Максим Балаба - Повесть про крепость Страница 4

«Пойми, процедура банкротства — другое измерение, другая планета, на которой все обычные законы перестают действовать и в силе один закон специальный — «О восстановлении платежеспособности должника или признании его банкротом.» Это другое измерение и создано для того, чтобы в него ныряли, обделывали там свои дела, а потом выныривали обратно на свет божий уже чистыми. Там возможны даже кажущиеся абсурдными вещи, там нет нереальных целей, а есть лишь бюджет проекта. Они сделали большую ошибку, что пошли через банкротство. На этой территории многое зависит от действий должника, то есть от нас, и мы победим! — убеждал Богдана Перекопский.

Дальнейшая стратегия была такая: Оставшуюся задолженность в сумме 498 000 гривен перед «Промлестехникой» признаем — после драки кулаками не машут! Затем заявляем своего «надутого» кредитора на 4 миллиона и передаём ему по мировому соглашению всё имущество «Бастиона», лесникам — шиш, то есть задолженность перед ними списываем. Дело о банкротстве закрываем. Общий бюджет проекта 30 тысяч долларов. Ну и фиг с ними, лишь бы этим гадам ничего не досталось.

«С этим надо переспать» — ответил Богдан адвокатам, когда они в первый раз изложили ему этот план действий. Нелегко было свыкнуться с мыслью, что надо признать долг, которого нет. «То что мы соглашаемся с их требованиями еще не значит, что мы будем платить. Это техническое решение, которое вам нужно принять, чтобы выиграть все дело. Это наше признание, в юридическом плане — не имеет значения — долг после решения Хозяйственного суда итак бесспорен. Это наше признание — лишь констатация того факта, что мы сотрудничаем с судом и арбитражным управляющим» — заверял Перекопский. И Богдан в конце концов согласился. Тем более, что свою способность вести дела адвокаты «Лекса» уже доказали. — Дело с налоговой закончилось полной победой «Бастиона» и в первой и в аппеляционной инстанции. Все доначисленные налоги были списаны. Обошлось это удовольствие в 20 тыс. «бакинских комиссаров» — Пришлось в срочном порядке продать дачу в Крыму (Солнечногорск, Южное побережье, 4 сотки земли и домик сто квадратов, и всего за 60 штук). Но деваться некуда, нужно было отбиваться от налоговой и пополнять оборотные активы «Бастиона».

Продажа дачи помогла — бесспорно, но на другом фронте, на семейном привела к нешуточным боевым действиям:

— Я тоже деньги на эту дачу давала — мои родители тогда бабкину квартиру продали, и доченьке деньги подарили, а я, дура, их тебе на дачу отдала.

— Ну, так это четыре тысячи всего.

— Это третья часть, того, что мы тогда заплатили. «Солнечногорск, море, будет что оставить детям.» — Дура, я тебе поверила. А ты продал даже без моего согласия.

— Люся, но какое согласие, я же у тебя спрашивал.

— Ты поставил перед фактом, а не спросил. Ты продал за бесценок. Наша дача минимум в три раза дороже стоит. Минимум — сто восемьдесят тысяч.

— Такие цены были в прошлом году, и то не было.

— Нет, Богданчик, давай логически. При покупке я тебе дала третью часть цены нашей дачи. Рыночная её цена сейчас двести тысяч, значит ты мне должен отдать шестьдесят пять.

— Люся, да я её продал то всего за шестьдесят.

— Это никого не волнует — ты спешил, продешевил, или обманул меня. Ты за дачу мне должен шестьдесят пять, я их маме отдам, я ведь занимала тогда, а сейчас отдам преумноженные.

— Но, а ремонт, а сколько я туда вложил, да, я два лета там безвылазно пахал.

— Да, пахал, но эти годы ты что со мной не спал? Мой вклад ты не оцениваешь?

ВсЁ! На этом — всё, общаться дальше было невозможно. Богдан закрывался в своей комнате и несколько дней они не разговаривали.

Люся, Людмила, Люда — яркая, красивая, стройная. Короткая стрижка, большие глаза, стремительный благородный профиль. Она была похожа на француженку, такая же изящная, миниатюрная, стильная. Богдан любил её такой и поэтому вдвойне больней ему было в тот момент, когда сквозь утончённость манер и отточенность жестов проглядывало неприятное бабское стервозное нутро, ломало бархотистый голосок истерикой, сжимало в отвратительную маску милые прекрасные черты. Богдан всегда прощал её за эти скандалы. Чтобы Люда не сказала — он знал — в такие минуты она не властна над собой, как будто её телом овладевала на время какая-то злобная ведьма, очень, кстати, похожая на её бабку родом из села Большие Гребёнки.

Брак Богдана был удачным, более удачным, чем у большинства знакомых сверстников, хотя, сказать честно, он об этом никогда не задумывался и воспринимал супругу, как часть себя — в те страшно далекие почти мифические студенческие времена они познакомились, поженились и стали целым — жили, работали, менялись и вот, кажется всегда были рядом жена, дочь, общая история и жилище. Это было естественно и природно, и думать об этом, копаться в себе и их отношениях, пытаться сравнивать, измерять и прикидывать, Богдан считал неправильным и бесплодным — вскрывают только трупы, а они с Люськой были единым живым организмом, зачастую болеющим от разногласий, как в этот раз, но живым.

От монотонного голоса тетки-судьи, от её корявой украинской мовы Богдан как — то потерял нить событий, задумался о своём, и очнулся только, когда все начали вставать.

Итак, итог первого судебного заседания был таков: дело о банкротстве ООО «Бастион» возбуждено, объявлена стадия распоряжения имуществом, дано указание региональному управлению по делам банкротства подать кандидатуру арбитражного управляющего — распорядителя имуществом, следующее заседание назначить на 25 января, уже в следующем две тысячи пятом году.

Из всего перечисленного самым приятным для «Бастиона», как впрочем для любого предприятия против которого возбуждено дело о банкротстве, было объявление моратория на погашение кредиторской задолженности. Внесение такой строки в определение суда означает возможность и обязательность не платить по старым долгам до завершения процедуры. Эта отсрочка по платежам реальному банкроту вряд ли поможет, а вот в борьбе с фискальными органами — само то: накопились у тебя долги по Пенсионному или налогу на прибыль — сигай в банкротство — там хоть проценты не будут щелкать, да и донимать тебя никто не имеет права. Некоторые предприятия с этой целью годами сидят в окопе банкротства. Но это был не случай «Бастиона» — налоговых долгов у предприятия не было, а с процедурой надо было сворачиваться быстрее, чтоб не дать шанс конкурентам сильно уж расжиреть.

Глава 4

Фигура арбитражного управляющего — главная в процедуре банкротства. Так, во всяком случае, говорил Перекопский. Только имея лояльного управляющего можно эффективно влиять на процесс. Проблема была в том, что в законе о банкротстве чётко прописано, что кандидатуру распорядителя имуществом (так называется арбитражный управляющий на первой стадии банкротства) предлагает инициирующий кредитор, то есть «Промлестехника». Но были «но», иначе это — не украинский закон. В случае, когда предприятие имеет государственную долю или имеет важное значение для экономики области, предложение суду вносит региональное управление по вопросам банкротства. Суд рассматривает все поступавшие рекомендации и принимает решение.

Перекопский начал с того, что переговорил с поселковым головой Ольховой. Станция Ольховая — ближайший к базе «Бастиона» населенный пункт, и почтовый адрес завода такой: пос. Ольховая, ул. Загородняя, 1. Пообедав, пообщавшись, Перекопский имел два письма. Первое от местной громады (это такое виртуальное лицо, от имени которого принято составлять всякие прошения. Подписывает эту челобитную секретарь исполкома. Ниже делается примечание — на собрании громады присутствовало столько то её членов). Громада в переводе с украинского значит сообщество жителей. Однако, можно быть уверенным, ольховчане, да впрочем и другие жители городов и весей неньки Украины о подавляющем количестве написанных от их имени обращений и слыхом не слыхивали. Второе письмо было непосредственно от поселкового головы. В обращениях, адресованных в Хозяйствнный суд и управление по банкротству было сказано, что «Бастион» имеет важнейшее значение для Ольховой, большое количество жителей работает на этом предприятии (по правде сказать только два истопника, повар и три разнорабочих), земельный налог, уплачиваемый предприятием, составляет более половины бюджета населённого пункта. (Тут против истины не погрешили: Бастион был единственным предприятием на земле поссовета, остальное ЧПэшники и торговые палатки).

Еще за одним письмом на серьёзном бланке Богдан отправился в облгосадминистрацию, в управление по строительству. БГ позвонил — сказал: «иди да захвати с собою побольше своих листовок и проспектов». Богдан был искренне удивлён, когда чиновник, зам начальника управления уделил ему целых полтора часа. Заинтересованно выслушал, задавал правильные вопросы, рассказывал о своей работе на цементном заводе. Больше всего его заинтересовало сырье, из которого Бастион производил стеновой блок. Этим сырьём был так называемый зольный кек, производное, отходы обогащения шламов теплоэлектростанции. В пяти километрах от завода находилась Шахтерская теплоэлектростанция, построенная еще в пятидесятых годах двадцатого столетья. Работала она на угле, несгоревшие в топках остатки, так называемый шлам, сбрасывался с помощью воды в шламоотстойники. К середине семидесятых все земли вокруг были заняты этими озерами с очень мутной водой. Стало очевидной перспектива остановки станции из-за невозможности сбрасывать отходы — не было свободных земель. А тут ещё стала модной тема охраны природы, прошла даже пара публикаций в «Комсомолке». И вот, в 1979 году отдельным постановлением Совмина было принято решение о строительстве рядом с Шахтёрской ТЭС Опытно-производственного предприятия по обогащению углеводородных шламов. В 1984 состоялся торжественный пуск первой очереди — линии траспортировки (земснаряды закачивали пульпу в широченные трубы, по которым эта водно-грязевая масса двигалась на установку), флотации (выделялась несгоревшая угольная пыль) и брикетирования топливных палетт (эта самая пыль прессовалась в такие симпатичные топливные квадраты). Вторая очередь предполагала строительство мощного ДСК, который бы использовал вторую составляющую этого процесса — лишенные углерода твердые частицы горной породы как сырье для производства стройматериалов. Но грянула перестройка, и все было заморожено. Да и линия не так долго существовала — в 1997 все порезали на металлолом — производство топливных брикетов оказалось в тех условиях нерентабельным. Однако за эти годы было свалено столько этого самого кека, что, по расчетам Богдана, хватало лет на пятьдесят минимум.