Орхан Памук - Мои странные мысли Страница 40

Бóльшую часть времени в Стамбуле он провел за написанием новых писем Райихе. За год город стал для него чужим. После военного переворота Стамбул очень изменился. Со стен вновь исчезли все политические лозунги, а с проспектов и площадей – уличные торговцы. Все дома свиданий в Бейоглу были закрыты, а спекулянтов контрабандным виски и американскими сигаретами и дух простыл. Транспортное сообщение в городе стало лучше. Теперь водителям запретили останавливаться где попало. Из-за этих перемен Мевлют почему-то чувствовал себя чужим в городе, хотя некоторые из этих перемен нравились ему. Может быть, так было потому, что сейчас он слонялся без дела.

На следующий вечер он сказал Сулейману:

– Я попрошу тебя кое о чем, только не пойми меня неправильно. Ты можешь раздобыть мне ее фотографию?

– Райихи? Это невозможно.

– Почему?

– Она сестра моей невестки.

– Если бы у меня была ее фотография, я бы писал ей еще красивее.

– Поверь, Мевлют, красивее, чем пишешь ты, писать невозможно.

Свой домик Мевлют при помощи Сулеймана сдал одному из доверенных лиц Хаджи Хамита. Сдал он его без договора, потому что Сулейман сказал: «Человека мы хорошо знаем, зачем тебе договор, ты что, налоги платить собираешься?»

Прежде чем пустить нового жильца в дом, Мевлют собрал все свои вещи. Одежду, рубашки отца он решил сложить в один чемодан и, складывая, вновь ощутил тот самый запах. Мевлют почувствовал, что вот-вот снова заплачет, лег на кровать, свернувшись калачиком, но так и не заплакал. Он был обижен, зол на весь мир. Он уже давно понял, что после армии не станет возвращаться на Кюльтепе, в этот дом. Но когда настало время возвращаться в Карс, ему вдруг совершенно не захотелось уезжать. Все его существо протестовало. Ему не хотелось ни надевать форму, ни вновь возвращаться в армейскую жизнь. Теперь он ненавидел и командиров, и всех этих хвастливых дурней, с которыми служил. Сейчас он со страхом осознал, почему некоторые становятся дезертирами. Пересилив себя, он отправился в путь.

За последние несколько месяцев службы в Карсе он написал Райихе сорок семь писем. Времени у него на это было предостаточно: его взяли в группу солдат, которым командир гарнизона приказал охранять мэрию. К тому же теперь он контролировал работу столовой мэрии, ее небольшую чайную комнату, а кроме того, был личным официантом Тургут-паши. Паша, не доверяя никому и будучи очень придирчив в еде, в мэрии никогда не обедал, поэтому быть его личным официантом было совсем не трудно: Мевлют сам заваривал генералу чай, сам варил ему кофе с одним кусочком сахара, доводя кофе до кипения два раза, и сам подносил ему воду или лимонад. Как-то раз генерал положил перед Мевлютом пирожок, купленный в одной из городских пекарен, а в другой раз – коробку с курабье, которую прислали из мэрии, и объяснил Мевлюту, на что в продуктах следует обращать внимание.

– Ну-ка, откуси немного… Чтобы нас в мэрии никто не отравил.

Мевлюту очень хотелось написать Райихе обо всем, что с ним происходит, но каждый раз он чего-то боялся и продолжал ей писать еще более поэтичные, страстные и красивые письма о прекрасных и нежных глазах. Эти письма он писал до последнего дня в армии, который очень долго не наступал, а когда наступил, никак не мог закончиться.

19. Мевлют и Райиха

Украсть девушку – трудное дело

Служба в армии для Мевлюта закончилась 17 марта 1982 года, и он на первом же автобусе вернулся из Карса в Стамбул. Он снял себе крошечную квартирку, занимавшую весь второй этаж в старом греческом доме на две улицы ниже от общежития ресторана «Карлыова», и устроился на работу официантом в самое обычное кафе. На блошином рынке в Чукурджуме он купил себе стол (этот уже не качался), у двоих старьевщиков на улице – четыре одинаковых стула, очень долго и тщательно выбирал кровать, и выбрал наконец большую, с деревянным изголовьем. На изголовье этой старой, видавшей виды кровати были вырезаны птицы и листья. Обставляя комнату с покрытым линолеумом полом, он мечтал, как однажды они заживут здесь с Райихой.

Однажды вечером в начале апреля Мевлют увидел в доме дяди Абдуррахмана-эфенди. Засунув за ворот рубахи полотенце, тот сидел у стола, попивая ракы и одновременно играя с внуками Бозкуртом и Тураном. Мевлют понял, что Горбун приехал из деревни один. Дяди Хасана, который в последние годы выходил каждый вечер из дому под предлогом того, что идет на намаз, а на самом деле шел к себе в лавку, где в одиночестве смотрел телевизор и поджидал клиентов, дома не было. Мевлют почтительно поздоровался с будущим тестем.

Коркут и Абдуррахман-эфенди жарко спорили о ростовщиках. До Мевлюта донеслось множество имен: «ростовщик Хаджи», «ростовщик Ибо».

Абдуррахман-эфенди допил уже третий стаканчик ракы. Теперь он уже рассказывал, что дочери его – красавицы, каких свет не видывал, и что он дал им в деревне очень хорошее образование. Ведиха лишь сказала: «Папа, боже, перестань нас хвалить» – и с этими словами унесла детей спать, а Абдуррахман-эфенди пошел вслед за ней.

– Иди жди меня в кофейне, – сказал Сулейман.

– Что вы там опять задумали? – спросила тетя Сафийе. – Не лезьте в политику, не то не сносить вам головы. Жениться вам надо!

В кофейне из телевизора Мевлют узнал, что между Аргентиной и Англией началась война. Он с восторгом смотрел на английские военные корабли, когда пришел Сулейман.

– Абудррахман-эфенди приехал в Стамбул затем, чтобы забрать у одного ужасного ростовщика свои деньги и отдать их ростовщику хуже прежнего… Мы не можем понять, есть у него деньги или нет. А он все твердит, что есть одно выгодное дельце!

– Что еще за выгодное дельце?

– На Райиху появился богатый претендент, – сказал Сулейман. – Один из тех деревенских ростовщиков. Раньше, говорят, он был разносчиком чая. Дело серьезное. Помешанный на деньгах Горбун в мгновение ока отдаст дочку ростовщику. И никого слушать не станет. Надо тебе украсть Райиху, Мевлют.

– Ты серьезно? Аллах-Аллах, Сулейман, так помоги мне, и я ее украду!

– Ты думаешь, украсть девушку – простое дело? – спросил Сулейман. – Если сделать что-то неправильно, если убьют кого-то, начнется кровная вражда, все как идиоты примутся годами убивать друг друга, а еще будут при этом хвалиться, что защищают честь. Сможешь ли ты принять на себя такую ответственность?

– Мне придется, – сказал Мевлют.

– Да, придется, – согласился Сулейман. – Но пусть никто не думает, что ты это делаешь из-за мелочности. Что ты можешь дать за девушку, за которую такой богатей отдаст целое состояние, кроме простого платка?

Пять дней спустя они встретились в том же месте, Сулейман поглядывал в телевизор, где рассказывали, как англичане прибрали к рукам Фолклендские острова, а Мевлют вытащил из кармана и положил на стол одну бумагу.

– Возьми это, – сказал он с гордостью.

– Что это? – удивился Сулейман. – Ой, это бумага мухтара на твой дом. Дай-ка сюда. На самом деле тут стоит имя моего отца. Они вдвоем с дядей захватили тот участок. Зачем ты это мне принес? Не играй этой бумажкой, лишь бы пустить пыль в глаза, братец. Если однажды будут раздавать свидетельства регистрации по Кюльтепе, то ты сможешь получить документы только с ней.

– Отдай ее Горбуну Абдуррахману, – сказал Мевлют. – Скажи ее отцу, что никто не любит его дочь так, как я.

– Я скажу, только ты положи это себе в карман, – сказал Сулейман.

– Я принес ее не для того, чтобы пустить пыль, а чтобы на самом деле отдать, – обиделся Мевлют.

Проснувшись на следующее утро после той порции ракы, которую они накануне выпили, Мевлют первым делом заглянул в карман. Он не знал, расстраиваться ли ему или радоваться, что бумага на дом, которую пятнадцать лет назад отец с дядей Хасаном получили от мухтара, осталась у него.

Десять дней спустя Сулейман сообщил: «Скажи спасибо нам с твоей невесткой Ведихой! Ради тебя она аж в деревню поехала. Посмотрим, получится ли все так, как тебе хочется. Закажи-ка мне ракы».

Ведиха увезла в деревню и своих сыновей – трехлетнего Бозкурта и двухлетнего Турана. Мевлют ожидал, что они быстро вернутся, поскольку детям быстро наскучит в грязном деревенском доме, где то и дело отключается электричество, а из кранов не течет вода, но случилось ровно наоборот. Мевлют два раза в неделю с нетерпением шел на Дуттепе, надеясь, что сестрица Ведиха уже вернулась, но в полутемном доме никого не было, кроме тети Сафийе.

– Как видно, веселье в этом доме наступает, когда невестушка наша тут, а мы этого и не замечаем, – сказала как-то вечером тетя Сафийе Мевлюту. – С тех пор как Ведиха уехала, и Коркут заходит не каждый день. И Сулеймана дома нет. У меня есть чечевичный суп, погреть тебе? Давай посмотрим телевизор. Видишь, Кастелли сбежал, все ростовщики обанкротились. Ты держал у них деньги?