Пауло Коэльо - Мата Хари. Шпионка Страница 4

Рудольф собрался отойти к приглянувшейся ему яванке. Та продолжала с улыбкой посматривать на него, а я поспешила еще раз наполнить его стакан. Жена Андреаса подошла поближе к нам, делая вид, будто ее чрезвычайно интересуют скучные речи ее мужа, все еще разъяснявшего мне местные танцы, взяла его за руку и посмотрела на меня, как бы говоря: «Это мое».

– Все эти годы, – сказала она внезапно, перебивая его монолог, – я была тебе верна. Мое сердце принадлежит тебе, каждое движение моей души, каждое принятое решение зависело только от тебя, и Господь мне свидетель – каждую ночь я молилась только об одном: чтобы ты вернулся домой невредимым. Если бы потребовалось отдать за тебя жизнь, я сделала бы это не задумываясь.

Андреас попросил разрешения откланяться, сказав, что им пора домой – представление утомило их обоих, но его жена заявила, что даже и не подумает никуда уходить. Она говорила так властно, что ее муж не то что возразить, но и шевелиться больше не отваживался.

– Я терпеливо ждала, пока ты поймешь, что ничего важнее тебя у меня в жизни нет. Я приехала с тобой на этот остров, который при всей своей красоте становится кошмаром для любой женщины, даже, пожалуй, для Маргареты.

Она обернулась ко мне, взглядом своих огромных голубых глаз словно умоляя меня подтвердить ее слова, поддержать священную женскую традицию вечно враждовать и вечно быть союзницами, но мне не хватило мужества кивнуть.

– Я боролась за свою любовь изо всех сил – но вот они иссякли. Такая тяжесть легла мне на сердце, что сердце не может больше биться. Изнемогая, оно сказало мне, что кроме этого мира есть и другие миры и там мне не придется искать близости мужчины, умолять его, как о милости, чтобы он заполнил мои пустые дни и одинокие ночи.

Что-то подсказывало мне, что близится трагедия. Я стала просить жену Андреаса успокоиться: все присутствующие ее любят и желают ей добра, а муж ее – пример для подражания другим офицерам. Она покачала головой и усмехнулась, будто уже не раз слышала все эти возражения. И продолжила:

– Возможно, тело мое еще дышит, но душа в нем уже умерла, и я не могу ни выбраться отсюда, ни заставить тебя понять, что твое настоящее место – подле меня.

На Андреаса было больно смотреть. Он, офицер, всегда так заботившийся о своей репутации, явно был в смятении. Я отвернулась от них и хотела уже отойти, но жена Андреаса отпустила его и проворно схватила меня за руку.

– Только любовь способна наполнить пустоту смыслом. Так случилось, что теперь я лишена этой любви. Есть ли смысл длить это существование?

Она подошла ко мне вплотную, так близко, что я невольно ощутила ее дыхание, но не уловила запах спиртного. И не заметила слез у нее на глазах. Должно быть, она их давно выплакала.

– Не уходите, Маргарета, прошу вас. Вы добрая женщина, вы недавно потеряли сына – о, я хорошо знаю, что это такое, хотя мне не довелось носить под сердцем дитя. То, что я делаю, я делаю не ради себя, но ради всех узниц ложно понимаемой свободы.

Внезапно в ее руке оказался маленький пистолет, и прежде, чем мы успели остановить ее, она выстрелила себе в сердце. Несмотря на то что пышное платье приглушило звук выстрела, все присутствующие повернулись к нам. Кажется, вначале люди подумали, будто это я кого-то убила, потому что секунду назад жена Андреаса стояла, вцепившись мне в руку, но сразу вслед за тем все увидели ужас на моем лице. Андреас упал на колени и пытался остановить кровь, но она все текла и уносила с собой жизнь его жены. Та умерла в его объятиях, и в глазах ее не было ничего, кроме умиротворения. Люди подошли поближе, и вместе с ними Рудольф. Его яванка поспешила удалиться – наверно, ей стало страшно в толпе нетрезвых вооруженных мужчин. Не дожидаясь расспросов, я попросила мужа увести меня, и он согласился без единого слова.

Дома я заперлась у себя в комнате и начала складывать вещи. Пьяный Рудольф повалился на диван и уснул. Проснувшись на следующее утро, он заглянул ко мне после обильного, по обыкновению, завтрака и увидел собранные чемоданы. И только тогда впервые со вчерашнего вечера раскрыл рот.

– Куда это ты собралась?

– В Голландию, первым же пароходом. Или на небеса вслед за женой Андреаса. Выбирай.

Мой муж привык к тому, что он отдает приказы, а все вокруг повинуются. Но, видимо, по выражению моего взгляда понял, что все изменилось, и, поколебавшись мгновение, молча развернулся и ушел прочь из дому. Вернувшись вечером, он сказал, что нам обоим надо отдохнуть и что он выхлопотал отпуск. Две недели спустя мы отплыли в Роттердам.

Все это время мне казалось, будто я приняла крещение в крови жены Андреаса. Принесенная ею жертва освободила меня навсегда, но пока ни я, ни мой муж не знали, как далеко эта свобода меня заведет.

Время для меня бесценно, и его осталось так мало, – хотя я все еще надеюсь на помилование, ведь у меня было столько друзей среди министров, – и на что мне приходится его тратить? Пришла сестра Лоранс, принесла мне список вещей, конфискованных при аресте.

Очень осторожно спросила, чтó она должна будет сделать с ними в том случае, если события развернутся по самому скверному варианту. Я попросила ее оставить мне список, теперь мне не до него. Если оправдаются мои худшие опасения, сестра Лоранс сама превосходно сумеет распорядиться этими вещами. И все же я буду надеяться на лучшее и перепишу этот список сюда.

Первый кофр:

золотые часы, отделанные голубой эмалью, купленные в Швейцарии – 1 штука;

1 круглая картонка, а в ней: шесть шляп, три булавки из золота с жемчугом, несколько плюмажей, вуаль, две меховых пелеринки, три эгрета, брошь в форме груши и вечернее платье.

Второй кофр:

сапожки для верховой езды – 1 пара;

щетка для ухода за лошадью – 1 штука;

вакса сапожная – 1 жестянка;

гамаши – 1 пара;

шпоры – 1 пара;

ботинки кожаные – 5 пар;

рубашки для верховой езды, белые – 3 штуки;

салфетка – не знаю, что она там делает, только место занимает, может, я протирала ею сапожки? – 1 штука;

кожаные гетры для защиты голеней – 1 пара;

3 специальных лифа, предназначенные для того, чтобы грудь не прыгала, когда лошадь идет галопом;

8 пар шелковых и 2 пары хлопчатых штанишек;

2 пояса от разных костюмов для верховой езды;

перчатки – 4 пары;

зонтик – 1 штука;

козырек, защищающий глаза от солнца – 3 штуки;

3 пары шерстяных чулок, одна из них довольно поношенная;

чехол для хранения и перевозки платьев – 1 штука;

15 гигиенических прокладок;

1 шерстяной джемпер;

костюм для верховой езды в мужском седле – с рединготом и брюками-галифе;

1 коробка шпилек для волос;

1 шиньон с гребешком для удержания на голове над моими собственными волосами;

3 горжетки лисьего меха и

2 коробочки пудры.

Третий кофр:

6 пар подвязок;

1 флакон увлажняющего крема;

ботиночки лакированные, на высоком каблуке – 3 пары;

2 утягивающих корсета;

34 платья;

1 полотняный мешочек ручной работы с семенами неизвестных растений;

8 легких корсетов, не стесняющих движений;

1 шаль;

удобные штанишки – 10 пар;

3 жилета;

2 полудлинных жакета;

3 расчески;

16 блузок;

еще одно вечернее платье;

1 полотенце и 1 брусок душистого мыла – я не пользуюсь теми, что предоставляет отель, на них могут быть микробы;

1 жемчужная нить;

1 сумочка с зеркальцем внутри;

щетка для волос с мраморной ручкой – 1 штука;

шкатулки, куда я складываю перед сном свои украшения – 2 штуки;

медная коробочка для визитных карточек с выгравированной надписью «Вадим Маслов, капитан императорской гвардии» – 1 штука;

фарфоровый чайный сервиз в деревянном ящичке, я выиграла его во время путешествия – 1 штука;

2 пеньюара;

1 пилка для ногтей с перламутровой ручкой;

2 портсигара, один серебряный, другой золотой или же – позолоченный, не знаю точно;

8 ночных сетчатых чепчиков;

колье и серьги в футлярах, кольцо с изумрудом, еще одно кольцо с бриллиантами и изумрудом, сколько-то недорогих безделушек;

21 носовой платок в шелковом мешочке;

3 веера;

помада и румяна – лучших французских марок;

французский словарь;

бумажник с моими фотографиями и…

и еще куча разнообразных пустяков, от которых я намерена избавиться, как только меня отсюда выпустят: перевязанные атласными ленточками письма моих приятелей, билеты в оперу и прочая чепуха в этом роде.

Большую часть моих вещей оставили в залог в гостинице – там вообразили, будто у меня нет денег, чтобы расплатиться за комнату. Как им только в голову могла прийти подобная глупость? Париж – моя судьба, город моей жизни, я никогда бы не позволила, чтобы меня там считали мошенницей.

Я не просила небеса о счастье, я мечтала стать только чуточку менее несчастной и жалкой, чем была до сих пор. Будь у меня больше терпения, возможно, я оказалась бы в Париже при других обстоятельствах, но у меня не осталось уже сил ощущать постоянное неодобрение мачехи и мужа, слышать бесконечное хныканье ребенка, ловить на себе осуждающие взгляды обитателей городка – все тех же набитых предрассудками провинциалов, а ведь я уже была замужней добропорядочной дамой!