Марина Золотаревская - Рассказы Страница 4

— Да ты на листья посмотри, — безнадёжно уговаривала она.

— Ли-ди-я, — отвечал дед с таким нажимом, точно голосом давил навозников. — Лидия, у тебя нет ума.

Девочка перестала подносить ему ягоды. Теперь она их промывала под струёй питьевого фонтанчика, устроенного у края оврага, и тут же съедала. И ничего. Вот вам и волчья ягода.

А уж насекомые. дед видел в них только ядовитых вредителей.

«… При ближайшем рассмотрении гусеница оказалась не совсем чёрной: по бокам у неё, точно ниточки, шли жёлтые полоски. На её спинке росли пучки коротких щетинок. Как же она доползла сюда, не попав никому под подошву, — ведь от ближайшего дерева до подъезда не меньше трёх метров, — да ещё и на стену взобралась? Всё равно, что человеку залезть на Эверест. Может, её убрать куда-нибудь? Вдруг дед и в самом деле её заметит и раздавит?

Не заметит. Он всегда смотрит только под ноги. Однажды даже сочинил для внучки поговорку:

«Засмотришься на звёзды и попадёшь в лужу». А гусеницу трогать нельзя: она приклеилась, наверняка собралась превращаться в куколку.

Так у Лиды появился секрет. Она назвала гусеницу Нонна и в тот же день за обедом спросила деда:

«А правда, Нонна — красивое имя?»

— Нонна — наверняка кривляка и ломака! — заявил тот, и она фыркнула, едва не расплескав борщ.

Меж тем гусеница действительно окуклилась: из чёрного растрёпанного шнурка превратилась в крошечный коричневато-серый свёрточек, почти невидимый на фоне стенки, — если, конечно, не знать, куда смотреть. Лида, боясь выдать местопребывание Нонны, не поднимала глаз, когда шла мимо с дедом. В школу и обратно она ходила одна, и каждый раз, проходя через подъезд, обмирала: вдруг Нонна исчезла? Завидев свёрточек на прежнем месте, она успокаивалась и подолгу простаивала перед ним, пытаясь угадать, кто складывается там внутри: павлиний глаз, адмирал, махаон?

Прошло две недели. Закончился май, а с ним и школьные занятия. Теперь Лида каждый день вызывалась забрать почту из ящика, чтобы иметь возможность навестить Нонну, ставшую — или это только казалось? — какой-то полупрозрачной.

…Бабочка сидела на своей бывшей оболочке. Крылышки, сложенные треугольником, выглядели серыми с розовым и оранжевым. Но вот она их развела, будто показывая, и они оказались кирпично-красными с чёрными и белыми пятнышками. Крапивница. Самая обыкновенная бабочка, но всё равно красивая.

Лида тихонько опустила газету на пол, вытянула перед собой руки, чуть согнула ладони и, медленно их сближая, двинулась вперёд. Нет, она не собиралась насаживать пойманную Нонну живьём на булавку. Не для того она её берегла, караулила все эти дни! Нет, Лида хотела её поймать, чтобы сразу отпустить. Просто почему-то очень важно было хоть секунду подержать бабочку в руках.

Девочка опоздала. Крылья крапивницы коснулись не успевших сомкнуться ладоней. Бабочка взлетела, сразу поднялась к сводчатому коричневому потолку, и выпорхнула в ярко-голубое небо.

На стенке осталась только пустая, треснувшая сухая оболочка; потом она отвалилась, но не полностью. Верхний сегментик, маленькое прозрачное колечко, ещё держался. Он уцелел даже после ремонта, когда стены подъезда покрыл новый слой коричневой краски, и слово Рантомас исчезло.

Лида часто смотрела на проступавший под краской крошечный бугорок, словно он был залогом появления новой Нонны. Однако ни одна гусеница больше на стенку не взбиралась.

Примечания

1

Сергей Есенин, «Подражание песне».

2

Окись азота.