Виктор Телегин - Солнцебыкъ. Иллюстрированная книга Страница 4

Ехали довольно долго, в красивой и удобной карете Александра Ивановича.

«Когда-нибудь и у меня будет такая же карета, и я буду богаче Тургенева, а может… может, и богаче царя» — думал Alexzander.

На третьем этаже некрасивого особняка, уютно расположившегося в извилистом переулке, горела красная лампа. Дядя Baziley, мусье Тургенев и Alexzander стали подниматься по липкой от блевотины вонючей лестнице. Саша искренне недоумевал — что такого хорошего они ищут в этом гадком месте. По лестнице вниз сбежали два хлыща во фраках, один из них, пробегая мимо, хлопнул Сашу по плечу: «Желаю повеселиться, малец».

Тургенев подергал свисающий над черной дверью шнурок. Где-то в глубине послышался нежный голосок колокольчика. Как колокольчик был голосок и у отворившей им девушки, одетой в красиво приталенное платье, в котором (так показалось Alexzander'у нестыдно и на бал придти).

— Прошу вас, господа, — сказала она по-французски.

Гл. 5 Отворяя пизду, истекающую соками

Следуя за девушкой по коридору, увешенному шуршащей драпировкой, они вошли в красиво обставленную гостиную a-la Volter.

Три прекрасно одетые, с элегантными прическами девушки поднялись им навстречу, сделали реверанс.

— О, мусье Тургенев! Мусье Пушкин.

Толстая, похожая на беременную жабу, дама, которую Alexzander принял было за софу, поспешила к ним.

— О, свет очей моих, Софья Астафьевна, — Тургенев припал губами к распухшей, точно водою наполненной, руке. — Как поживаете, моя дорогая?

— И не спрашивайте, ma chère, и не спрашивайте.

— Что ж, так плохо? — хитро улыбнулся Тургенев.

— Хуже некуда, — вздохнула дама.

— А вот по вашим ручкам, — Тургенев коснулся губами массивного перстня на пальце Софьи Астафьевны. — и не скажешь.

— Ну что вы, — дама поспешила выдернуть руку и передала ее дяде Baziley. Дядя Baziley поцеловал руку, улыбаясь, как Будда.

— И, я вижу, с вами… Какой милый мальчик.

Alexzander ткнулся носом в протянутую руку. Рука эта почему-то пахла квашеной капустой.

— Присаживайтесь, господа.

Софья Астафьевна указала на свободные кресла.

— А мальчику мы предложим стульчик. Ведь он не обидится.

Дама потрепала щеку Alexzandera.

— Федька.

Курчавый парнишка лет восемнадцати вбежал в гостиную.

— Принеси стул.

Пока Федька бегал за стулом, Alexzander успел хорошо рассмотреть девушек. Одна из них, блондинка с розовыми губками и чудесно распахнутыми глазками, была настоящей красавицей. Еще две (включая ту девушку, что встретила их у дверей), были симпатичные: улыбчивые, с выражением неги на лицах. Четвертая девушка была уродиной: выпирающий подбородок, крючковатый нос, мышиного цвета глаза, почти нету ресниц. Зато у нее была огромная грудь, заманчиво розовеющая под вырезом платья.

— Софья Астафьевна, — нетерпеливо заговорил Тургенев. — Познакомьте же нас скорее с вашей новой воспитанницей.

Блондинка поднялась и сделала реверанс.

— Элеонора, — представила ее Софья Астафьевна. — Только третий день на моем воспитании.

— Элеонора, — повторил, истекая слюной, дядя Baziley.

Alexzander'у отчего-то захотелось подойти, и ударить дядю Baziley по изменившейся от похоти физиономии.

— Выпьем, господа, — сказала Софья Астафьевна.

Грудастая девушка подняла поднос и обнесла гостей бокалами с чем-то зеленым, как глаз кошки. Дядя Baziley не упустил, конечно, возможности ущипнуть ее за широкую жопу.

— Ах, Наташка, пизда нараспашку.

Все засмеялись.

— Обожаю ночью пить абсент, — потягивая из бокала, сообщил Тургенев. — Крепко ударяет по шарам, и земля замедляет свой бег и бог представляется тараканом, коего я — земной прыщ, могу прихлопнуть своею вонючей тапочкою.

Alexzander глотнул из бокала. Тьфу! Какая мерзкая горечь! И бог все такой же огромный и всеобъемлющий, как раньше.

— Глотни побольше, — посоветовал дядя Baziley.

Alexzander зажмурился и осушил бокал. Горечь бросилась ему в голову, вызвав боль и тошноту, но затем… Затем он увидел себя — огромного и непоколебимого, как крымский утес. На голове у него, завиваясь в кольца, росли рога, в которых ослепительно сверкало солнце. Саша бросил взгляд вниз, на свой хуй, и увидел огромную красноголовую палицу, поддерживающую небесный свод подобно Атланту. И тогда к нему приблизилась женщина ослепительной красоты. От женщины этой исходили флюиды порочности, вечной порочности, словно она перетрахалась со всеми живыми существами на Земле.

— Я Земля, — сказала она. — Возьми меня.

И она опрокинулась на спину, отворяя пизду, истекающую соками. И, превратившись в красного быка, Саша вошел в нее…

— Эге, да мусью Alexzander опять за старое, — услышал он голос дяди Baziley.

Alexzander выдернул руку из панталон. Хуй, готовый уже извергнуть молофью, топорщил панталоны. Бросив взгляд на смеющихся девушек, Саша покраснел.

«Опустись, опустись, пожалуйста», — взмолился он, обращаясь к своему хую.

— Раз уж даже Alexzander готов к соитию, — сказал Тургенев, — полагаю, пора начинать. Как думаете, Софья Астафьевна?

— Как угодно господам. Элеонора, познакомь господ с собой.

Элеонора, словно лебедь, выплыла в центр гостиной. Она явно смущалась: краска заливала ее прекрасное личико. Дотронувшись до шнуровки на плече, девушка дернула веревочку. Платье, шурша, упало на пол.

Хуй Alexzander'a дрогнул, едва не выплеснув все запасы молофьи.

Люстра освещала Элеонору, свет мягко обнимал это великолепнейшее тело. Крепкие небольшие груди упрямо топорщились; под розоватым пупком на треугольной, заросшей белесой травкой лужайке цвела ослепительно-красная роза. Девушка повернулась. Пологие мягкие плечи перетекали в изящные, скованные белыми перчатками, руки; изгиб ее спины был безупречен, а попка… Попку можно было определить только одним словом — «божественная». Стройные, ровные ножки дополняли сладостную картину.

— Безупречна, — прошептал дядя Baziley. — Афродита…

Гл. 6 Да избави нас от лукавага

— Начнем же с Божьей помощью, — сказал дядя Baziley, поднимаясь. — Помоги мне, Наташка.

Грудастая Наташка помогла дяде Baziley снять панталоны и батистовую рубаху. Alexzander отвернулся было, чтобы второй раз за день не смотреть на мерзкое тело Василия Львовича.

— Не поднимается, окаянный, — с отчаянием в голосе проговорил дядя Baziley.

Alexzander повернул голову и увидел, что Наташа взяла в рот синюшную мотню господина Пушкина, а руками ласкает морщинистые яйца дяди.

Дядя Baziley пыхтел, багровея, материл мать, отца и Господа Бога, однако хуй его не желал подниматься.

— Уйди, — зло вскрикнул Василий Львович, отталкивая Наташку. — Ты, как тебя, Элеонора!

Но и розовый ротик Элеоноры не помог беспомощному хую дяди Baziley.

— Может, травки принесть, Василий Львович? — подала голос Софья Астафьевна.

Дядя Baziley покорно наклонил голову.

— Не травка вам нужна, Василий Львович, — подал голос мусью Тургенев.

— А что же, Александр Иванович?

— Le Patrocle zhopa.

— Вы — бес, дорогой Александр Иванович, — засмеялся Василий Львович, теребя мотню жирными пальцами. — Бес, каких свет не видывал.

Александр Иванович кивком головы подозвал Элеонору. Alexzander жадно следил, как девушка помогала мусье Тургеневу раздеваться. Когда она присела, ее пизда раскрылась, маня к себе Сашенькин хуй.

Телом Александр Иванович был похож на дядю Baziley, только кожа на нем не свисала уродливыми складками.

Сашенькины глаза остановились на хуе мусью Тургенева. Ого! Муде огромные, отвисшие, а сам хуй величиной с пастилку.

— Знаете ли, что я подумал? — обратился к Василию Львовичу Тургенев.

— Дак откуда ж мне знать, — отозвался дядя Baziley, ковыряясь пальцем в пизде одной из девушек.

— Я подумал, что лишить девства сей сладкий цветок, — Александр Иванович высунул перламутровый язык и лизнул щеку Элеоноры, — мы позволим нашему jeune eleve? Не так ли?

Василий Львович посмотрел на Сашеньку так, словно только что вспомнил о его существовании.

— Гм. Я не против. А мы посмотрим.

Александр Иванович что-то шепнул на ушко Элеоноры и подтолкнул ее к креслу Сашеньки. Сердце мальчика замерло, потом забилось, опять замерло. Господи, помоги мне! Слава отцу и сыну и святагу духу, от отца исхадящага, живатварящага…

Элеонора улыбнулась Сашеньке, присела перед ним на корточки. Глядя на нее вблизи, Сашенька понял, что она еще моложе, чем показалась вначале. Немногим старше Акульки.

Глаголяща пророки…

Девушка стянула с мальчика панталоны. Хуй Сашеньки торчал, как солдат на часах у Петергофской заставы.

Богородице, дево, радуйся!

Элеонора дотронулась пальчиком до хуя Сашеньки, и этого оказалось довольно. Хуй выстрелил молофейкой, в яйцах мальчика происходило такое, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Он заплакал от радости, слыша откуда-то со стороны чей-то смех, и голоса.