Даниил Смолев - Письма для ДАМ Страница 4

Следующим днем на поле ребята подоспели вооруженными. В арсенале имелись как скромные пистолеты с пульками, так и тяжелая артиллерия — ее представляли камни и ссохшиеся комья земли. За битвой мы разгадали, что пульки не достигают цели — всякий раз их уносил прочь ветер. Пружины пистолетов не разгоняли пластмассу до нужной скорости, и вот тогда пригодились камни. «Химики» терпели поражение, а мы, «биологи», феерично гнали их к озеру, поднимая за собой клубы пыли, словно целый табун скакунов. Но вдруг произошло то, что переломило ход битвы совершенно. Запущенный мной булыжник растаял среди жеваного пыльного тумана. В деревенской дымке, как в рапиде, на колени пала низкорослая фигура врага. Она издала позорный клич «бля-я-я-ядь!», настолько плаксивый, настолько высокий, что все догадались — повержен Илюша.

Война закончилась, точно не началась. В одно мгновение стороны позабыли и о Кате с ее прелестями, и о кооперативном духе, что они несли где-то на обгорелых плечах, забыли они о вражде, поскольку сердца бойцов налились любовью и саднящей трусостью. Илюша бился в корчах, он ревел, он перекатывался с бока на бок. Как и ранее, мой снаряд угодил ему точно в лобешник, дугообразно раскроив его, содрав часть прически «ежик».

Взбешенные родители Илюши не заставили себя ждать. Они нагрянули очень-очень скоро, и вроде бы победа окончательно стала для «биологов» позорной капитуляцией.

От греха подальше я был немедленно передислоцирован в столицу, в тыл, где август напролет штудировал летний список по литературе. (Гоголь был ничего). К счастью, павловопосадские врачи не насканировали у Илюши фатальных повреждений мозга. Целый год шрам его затягивался, а «боец» научился скрывать его под русой челкой — она ему даже шла. Окончательное примирение состоялось между нами следующим летом, когда в моду вошли книги о Гарри Поттере и о его благородной молнии на челе. Илюша незаслуженно стал потрясающе популярным. А вот девочка Катя куда-то испарилась — по ее участку слонялись незнакомые люди и поливали помидоры так рьяно, да так часто, будто они здесь полноправные хозяева. Участок и вправду продали — где-то далеко Катю щупали другие мальчишки — не «химики» и не «биологи».

Пожалуй, не претерпела изменений только могила Семенова М. И. (1913–1943) — тополиные кроны над ней еще раскидистее, дождь по-прежнему не добирается до нее, хотя очень хочет. Он пал на другой войне — этот М.И. Возможно, Дмитрий Анатольевич, я не блесну оригинальностью, но наши сражения мы уже давно отдали. Нас разбили, нас покалечили Семеновы и вся их история. Я пишу Вам письма — запускаю в Вас булыжники. Вы подписываете указ под длинным номером — запускаете булыжником в меня. Но камни-хитрецы возвращаются, — и все по лбу.

Бабло

(Глава восьмая, в которой герой описывает занимательные финансовые аферы)

Болтать о деньгах мне не хочется, но проделать это необходимо из шаманских побуждений — чтобы приманить лавэ. Так что если, Дмитрий Анатольевич, как человек, не стесненный нигде, Вы пролистнете эту главу, то я не расстроюсь. Ни на йоту. Да, фи.

Деньги тянули меня всегда, а я их — не тянул. Первые попытки заработать терпели фиаско, разбивались в пух и прах, а однажды — закончились настоящей поркой. Но стоит отдать должное моему бизнес-гению, они не были лишены изюминки и на первых порах приносили скудный, но доход. Взять, для примера, хоть торговлю мышеловками на дачных участках! Если бы не Маргарита Павловна (с выцветшими ее волосами), жившая в домике на отшибе, то сегодня бы я воротил миллионами. На кой-то черт ей понадобилось сдать меня правосудию в лице бабушки, причем в крайне унизительной форме, — вернув мышеловку и востребовав назад надорванные десять рублей. Под пристальными и суровыми взорами я вывернул карманы наизнанку — оттуда посыпались крошки, ибо все сбережения ушли на булочку с маком. Не произнеся ни слова, бабушка удалилась в свою комнату и, вся в краске, вынесла жадной Маргарите Павловне новенький червонец. Когда же мегера с довольной улыбкой удалилась, неизвестно откуда (как порнобаннер), сам собою высветился кожаный ремень с пряжкой в виде орла… Крики горе-предпринимателя должна была слышать вся округа, включая предательницу. Хотя уверен, что и тогда она улыбалась, попивая на своей верандочке чай, поправляя изъеденные химией волосы. А закончила Маргарита Павловна плохо — однажды ее заживо съели мыши.

Следом в мою жизнь пришли такие проекты, как прокат велосипеда «Аист», мойка автомобилей, сдача бутылок в специализированный пункт приема, выпуск газеты «Наш двор» и проведение экскурсий для малышей в незапертую рабочими теплошахту. Деньги выгорали смешные. Их не хватало на самые элементарные покупки, и на помощь, как ангел-хранитель, пришла школьная учительница английского языка. Имени этой доброй женщины (которая просила детей произносить при счете слова «СРИ» и «СЭКС») в истории не осталось. Английскому она меня (да и никого) не обучила, что уже ясно, зато внесла на родительском собрании новаторскую идею: дабы стимулировать успеваемость, мамы и папы (чаще, конечно, папы) должны были выдавать отпрыскам за каждую пятерку по ее предмету — пять баксов. Родители изумились, но стимулировать успеваемость согласились. Я засел за книжки. Не покладая сил каждый вечер я штудировал учебник Валентины Скультэ, как Библию, и вскоре Валентина Скультэ дала плоды.

Деньги потекли рекой, родители немного раздосадовались моей прыти, но платили исправно, в долларах. К концу учебного года их накопилось около пятидесяти. Сложенные в пачку, обмотанные резинкой, постоянно пересчитываемые, они хранились в коробке из-под лото — до поездки в лагерь «Артек».

«Крупнейший детский лагерь…, на берегу моря…, бесплатная путевка…, такая удача…» — не уставала повторять тетя Римма и сломала наконец мою социофобию. Не выдержав напора, я и сам захотел туда попасть. В принципе, имея на руках пятьдесят баксов, я был бы там царьком и уже представлял, как буду шиковать на всю сумму, словно богатенький буратино.

Собственноручно тетя Римма вшила мои накопления в трусы, добавив к известной сумме еще столько же. Это был апофеоз везения! По пути на вокзал я постоянно трогал себя за промежность, проверяя сохранность дорогих сердцу и вообще бумажек. Прохожие следили за мной не без интереса, но все было в ажуре — дескать, наплевать на вас, прохожие. Деньги лежали смирно и ждали своего звездного часа.

Ночью (уже в поезде) я не сомкнул глаз, смутно ощущая, что трусы — не самое надежное и верное хранилище. За частыми потрагиваниями купюр тянулись час за часом, станция за станцией, город за городом, пока я не взорвался! Незаметно вытащив из сумки бритвочку, я направился в туалет, где и вскрыл тайник. Деньги, такие хрустящие, были на месте, и я пересчитал их тут же. Спрятать их надлежало понадежнее — туда, где находиться им привычнее, приятнее, благоуханнее. Не будь оригиналом, я поместил их под подушку и заснул сладко-сладко.

Наутро они исчезли.

Пропало абсолютно все, и 12-й отряд лагеря «Артек» встретил бедного гостя глупой, неуместной кричалкой. Там мне предстояло мотыляться месяц, и пусть детей кормили четырежды в день, без карманных расходов я просто погибал. Со мной никто не дружил. Меня обмазывали зубной пастой еженощно. Надо мной издевались все ребята. А вожатые смотрели так, словно я блудливый щенок или мальчик-калека. Пособие потерпевшему привезла через две недели ватага родственников во главе с тетей Риммой, чьи планы, видимо, я тоже подпортил… «Наш двенадцатый отряд — самый дружный из ребят», — встретил очередных посетителей лагерь. Ну и кто, спрашивается, на Юге ни за что ни про что отдаст глупому мальчишке несколько кровных баксов? А они отдали, тетя Римма так вообще проставилась… Взял я их с мучениями, но — взял, испытав в известной степени унижение.

Вот тебе и Валентина Скультэ, — вздыхал я, — вот тебе и «СРИ» с «СЭКСом».

Таким вот образом, Дмитрий Анатольевич, на юг я больше не ездок, родственников чураюсь, от мышей бегу прочь. А очень хочется быть небедным человеком и пропускать подобные главы мимо, мимо, мимо.

Пропавший молочник

(Глава девятая, в которой герой желает молока, чуда — и не знает, чего боле)

По вторникам (около десяти утра) наш поселок заливает протяжный и сочный гудок. Это печальный молочник — а он всегда хмурной с бодуна — возвещает о своем прибытии, и дачники, побросав дрели, лейки, сны, сбегаются к условленному месту, звякая жестяными бидонами. В Москве к молоку я отношусь равнодушно, но здесь его покупают почти все, включая сторожа Семена, у которого несколько иные предпочтения в выборе пития.