Дэниел Уоллес - Арбузный король Страница 4

Ваша мама обратилась ко мне за помощью в поисках дома, который, как она утверждала, был собственностью ее отца. По словам Люсиль, отец поручил ей проверить состояние всевозможной недвижимости, принадлежавшей ее семье. Она так и сказала — «всевозможная недвижимость». Прозвучало внушительно, словно ее папаша был триллионером, а она, соответственно, триллионерской дочкой. У нее был листок со множеством адресов, причем эшлендский адрес оказался зачеркнут, и она с трудом его разобрала, произнеся по слогам. Я взяла у нее листок, сама дважды прочла адрес, а потом взглянула на нее и спросила:

— Вы уверены, что это правильный адрес?

Она была совершенно уверена.

— Вы знаете этот дом? — спросила она.

Я сказала:

— Знаю, мисс. Еще бы мне не знать! Но почему он зачеркнут?

— Отец говорил, что этот проверять не обязательно, — сказала она, — но со всеми остальными я уже разобралась, а домой возвращаться не хочется.

— Ищете маленьких приключений? — спросила я.

— Вроде того, — сказала она. — Что угодно, лишь бы не домой.

— Ну что ж, тогда поехали делать осмотр.

Она была очень недурна собой, с этаким глянцевым налетом юности, еще ничем не запятнанным и не замутненным. Она дала мне понять, что это ее первая в жизни работа и вообще первый самостоятельный выезд из родного дома, и я подумала: «Твои проблемы еще только начинаются, детка».

На моей машине мы совершили небольшую ознакомительную поездку по городу и затем направились к дому, который значился в списке ее отца. Накрапывал дождь, и одновременно светило солнце, как это иной раз бывает. Я сказала:

— Слепой дождик — значит, где-то смеется мартышка.

Она взглянула на меня удивленно.

— Так обычно говорит мой папа, — сказала она. — До сих пор я ни от кого другого не слышала этих слов.

— Это старая поговорка, ее знают многие, — сказала я, и ей ничего не оставалось, как согласиться со мной.

Минут десять она сидела на своем месте тихо и смирно, как образцовая юная леди из приличной семьи, но потом беспокойно заерзала и спросила, не буду ли я возражать, если она закурит. Я сказала, что не буду, она быстро достала сигарету, прикурила, выпустила струю дыма и закашлялась.

— Совсем недавно начала курить, — пояснила она с нервным смешком, глядя в боковое окно. — Моя мама умерла шесть недель назад, и тогда же мне пришла в голову мысль начать курить. Я почему-то решила, что это меня отвлечет и поможет перенести утрату, хотя это, конечно же, полная чушь.

— Не обязательно, — сказала я. — Примите мои соболезнования. От чего умерла ваша мама?

— От рака мозга. — Она снова повернулась к окну. — Сейчас я чувствую себя опустевшей, как будто чего-то не хватает внутри. Вы меня понимаете?

— Понимаю, — сказала я. — Тут ничего не поделаешь. Такие вещи лечит только время.

Что еще я могла сказать? Я была едва знакома с этой женщиной, когда она ни с того ни с сего пустилась в разговоры о своей покойной матери. Мы скатились под гору по Девятой улице, которая заканчивалась тупиком. Я сдала назад, развернулась и выключила двигатель.

— Вот ваша собственность, — сказала я.

Несколько мгновений мы молча смотрели на дом; она была явно озадачена. Да и кто бы не озадачился, окажись на ее месте?

Это был старый дом Харгрейвза. В нем уже лет шесть никто не жил, и выглядел дом соответственно: кровельная дранка разбросана по двору, краска облупилась, по стенам расползлись побеги плюща. К тому времени последние из Харгрейвзов уже давно сгинули, после чего здесь сменилось несколько арендаторов, но это место по-прежнему называлось домом Харгрейвза и называется так до сих пор. По ее вздоху я догадалась, что это не похоже ни на одно из семейных владений, виденных ею ранее. Кончиками пальцев она прикоснулась к браслету с амулетами на своем запястье. Там были сердечко, домик, какой-то ключ и другие побрякушки, каждая из которых, вероятно, имела особый смысл — для нее, во всяком случае. Вздохнув еще раз, она сказала:

— Давайте заглянем внутрь.

Так мы и сделали, тотчас убедившись, что интерьер этой развалины был под стать ее внешнему виду. Потолки прогнулись, обои висели клочьями, воняло сырой гнилью и плесенью. Стекла в некоторых окнах были разбиты, и в доме обосновались пришельцы из леса — мы обнаружили гнезда, по всей видимости беличьи. Но ее это как будто ничуть не беспокоило. Я вдруг отметила странный блеск — если не сказать сияние — в ее глазах. Она дотронулась до пыльных перил ведущей на второй этаж лестницы и улыбнулась. В первый раз я увидела ее настоящую, а не дежурно-вежливую улыбку.

— Удобные перила для катания, — сказала она, — конечно, если быть ребенком.

— Особенно ребенком, любящим вытаскивать занозы из задницы, — уточнила я.

Мы продолжили осмотр, по ходу которого — начиная с кухни в полуподвале и до спальни наверху — общее впечатление становилось все более гнетущим. А мансарду вообще захватили летучие мыши. Полно летучих мышей, представляете?

Однако я старалась не выказывать отвращения. В моем бизнесе важно держаться широких взглядов: то, что является лишь грудой хлама в глазах одного, вполне может приглянуться другому клиенту. Или клиентке, как в данном случае.

— Нужно будет повозиться, чтобы привести это в порядок, — сказала она. — Так что я задержусь здесь на время.

Затем произошло нечто необычное. Она повернулась ко мне и спросила:

— г Миссис Смит, что вы можете сказать мне о людях, которые жили здесь раньше? О Харгрейвзах? У меня возникло такое ощущение…

— Интересно узнать, какие ощущения могут возникнуть в таком месте? — спросила я.

Она никак не отреагировала на мой саркастический тон и вновь прикоснулась к браслету.

— Ощущение… чего-то знакомого. — На сей раз голос ее звучал мечтательно-задумчиво.

Интересная была девушка. Мне трудно относиться к ней так, как относится большинство местных, даже после всего, что случилось. Она не была тем злом, каким ее пытаются изобразить. И я отнюдь не считаю ее порочной от природы. Однако женщина может стать носительницей зла, особенно опасной для мужчин, когда она использует свою женскую природу как дополнительный козырь. А Люсиль поступала именно так. Не с Игги Винслоу, конечно же, но с Карлтоном Снайпсом, Шугером и прочими. Хотя порой у женщины просто нет других способов добиться желаемого.

И я не исключаю, что все это изначально могло быть как-то связано с домом Харгрейвза.

СТАРИК

Вот она, история Харгрейвзов.

Джастин Харгрейвз был человеком, исполненным злобы и ненависти; в его жилах текла холодная жидкая кровь, отчего кожа имела мертвенно-бледный оттенок, тогда как глаза его напоминали две глубокие темные щели, прорезанные поперек лица. Если он улыбался, это значило, что в его мозгу зародилась недобрая мысль и теперь он обдумывает, как бы получше навредить ближнему, а если он радовался, это значило, что его пакостный замысел успешно реализован. Каким-то образом он сумел обзавестись супругой, которую методически сводил в могилу, а когда у него родился сын, люди полагали, что парнишку ждет печальная судьба матери. Однако все вышло иначе.

Харгрейвз искренне ненавидел весь род людской, но особо сильную ненависть он питал к неграм. В этом, разумеется, он был не одинок. Многие из нас относились к ним с неприязнью и страхом, но до Харгрейвза нам было далеко. Однажды он установил на краю города большой щит с надписью: «НИГГЕР, ДА НЕ ПАДЕТ НА ТВОЙ ЧЕРНЫЙ ЗАГРИВОК ЗАКАТ ЭШЛЕНДСКОГО СОЛНЦА». И никто не убрал этот плакат.

В то время граница города проходила вдоль железнодорожной ветки; черные жили по другую ее сторону, и надпись была хорошо видна из окон их домишек.

Харгрейвз занимался продажей минеральных удобрений. Порой кто-нибудь из негров сетовал (но только вполголоса), что в мешках, купленных им у Харгрейвза, больше песка, чем удобрений. Никто не сомневался в его словах, видя, с каким удовольствием Харгрейвз сбывал свой товар черномазым. Так проходил год за годом, и ничто не менялось.

Но за эти годы сын Харгрейвза вырос и превратился в мужчину. Город глядел на него и удивлялся, ибо здесь имела место явная ошибка природы. Этот парень не был сыном своего отца. Он обладал ясным умом, открытой душой и щедрым сердцем, а все его помыслы и поступки были направлены на благо ближних. В шестнадцать лет он подключился к отцовскому бизнесу, и вскоре негры стали замечать отсутствие песка в проданных им удобрениях. Осознав себя объектами — а то и соучастниками — тайного благодеяния, они разумно предпочли не распространяться на сей счет.

Харгрейвз не знал, что делать со своим чадом. Он воспринимал его как нечто вроде «доброго проклятия», обрушенного Небом на его бедную злую голову. Оба по возможности избегали друг друга, поскольку когда они вместе находились в помещении, оттуда словно исчезал весь воздух. Харгрейвз частенько жаловался другим на сына, изображая его подлецом и предателем. Если подумать, парень действительно был предателем — но только по отношению к отцовским взглядам на жизнь, на окружающих людей и на весь этот мир в целом.