Захар Прилепин - Ботинки, полные горячей водки Страница 4

– Он мою козу задавил, – сразу выпалил рыжий в ответ.

– Реально, – ответил братик, голос его чуть дрогнул от близкой улыбки, но в последний момент он улыбку припрятал. – У тебя коза есть?

– У бабки, – собеседник братика отвечал быстро, и эта поспешность сразу выдавала его слабость.

– Погибла коза? – спросил братик.

– Нет, нога сломалась.

– Понял, – сказал братик.

Я с трудом сдерживал смех.

– И нога козы стоит семь штук? – спросил братик.

– Семь штук, – повторил за ним рыжий все так же поспешно.

Братик кивнул и помолчал.

– А теперь ты мне обоснуй, – попросил он. – Отчего это стоит семь штук?

– В смысле? – тряхнул грязным рыжим вихром его собеседник.

– Почему твоя предъява тянет на семь штук? Кто так решил? Ты так решил?

– Я… – уже медленнее отвечали братику.

– А почему семь? Почему не пять? Почему не девять тысяч? А? Почему не шесть тысяч триста сорок один рубль двадцать копеек?

Братик умел искренне раздражаться от человеческой глупости и смотреть при этом бешеными глазами.

– Ты не знаешь, что любую предъяву надо обосновать? – спрашивал он. – Тебе никто этого не говорил? А? Или ты не знаешь, что бывает за необоснованные предъявы?

– Почему я должен обосновать? – ответили братику, и тут братик наконец засмеялся.

– Мне нечего тебе сказать больше, – сказал он с дистиллированным пацанским презрением.

В рядах наших гостей произошло странное движение, будто каждый из них искал себе опору в соседе, а сосед тем временем сам чувствовал некую шаткость. Разговаривать им, видимо, расхотелось; время для начала драки показалось потерянным; и уходить молча было совсем западло.

– Лобан, мы потом к тебе зайдем, – как мог спас кто-то из них отступление.

И они ушли.

Братик сразу забыл о них, лишь спросил спустя минуту:

– А ты зачем козу задавил, лобан?

– Так у меня тормоза не работают… – белолобый хотел было сопроводить рассказ подробностями, но братик его уже не слушал.

– Понял, Рубчик? – обратился он к товарищиу. – Поедем медленно, тридцать кэмэ в час. А лучше – двадцать.

– Базара нет, – ответил Рубчик, прилаживая тросс.

Братик уселся в «копейку», я прыгнул к нему на переднее сиденье, мы тронулись.

Белолобый провожал нас, стоя у порога, нежный и благодарный. Мы посигналили ему напоследок. Он, кажется, хотел махнуть нам рукой, но рука сжимала в кармане деньги, и поэтому белолобый лишь дрогнул плечом.

Дорога к трассе шла вверх, и Рубчик бодро тянул нас по августовской пыли. Трос был натянут, как жила; с дороги шумно, но медленно разбегались гуси и тихо, но поспешно – куры.

Выруливив на трассу, Рубчик сразу вдарил по газам, и «копейка» загрохотала, рискуя осыпаться. Братик стукнул раздраженным кулаком по сигналу, чтобы дать товарищу понять его неправоту, но еще семь минут назад подававшая голос машина, на этот раз смолчала. Сигнал больше не работал.

– Рубчик! – заорал братик, мигая фарами «копейки», но его, естественно, никто не слышал и не видел.

Братик попытался левой рукой приоткрыть окно, но ручка крутилась вхолостую: стекло не опускалось.

Тем временем я, в ужасе глядя на провисающий тросс и несущуюся перед нами машину, которую мы ежесекундно рисковали настигнуть, набирал номер Рубчика на мобиле. Пальцы прыгали и не попадали в цифры. Спустя минуту все-таки дозвонился. Братик выхватил у меня телефон и стремительно сообщил Рубчику ряд назревших возражений.

На взгорке Рубчик сбавил скорость, и мы поехали тише и медленнее. Братик все еще ругался, но тоже тише, тоже медленнее.

Мы закурили, братик еще раз попытался опустить стекло, ничего не вышло, полез в пепельницу, но она выпала целиком, осыпав рычаг переключения скоростей пеплом и скрюченным бычками сигарет баз фильтра.

Рубчик тем временем увидел некую, ясную лишь ему одному цель и чуть поддал газку и парку.

– Вот чудило, – сказал братик, и я снова начал набирать Рубчика. Уже справившись с набором и слушая медленные, нежные гудки, я увидел, куда так стремился наш товарищ – на дороге стояли плечевые, все те же самые. Одна – повернувшись к нам спиной. Вторая, напротив, лицом: отставив ножку, она с любопытством всматривалась в летящую к ней машину, за лобовухой которой расплывался в безмерно ласковой улыбке Рубчик.

– Рубчик, ты чего? – успел выдохнуть братик, когда его товарищ резко дал по тормозам возле плечевых.

Со смачным железным чмоком мы влепились в зад вставшей машины.

– Суки! – услышал я, выскакивая из «копейки», голос Рубчика. – Суки драные! Проститутки!

Рубчик уже вылетел на улицу и дикими глазами озирал результаты своей остановки.

– Какого ляда вы тут стоите, прошмандовки? – верещал он, и руки его суетно искали предмет, которым можно было бы жестоко и с оттягом наказать двух беспутных девок, совративших его с прямого асфальтового пути.

Не найдя ни ремня, ни крепкого дрына, раскинув злые ладони в стороны, Рубчик кинулся к девкам, но те оказались понятливы и быстры. Пробежав за ними метров десять, Рубчик махнул рукой и вернулся к машинам.

Братик дал задний ход, снова вышел из «копейки» и минуту мы стояли опечаленные, перекуривая, глядя на результаты первой части поездки.

Отдышавшись, отругавшись и отплевавшись, мы снова загрузились в машины.

– Лучше бы мы бабки отдали этим коблам, и уехали без тачки, – сказал Рубчик. – Дешевле бы обошлось.

Он, впрочем, говорил это без злобы и почти уже улыбаясь.

Метрах в ста от нас плечевых подсадили в кабину фуры, и когда она, набирая скорость, дымила мимо, Рубчик, высунувшись наглой башкой в окно, успел пожелать шалавам, чтоб их сделали вот так и вот эдак, и еще через эдак поперек, а после залили в местах потребления соляркой и тасолом.

Водитель фуры тормознул, показалась чумазая рожа, и спросила – о чем шум.

– Езжай давай, – сказал ему Рубчик, и сам тронулся. И мы за ним, куда деваться.

Дорога была пуста, только изредка кто-то пролетал по встречке.

До города оставалось недалеко, на теперь мы береглись и еле двигались. Если что – братик тормозил, переключая скорость, да и тросс позволял маневрировать, когда мы принимали то влево от побитого зада машины Рубчика, то, значит, вправо.

Завидев в белой дымке родной город, Рубчик, верно опять забылся – да и прискучило ему катить медленно: подобной езды он не позволял себе ранее никогда. Колеса завертелись, пейзаж заторопился мимо, «копейка» загрохотала костями, пепельница задребезжала.

– Давай звони ему, – сказал братик, иногда рефлекторно выдавливая педаль тормоза, никак не отзывавшуюся на давление.

На очередном вираже раскрылся черный зев бардачка, оттуда посыпались обильные гаечные ключи, изоленты, наждачная бумага… От перепуга я выронил телефон.

Нехорошо ругаясь, мы подъезжали к перекрестку, – братик, вцепившийся в руль, и я, судорожно ковырявшийся в барахле на половичке в поисках телефона, – когда нас обогнала новая «девятка» и неожиданно встала впереди, пропуская грузовик, мчавший по главной нам наперерез. Рубчик, взвизгнув тормозами, резко вырулил вправо, ну и братик тоже, избегая повторного удара в тыл товарищу, принял еще правее, на обочину, плавно переходящую в овраг.

– Ру-у-убчик! – успел весело крикнуть братик в ту секунду, когда машины наши поравнялись. Рубчик смотрел на нас, улыбаясь, а мы смотрели на Рубчика восхищенно.

Свободный трос кончился, наша «копейка» рванула машину Рубчика на себя, и дальше мы ничего не видели, сделав по дороге в овраг два, с хряком, рыком и взвизгом, переворота.

Перед глазами мелькнули кусты, небо, кусты, небо, трава, много зеленого, желтого, розового цвета.

С жутким дребезгом «копейка» взгромоздилась на крышу, и секундой позже, в двух метрах от нас на обочину пала иномарка Рубчика.

Какое-то время, вниз головами, мы висели с братиком молча, словно в задумчивости, разглядывая узоры треснувшего лобовика. Движок работал, колеса крутились.

– Движок работает, – сказал брат со спокойным удивлением и повернул ключ зажигания. Машина заглохла.

– Ты цел? – спросил он.

Лицо мое было в пепле, но я был цел.

Мы отцепили ремни и, пиная двери, стали выбираться. Двери раскрылись, мы выползли на августовскую травку.

Встали, потрогали руки и ноги.

– У тебя кровь, – сказал я, указывая братику на лицо.

– Гаечный ключ зубами поймал, – отмахнулся он, сплевывая, и позвал: – Рубчик!

– Подержите тачку! – раздался голос Рубчика из машины.

Мы схватились кто за что – за колеса, за подвеску, за бампер. Со второй попытки Рубчик открыл и распахнул дверь, и вот уже спрыгнул к нам, легкий и целый.

Прибежал водитель «девятки»:

– Вы живые, мужики?

Мы все еще держали машину Рубчика, словно она могла взмахнуть крыльями и улететь. Впрочем, почти так оно и было.

– Гляньте, пацаны, – сказал Рубчик.

Мы глянули: машина его стояла на самом краю другого обрыва, и если бы Рубчик осыпался туда, он бы уже не вылез на белый свет. В том числе и потому, что сверху на него рухнули мы с братиком.