Го Босен - Современная проза Сингапура Страница 4

— Твои дети едят как свиньи! — сорвался вдруг отец на мать. — Неужели нельзя научить их прилично вести себя за столом?

Нельзя ли одно маленькое уточнение? — думал Куан Мэн. Не как свиньи, а как поросята. Твой собственный помет в твоем свинарнике.

— А на этого посмотри! — Теперь отец повернулся к Куан Мэну. — Голову над миской не подымет, будто он тут один, а мы все не существуем. Если ты даешь матери сто двадцать в месяц на хозяйство, так ты решил, что тебе уже не обязательно разговаривать с нами за столом?!

Повторялась старая история, и Куан Мэн решил не связываться. Лучше отмолчаться. Как ураган — как бы ни бушевал, все равно стихнет сам по себе. Противиться бесполезно. Он взглянул на мать — маленькая, сухонькая женщина с редкими седыми волосами. Она тоже научилась не противиться. Могло это передаться мне через ее хромосомы? Она ведь стойкий солдатик, отважная женщина, которая никогда не сдается. Почувствовать, что ты сдался, — значит умереть, все равно что умереть, все равно что стать одним из тех — в Вудбриджской психушке. Сдавать позиции можно, все так делают — сдают понемножку свои позиции, но совсем сдаваться нельзя.

Куан Мэн иногда говорил о себе — я герой, сдавший позиции. Никто не понимал, к чему он это говорит. Никто ни разу не понял.

— Ты думаешь, ты всех осчастливил своими ста двадцатью? А знаешь, сколько денег уходит на семью? Сто двадцать долларов?

— Он же совсем недавно начал зарабатывать, — заступилась мать. — И получает пока немного. Молодой еще, ему самому сейчас нужны деньги. Пойти куда-нибудь с товарищами…

— А как же! Я тоже был молодым, но я на себя деньги не тратил. Никакого баловства себе не позволял. Вырастили молодежь — только о себе и думают, а мы им вечно потакать должны!

На счастье, младшие кончили есть и улизнули из-за стола.

— Семья… Никто уже не ждет, чтоб сначала старшие из-за стола встали, — сердито и грустно пробурчал отец.

Он вынул зубочистку из пластмассового стаканчика в форме миниатюрной греческой колонны и пошел, ковыряя в зубах, на балкон. Мать сняла стеганую покрышку с чайника, налила горячий чай и понесла чашечку отцу. Наступившая тишина наполнилась раньше неслышным вечерним гудом многоквартирного дома. Куан Мэн взял со стола дымящуюся чашечку чаю и прошел к себе.

Осторожно поставив чай на столик у кровати, он закурил и лег врастяжку. Прямо перед его глазами очутились две голые девицы во всем блеске полиграфического совершенства «Плейбоя», из которого их выдрал его младший брат. Девицы были неаппетитны, как пирожные с горой крема, — мясистые округлости, лишенные всякой тайны. Правда, у девиц хорошие белые зубы.

Открылась дверь, вошел Куан Кэй — младший брат, вместе с которым они жили в комнате. Куан Мэн сразу почувствовал, что брату что-то нужно.

— Мэн, ты видел эту картину в «Одеоне»?

— Нет.

— Говорят, хорошая.

— Ну и что?

— Наши ребята собираются на девять пятнадцать. У тебя доллара не найдется?

Куан Мэн протянул доллар, и брат умчался. Куан Мэн усмехнулся. С тех пор как несколько месяцев назад он начал работать, все его недолгие разговоры с братом вели к одному — и он уже наперед знал это. Он осторожно отпил обжигающий чай — в горле стало горячо. С тех же самых пор у отца все время плохое настроение. Куан Мэну казалось, что отец сильно недоволен его работой — должностью простого клерка. Отец сам всю жизнь проработал клерком в пароходстве и всегда говорил — у клерка нет будущего. А теперь старший сын пошел по его стопам. Кто его знает, о каком будущем для сына мечтал отец, но ясно, что мечта не сбылась. Отец стал злиться на сына — сын должен был оказаться способным на большее, и, если бы добился большего, отец бы чувствовал, что его заботы не пропали даром. В душе же злился он на самого себя и одного себя винил в неудаче Куан Мэна.

Окончив школу, Куан Мэн восемь месяцев искал работу. Конторский служащий никому не нужен, а ничему другому в школе Куан Мэна не научили. На высшее образование не было денег, а на стипендию Куан Мэн рассчитывать не мог — он никогда не был отличником.

Вообще, когда класс узнал экзаменационные отметки, они не вызвали удивления. Отличники могли надеяться получить стипендию; у кого богатые родители, те ни о чем не беспокоились: пойдут в университет, а если не пройдут по конкурсу, так уедут за границу. Большинство же, такие, как Куан Мэн, и не волновались, и ничего не ожидали. Они знали свое будущее. Если у кого-то и были тайные мечты, они забылись, как только начались поиски работы. Было понятно, что станут они такими же, как их родители, что жизни их предопределены. Через несколько недель после выпускных экзаменов они сделались взрослыми, они смирились с судьбой, без отчаяния, без трагедий.

На другой день после экзаменов домой к Куан Мэну пришли ребята из его класса — Хок Лай и Надараджа. Он провел их сквозь семейную сутолоку в свою комнату. Закрытая дверь создавала какое-то подобие отделенности от остальных.

Хок Лай считался в школе прекрасным оратором и был первым человеком в школьных дискуссиях. Все говорили, что у него прирожденные ораторские способности, и ему предсказывали — чуть не навязывали — блестящую карьеру в политике. Он, видимо, и сам в это верил и отрабатывал соответствующую манеру держаться, выступал с речами ежеминутно, будто вел нескончаемую дискуссию. Вся жизнь — дискуссия. Надараджа был чемпионом школы по крикету и здорово бегал на длинные дистанции. Вот интересно: все эти тощие мальчишки-индусы, которых дразнили куроногими за худобу и жилистость икр, все хорошо бегали на длинные дистанции. Это, наверное, потому, что в них веса никакого. Надараджа отличался еще тем, что в школьном спектакле играл роль Порции. Его потом прозвали Порцией. Хок Лай играл Шейлока, а Куан Мэн был Балтазаром.

— А кто был Балтазар? — все спрашивали потом.

— Я был Балтазар, — говорил Куан Мэн.

— Да нет, а кто он был?

— Это который говорит одно предложение: «Мадам, я поспешу, как только смогу» — и уходит.

Хок Лай спросил, что Куан Мэн собирается делать.

— Буду читать объявления в газетах.

Порция собирался съездить к родственникам в Серембан. Один из его дядьев там был человеком со связями.

— Он знает Раманатхана, адвоката, и может представить меня. А отец Раманатхана дружил с моим дедом на Цейлоне. Они из одной деревни.

Куан Мэн всегда поражался сложным и разветвленным взаимоотношениям этих цейлонских тамилов. Вообще-то, полезная штука.

Они болтали, неторопливо пуская сигаретный дым в потолок. Никому особенно не хотелось разбалтывать свои планы на будущее, но каждый старался вызнать, что собирается делать другой.

— А когда ж ты вступаешь в ПАП [8], Хок Лай? — начал поддразнивать Порция.

— Нет уж, спасибо. Кому мы сейчас нужны? Сейчас ни волнений, ни революций, а у меня нет ни юридического диплома, ни — как сейчас модно экономического. Не те времена, не та политика, — заметил Хок Лай. — Наше поколение опоздало, мы выходим на арену, когда на ней уже ничего не происходит. Никому мы не нужны. Мы просто винтики. Эх, хотел бы я родиться пораньше! Каким бы я был борцом за свободу!

Верно, подумал Куан Мэн. Нашему поколению не досталось настоящих героических дел, и, что хуже всего, у власти стоят нестарые люди. Бедный Хок Лай. Долго ему ждать.

Через пару недель Хок Лай стал страховым агентом.

Хок Лай пригласил всех в бар. Куан Мэн еще ни разу в жизни не был в баре. Ну что же, он уже не школьник, пора знакомиться с жизнью. Мать дала ему денег.

Когда они входили в затененность «Райского бара» с его охлажденным воздухом и усаживались за столик в дальнем углу, Куан Мэн наслаждался приятным чувством греховности, участия в чем-то запретном. Кресла, обтянутые искусственной кожей, были совсем холодными. Подошла женщина лет тридцати.

— Что закажете?

— Две большие бутылки «Тигра», Мэри, — ответил Хок Лай за всех.

Как на рекламе: «Пей пиво „Тигр“, будь тигром среди мужчин». Мэри пошла за пивом, а Куан Мэн представил себя в собственной спортивной машине и девушку в мини-юбочке на соседнем сиденье.

— Ничего фигурка, а? — спросил Хок Лай. Порция и Куан Мэн единодушно согласились.

— Как-нибудь да получше твоих картиночек из «Плейбоя», друг! Мэри-то живая, — продолжал Хок Лай, раскатывая «р», будто чтобы подчеркнуть, что он уже знает настоящую Мэри.

— Не мои картинки, брат их повесил, — запротестовал Куан Мэн.

Мэри принесла пиво, расставила на столе бутылки и стаканы и скользнула в кресло рядом с Хок Лаем, напротив Порции и Куан Мэна.

— Ребята новенькие? Я их раньше не видела.

— Они здесь первый раз, Мэри. Ты должна познакомить их с вашими девочками. С хорошенькими, молоденькими, ладно?

— А кто они?