как обычно курят, и посмотрел в окно. Наконец медленно к ней повернулся. Вялость с лица не ушла, но в глазах что-то затеплилось.

— Слезь с кровати, Коллинз.

— Нет.

— Слезь или ляг уже.

— Нет.

— Ну на минутку.

— Нет. Кто-нибудь может войти, Рэй.

— Никто не войдет.

— Войдет. Отпусти меня!

Поцелуй был долгим, но от страсти далеким. Этель отпрянула и пересела на стул. Рэй начал плакать во время поцелуя. Дрожь на его губах не обманула ее.

— Рэй, — сказала Этель, сидя на стуле. — Рэй, угадай, кого я сегодня видела?

Он попытался ответить что-то вроде: «…плевать, кого ты там видела».

— Хэлен Мастерсон, — Этель низко наклонилась.

— Она пришла посмотреть платье. Вся в норковых мехах, чуть не тонет в них. Застала Филлис у входа. Та ей сказала идти прямо к Пирсу и попросить, чтоб я показала то голубое, из Вога, я тебе показывала, помнишь?

Рэй, будто пытаясь хоть как-то остановить все это, сдавил руками голову и сбил прическу.

— Ну и мне надо было показать его. И что ты думаешь, она выдала? Ну, что же? «Как поживает Рэй?» Я сказала, что у тебя все хорошо. И тогда она спросила, когда мы поженимся. Я ответила, что сразу как только ты вернешься из Чикаго.

При каждом глубоком вдохе его нижняя губа дергалась, с шумом дрожала.

— Не знаю, почему Чикаго. Это самое далекое место, что пришло в голову, ну, кроме Калифорнии, но та совсем далеко.

Рэй вытирал слезы уголком подушки.

— Она купила голубое и еще два. Одно просто великолепное.

Этель встала, подошла к окну и повернулась к Рэю спиной. Она слышала дрожь его губ. Наконец та утихла, будто Рэй совладал с собой, теперь слышалось лишь подергивание горла.

— Этель.

— Да, — не оборачиваясь, откликнулась она.

— Подойди.

— Мне и здесь хорошо.

— Нет, подойди.

— Мне и здесь хорошо. Я считаю кирпичи.

— Этель, слушай, принеси лишь каплю. Это все, чего я прошу. Всего гребаную каплю. Этель, Господа ради.

— Я думала, ты не станешь этого делать.

— Слушай. Все, чего я прошу — лишь капельку. Я просто проверю себя. И все. Этель. Ты черт возьми знаешь, от гребаной капли ничего не будет. Этель. Повернись сюда гребаным лицом.

Она повернулась.

— Я не могу, Рэй. Ты знаешь, я не могу. Зачем ты просишь?..

— Можешь! Ты, черт возьми, знаешь, что можешь. Можешь принести гребаную каплю. Все, чего я прошу. Даю слово. Разве не хочешь, чтоб я себя проверил? Чтоб мне стало лучше? Посмотри на меня!

— Перестань, ты сейчас с кровати упадешь, — Этель подошла к нему, Рэй схватил ее за руку.

— Этель, любимая, я прошу тебя. Одну паршивую, гребаную каплю. Слушай. Есть мысль. Сейчас скажу. Можешь пронести во флаконе с духами. И оставить на этом чертовом столе. Никто ничего не поймет. Я смогу проверить себя. Слышишь?

— Слышу.

— И сделаешь? Ты сделаешь это, любимая?

— Нет! Перестань пожалуйста, — она отдернула от него свою руку. Он ее не удерживал.

Рэй вдавил взъерошенную голову в подушку, сжал губы, что дрожали в поцелуе, прищурил глаза. Дыхание потяжелело.

— Ладно, — выдавил он с придыханием. — Ладно. Сука.

Этель вернулась к окну.

— Любит она меня. О, как она меня любит! Да пошла ты с такой любовью. Вранье! Гребаное вранье. Слушай. Иди отсюда. Вон! Убирайся. Уходи. Слышала? Убирайся ко всем чертям отсюда.

Они услышали стук в дверь. Вошел Доктор Стоун, небольшого роста, в беленьком халате.

— Так-так, — начал он. — Что тут у нас? Посетители? — с улыбкой обратился он к Этель.

— Я уже собралась уходить, — ответила ему Этель. Она пошла за книгой Филлис, на ходу одергивая юбку.

— Как поживает наш бездельник? — спросил доктор Стоун. — Как ты, сынок?

Вместо ответа Рэй отвернулся.

— До завтра, Рэй, — сказала Этель.

Он уткнулся лицом в подушку.

— Если вернешься, я убью тебя. Убирайся.

— Успокойтесь! — воскликнул доктор Стоун.

— Чего это с вами?

Доктор Стоун толкнул дверь и вышел в коридор проводить Этель.

— Думаю, сегодня мы прочистим ему почки, — сказал он ей.

— Да.

— Тело человека как машина, понимаете. Нужно иногда почистить.

— Да, — повторила Этель.

Нос доктора Стоуна издал резкий звук, заложенность в носовых пазухах исчезла.

— Сегодня у него день рождения, — сказала Этель.

— Ну и ну! Я и не знал!

— Ему исполнилось двадцать два.

Лифт подошел, в нем стояли люди, поэтому Этель не оставалось ничего, кроме как зайти.

— До свидания, — сказала она.

— До свидания! — ответил доктор Стоун, снимая пенсне.

Лифт тронулся, и Этель ощутила холод сквозняка под мокрыми пятнами на одежде.

Пола

Четвертого мая 1941-го года, в 6.30 Хинчер вернулся с работы и застал жену в постели, она читала. Хинчер с любовью поинтересовался:

— Что случилось? Тебе нездоровится?

— Немного, — ответила миссис Хинчер и положила книгу.

— Ох, а к ужину не встанешь?

— Пожалуй, нет, дорогой, если ты не против.

— Нет. Нет. Конечно, нет. Что ты делаешь? Читаешь?

— Да, — ответила миссис Хинчер.

Следующим вечером, в то же время, миссис Хинчер все еще лежала в постели.

— Вызвать доктора Боулера? — заботливо спросил мистер Хинчер.

Миссис Хинчер рассмеялась своим звонким, мелодичным смехом.

— Пожалуй, нет, дорогой. Не думаю, что он сможет помочь.

— Почему? Что случилось? — Хинчер присел на край кровати.

— Вот же ты дурачина! — шутливо ответила миссис Хинчер. — Я беременна.

Вместе с полным восторгом на его лице появилось довольно глупое выражение. Он наклонился и поцеловал жену сначала взволнованно, потом нежно, потом стал давать клятвы и делать признания. Но сам себя прервал:

— Знал я, что чертов дурак ошибается, — воскликнул он весело. — Что он сказал?

— Кто, дорогой?

— Доктор Боулер.

— Доктор Боулер! — сказала миссис Хинчер презрительно, но не сварливо. — Дорогой, женщина знает, беременна она или нет. По крайней мере эта женщина.

— Но я думал.

— Дорогой, я знаю, не нужен мне доктор Боулер, вообще никакой доктор не нужен. Я знаю. Всегда чувствовала, что сразу узнаю.

— Но, — начал мистер Хинчер, — ведь доктор Боулер сказал, что ты не можешь иметь детей. Он ведь говорил так?

Миссис Хинчер торжествующе рассмеялась. Она протянула руки и нежно взяла ими обеспокоенное лицо мужа.

— Дорогой, не волнуйся, — сказала миссис Хинчер, тихо смеясь, — у нас будет ребенок.

Выходя из спальни помыть руки перед ужином, Хинчер спросил:

— Не хочешь встать, поесть, дорогая?

— Нет, дорогой. Лучше полежу.

Шли недели и месяцы, миссис Хинчер оставалась в постели и лишь изредка вставала, чтобы сходить в ванную, до комода с зеркальцем или туалетного столика, а однажды, когда Софи, домработница, отпросилась к зубному, миссис Хинчер в коричневом халате и домашних тапочках рискнула спуститься и проверить, пришла ли субботняя газета. Но, не считая эти маленькие вылазки, по комнате или из комнаты, около 23 часов в сутки, 165 часов в неделю, 644 часов в месяц, миссис Хинчер проводила под одеялом. В постели она завтракала, обедала и ужинала. В постели она читала и вязала; все свежие газеты и журналы, клубки шерстяных ниток и спицы всех размеров — всё было в ее распоряжении. На прикроватной тумбе лежал серебряный колокольчик. Два звонка — и Софи, домработница, тотчас же вытирала руки, или выключала пылесос, или тушила сигарету, и буквально вбегала к ней в спальню. Софи получила особые распоряжения от мистера Хинчера, когда тот увеличил ей жалованье.