Фэй Уэлдон - Поларис Страница 4

— Это ведь военная тайна, — с досадой сказала Мег, но почтальон уже заинтересовался письмом, за которое Мег расписалась. Оно было в коричневом конверте.

— Счет? — полюбопытствовал почтальон, отправляясь вслед за ней на кухню.

— Не знаю, — пожала плечами Мег. — Оно адресовано мужу, а не мне.

— Придется вскрыть, — заметил почтальон. — Вы теперь — жена моряка. Ну, мне пора. На базе, поди, груда писем лежит. Не успеют мужья выйти в море, жены начинают строчить письма. Пройдет неделя, их пыл остынет. Я буду заглядывать по возможности. Уж больно далеко вы забрались, доложу я вам. Сели бы в машину да приехали на базу — поболтали бы с подружками за чашкой чая.

— Я и машину не вожу, и болтать не любительница, — резко ответила Мег.

Она захлопнула дверь за почтальоном, заперла ее на задвижку и пожалела о своей грубости. Без друзей не обойтись: автобусы ходят на базу лишь раз в неделю.

Внезапно подул холодный ветер, Мег надела вторую кофту и огляделась. Она вдруг сообразила, что зимой ей придется мерзнуть, и подивилась непрактичности Тимми и своей собственной: ведь знала про это его свойство и положилась на мужа в таком важном деле.

Залаял Томпсон. На сей раз явился молочник. Она открыла ему дверь. Мег и раньше подозревала, что здесь навряд ли оставляют бутылки с молоком на крыльце, как в городе, и оказалась права.

— Теперь у вас будет уходить меньше молока, — сказал молочник.

Он был еще старше почтальона и страдал одышкой. Похоже, служба безопасности и супружеское счастье оберегает: только старичье ходит по домам, когда мужья в море.

— Почему вы так думаете?

— Мужа дома нет. Раньше, до того как здесь устроили базу, мы хоть знали, на каком мы свете. А теперь что ни день — перемена. Сегодня — три пинты, завтра — шесть. Все нынче пьют какао на ночь. Моряки любят какао.

— Любят? — холодно переспросила Мег.

— Стало быть, вы тут одна-одинешенька остались на целых три месяца. Вокруг — ни души, только овцы, однако. Жаль, что детишек не завели.

— Я меньше года замужем.

— А я бы на вашем месте все равно поторопился. Здесь все жены поскорей обзаводятся детишками. Я вот считаю, — продолжал он, — что работа у меня вроде благотворительной. Кто-то должен занимать разговорами одиноких женщин. А собака кусается?

Томпсон обнюхал колени молочника.

— Нет, только лает.

— А жаль. Тут настоящая острастка нужна. Бродяги кругом шастают. Вы хоть продуктами-то запаслись? Что станете делать, как снег выпадет? В снег я сюда не ходок, сами понимаете. Даже если б захотел, не дойду. Никто сюда снегоуборочную машину из-за вас не погонит.

Снег? Мег, как ни старалась, не могла себе представить этот пейзаж белым. Она ведь не бывала здесь зимой.

— Сама себя откопаю, — сказала она.

Мег выросла в городе — там снег был просто слякотью, а не заклятым врагом, как для сельских жителей.

Мег закрыла дверь за молочником, старым ворчуном, и поднялась наверх. Она села на кровать и забылась в эротических грезах, воспоминаниях о Тимми, и Томпсон осклабился, словно знал, о чем она думает, и сочувствовал ей. Вдруг ей показалось, что Тимми рядом. Мег глянула на часы. Одиннадцать тридцать. Морская каторга, подумала Мег. Тренькнул телефон. Подняв трубку, Мег уловила слабый сигнал.

— Привет, — сказала она тому, кто, несомненно, прослушивал линию.

И снова Мег почувствовала, что она не забыта: за ней наблюдают, эти люди с ней заодно, а треньканьем телефона они сообщают ей будто шепотом: «Он ушел в море, он в безопасности, с ним все в порядке. А ты будь начеку, жди, и в одно прекрасное утро в Новом году или еще раньше ты услышишь, как он, посвистывая, поднимается по промерзшей тропе; это мы позаботились, чтобы он вернулся домой, к тебе, — мы, слушающие!»

Что-то чувственное было в этом ощущении, будто она откинула голову на крепкую, надежную мужскую руку. Мег с улыбкой положила трубку на место.

«Поларис» лежал на дне залива и ждал приказа — куда, когда и каким курсом следовать. В штурманской рубке Тимми задумчиво склонился над навигационными картами.

— Что-нибудь не так, мистер Штурман? — осведомился капитан, — Нам бы не хотелось завершить плавание в Черном море.

Капитан шутил.

— Не говоря уж о реке Янцзы, — добавил Джим, черпавший свои знания о красном Китае из газет.

Служба безопасности хотела бы, чтобы моряки с «Поларисов» вообще не читали газет или, на худой конец, читали бы «Сан», издаваемую Рупертом Мердоком, но как тогда быть со свободой личности на Западе? Ее приходится уважать, иначе — за что мы боремся?

— Пусть это решают политики, — строго заметил капитан. — Но я рад, старший лейтенант, что вы шутите в начале рейса. Обычно полмира обойдешь, пока вы соизволите улыбнуться. Что вас угнетает — море или суша?

— Пожалуй, суша, сэр, — ответил Джим.

Подводники сродни художникам, подумал капитан, сожалея, что задал этот вопрос. Они предпочли бы жить в одиночку, не связывая себя узами брака, чтоб ничто не мешало им спокойно мечтать, но и холостяцкая жизнь кажется им тоскливой. Они уходят в море, которое любят больше всего на свете, с чувством вины: слезы и рев детишек надрывают сердце. Но когда не о ком заботиться и потому не чувствуешь разницы между морем и сушей — это тоже невыносимо. На обычных подлодках — капитан это знал — лучше всего служится совсем молодым ребятам: родители любят сына, но всегда готовы к разлуке с ним. И все они наслаждаются жизнью в этом лучшем из миров с пряным, но не чересчур острым привкусом опасности. Увы! На «Поларисах» все иначе. Здесь опасность многократно усиливается. Разве можно доверить молодому человеку, да еще неженатому, будущее Москвы, Лондона, Сиднея, Пекина и других городов? Конечно нет! Молодые слишком подвластны эмоциям.

А на «Поларисах» каждый большой город взят на прицел, координаты известны. Ведь не ровен час (в будущее не заглянешь!) на прицел возьмут один из твоих собственных городов — из стратегических или даже миротворческих соображений. Принять решение в такой обстановке под силу лишь зрелому, твердому человеку.

Тимми глянул на карты и удивился, что они расплываются у него перед глазами. Хотелось продолжить разговор с Джимом о жизни моряка на суше и на море, но что-то удерживало, как это часто случалось в последнее время после интрижки с Зелдой. Выходит, невозможно переспать с женой лучшего друга и смотреть ему прямо в глаза, даже если ты наставил ему рога не из подлости и никому не разболтал об этом. Теперь, когда Тимми женился, он еще отчетливей представил себе, какой великой глупостью и предательством была эта интрижка. Он с радостью попросил бы прощения у Джима, но, конечно, не отважился. Как бы то ни было, факт оставался фактом: ему нравилась Зелда, и он видел, что Джим относился к ней свысока. Приличия ради мог бы притвориться в ее присутствии, что предпочитает жить на суше, а не в море.

Теперь, под водой, Тимми мечтал снова оказаться в постели с Мег и чтобы внизу лежал Томпсон. Может, карты расплываются перед глазами от слез? Он снял очки и вытер глаза.

— Бог ты мой! — воскликнул он. — Да это очки Мег!

Некоторое время все трое молчали.

— Привет, Янцзы, встречай гостей! — сказал Джим.

— Все в порядке, Алек, сэр, — обратился к капитану Тимми. — Не беспокойтесь, у меня, может, голова разболится, только и всего.

— Глядеть на мир ее глазами и знать — она твоими видит мир. Греза юной любви. Постарайтесь, чтоб это не повторилось! — строго заметил капитан и, желая разрядить обстановку, перевел разговор на более приятную тему: — Сколько у нас арахисового масла?

— Два галлона, — доложил Джим.

— Надеюсь, хватит, — прикинул капитан. — На многие индонезийские блюда уходит прорва арахисового масла. Они там пищу берут руками, потому и готовят погуще.

Наконец с базы пришел приказ. Капитан щелкнул переключателями, и приборная доска, соединенная с ядерным реактором, сердцем «Полариса», загорелась мягким светом; могучие двигатели, глотнув его энергии, взревели, и чуть заметная вибрация пронизала волны на далеком берегу, где играли дети, и какая-то песчинка передвинулась с места на место.

«Поларис» миновал Ирландский канал и вышел в Атлантику. В камбузе капитан толок тмин и кориандр с перцем, готовя соус к цыпленку. Джим чистил, резал кубиками и бланшировал белоснежные турнепсы, готовя их к быстрой заморозке. Они брали на борт свежие овощи, сами обрабатывали их и закладывали в мощный холодильник, не доверяя береговой службе такое тонкое дело. (На ядерной подлодке нет недостатка в энергии — масса света, масса горячей воды, масса свежего, хитроумно рециркулированного воздуха. Правда, матросы клялись, что на корабле воняет чесноком, как во французском поезде, везущем школьников на экскурсию, но офицеры горячо утверждали, что это поклеп.)