Питер Мейл - Год в Провансе Страница 40

— Les champignons,[174] — ответил человек, показывая мне корзинку.

Такой ответ удивил и немного обеспокоил меня. Конечно, я знал, что Люберон — это странное место, где происходят странные вещи и живут странные люди. Но чтобы грибы нападали на взрослого человека?! Я поинтересовался, действительно ли они так опасны.

— Есть даже смертельные, — ответил человек.

Это-то я знал и без него, но все-таки не мог понять, зачем понадобились резиновый сапог и манипуляции с палкой. Рискуя показаться очередным городским дурачком, я все-таки указал на обутую в сапог ногу и спросил:

— А это для защиты?

— Mais oui.

— А против чего?

Человек похлопал своей деревянной шпагой по голенищу и сразу же стал похож на д'Артаньяна с пластиковой корзиной. Сделав еще один выпад в сторону кустика тимьяна, он подошел ко мне ближе.

— Les serpents, — объяснил он страшным шепотом. — Они как раз готовятся к зиме. Стоит змей потревожить, и они — ш-ш-ш! — нападают. Может плохо кончиться.

Он показал мне содержимое своей корзины, добытое с риском для жизни и конечностей. Мне все эти дары леса, среди которых встречались даже темно-синие и ярко-оранжевые экземпляры, показались жутко ядовитыми. Они были совсем непохожи на приличные кремово-белые шампиньоны, продающиеся в магазинах. Незнакомец поднес корзинку к самому моему носу, и я вдохнул то, что он называл «экстрактом гор». К моему удивлению, запах был хороший — богатый, земной, съедобный, — и я вгляделся в грибы попристальнее. Я уже неоднократно видел все их в лесу и из-за ядовитой окраски полагал, что они сулят мгновенную смерть. Мой новый знакомый в сапоге заверил меня, что они не только безопасны, но и очень вкусны.

— Но, — указал он, — надо уметь отличать ядовитые. Их всего два-три вида. Если не уверены, лучше отнести их в аптеку.

Раньше мне никогда не приходило голову, что, перед тем как попасть в омлет, грибы должны пройти клиническую проверку, но, поскольку жизнью французов управляет желудок, в этом нет ничего странного.

Во время следующего визита в Кавайон я обошел все тамошние аптеки. Как я и ожидал, они все временно превратились в грибные консультационные центры. В витринах, где раньше были выставлены хирургические бандажи и картинки, на которых юные красотки боролись с целлюлитом на худых загорелых бедрах, теперь висели таблицы с изображением и описанием грибов. Некоторые аптеки пошли еще дальше и завалили все прилавки грибными справочниками и энциклопедиями.

Я видел, как люди с испачканными землей сумками предъявляли их содержимое эксперту в белом халате с такой тревогой, словно сдавали анализы на редкое и опасное заболевание. Аптекарь с серьезным и строгим видом рассматривал предъявленную ему добычу и выносил приговор. Подозреваю, что это занятие нравилось ему гораздо больше, чем продажа клистиров и средств для укрепления печени. Я так увлекся наблюдением за нравами, что чуть было не забыл о цели своего визита в Кавайон. Я приехал сюда не для того, чтобы шляться по аптекам, а чтобы купить хлеб в местном хлебном храме.

Жизнь во Франции превратила нас с женой в настоящих хлебоманов, и ежедневный процесс выбора и покупки выпечных изделий доставлял нам неизменное удовольствие. Деревенская пекарня в Менербе работала когда хотела — «Мадам откроет, когда закончит свой toilette», — заявили мне как-то, — и именно поэтому мы решили попробовать булочные и в других деревнях. Первый же опыт стал для нас настоящим откровением. Много лет мы считали хлеб более-менее стандартным и довольно скучным продуктом, а теперь словно открыли его заново.

Мы попробовали и плотные буханки из Люмьера, более плоские и тяжелые, чем обычный baguette, и boules[175] с темно-коричневой корочкой из Кабрьера, большой, как расплющенный футбольный мяч. Мы узнали, какой хлеб может храниться день и больше, а какой черствеет через три часа; из какого получаются самые вкусные croûtons,[176] а какой лучше намазывать rouille[177] и макать в рыбную похлебку. Мы сначала удивлялись, а потом привыкли к тому, что шампанское выставляется на витрину вместе с пирожными или крошечными пирожками, которые пекутся каждое утро, а к полудню все оказываются проданными.

У большинства пекарен имелся свой фирменный знак, отличающий их изделия от стандартной продукции из супермаркетов: небольшое изменение обычной формы батона или лишняя хрустящая завитушка, особый орнамент на корочке внизу — так пекари-художники подписывали свои произведения. Скоро мы совершенно забыли, что на свете существует нарезанный, упакованный, испеченный машиной хлеб.

В Кавайоне работают семнадцать пекарен, зарегистрированных в Pages Jaunes,[178] но нам сказали, что одно из этих заведений превосходит все остальные как качеством, так и выбором продукции. «Ше Озе», уверяли нас, это настоящий palais de pain,[179] там выпечка и поедание изделий из теста возведены в статус религии.

Когда на улице было тепло, на тротуаре перед пекарней расставляли столы и столики, и тогда местные матроны могли, сидя за чашечкой горячего шоколада с миндальным печеньем или клубничным пирожным, не торопясь решить, какой хлеб они выберут к сегодняшнему ланчу и обеду. Чтобы помочь им сделать выбор, Озе печатает подробнейшее хлебное меню: Carte de Pain. Я взял его с прилавка, заказал чашку кофе, уселся на солнышке и начал читать.

Для меня это меню стало очередным шагом в познании Франции. Оно не только познакомило меня с видами хлеба, о существовании которых я раньше не подозревал, но и с величайшей точностью и твердостью обозначило, для какого блюда каждый из них предназначен. Закуску к apéritif я должен был выбрать между крошечными квадратными toasts, pain surprise,[180] посыпанным мелко нарубленным беконом, или вкуснейшими feuillets salés.[181] Это было несложно. Гораздо труднее становилось, когда дело доходило до основных блюд. Допустим, я хотел начать с crudités.[182] Тогда мне пришлось бы делать выбор между луковым хлебом, чесночным хлебом, хлебом с оливками или хлебом с рокфором. Чересчур сложно? Тогда лучше начать с морепродуктов, потому что к ним, по авторитетному утверждению Озе, полагался только один хлеб — тонко нарезанный ржаной.

Далее столь же безапелляционно мне сообщалось, какой хлеб я должен есть с charcuterie,[183] фуа-гра, с супом, с белым и красным мясом, дичью с перьями и дичью с мехом, копченым мясом, смешанными салатами (не путать с отдельно перечисленными салатами зелеными!) и с сырами разной твердости. Я насчитал восемнадцать видов хлеба, окончательно растерялся и пошел в магазин, чтобы проконсультироваться у мадам. Что она посоветует к телячьей печени?

Мадам несколько раз прошлась вдоль полок и наконец выбрала похожий на обрубок полена темно-коричневый banette. Отсчитывая сдачу, она рассказала мне о ресторане, где шеф-повар подает особый хлеб к каждому из пяти блюд в своем меню. Вот человек, который разбирается в хлебе, похвалила она. Не то что некоторые.

Массо пребывал в лирическом настроении. Он только что вышел из дома и направлялся в лес, чтобы кого-нибудь убить, когда мы повстречались с ним на склоне, выходящем на виноградники. С ружьем под мышкой и желтой сигаретой в уголке рта он стоял и любовался долиной.

— Вы только посмотрите на этот виноград, — подозвал он меня. — Природа надела свой самый прекрасный наряд.

Эффект от этого неожиданно поэтического наблюдения оказался несколько смазанным, потому что Массо тут же громко прочистил горло и сплюнул, но он был совершенно прав: от этих бесконечных, залитых солнцем пурпурных, желтых и ржавых полей трудно было отвести взгляд. Весь виноград уже собрали, и ни люди, ни трактора не мешали нам любоваться пейзажем. Теперь работа на виноградниках возобновится, только когда опадут листья и настанет пора обрезать старую лозу. А сейчас здесь царило мирное межсезонье — уже не лето, но еще не осень.

Я спросил у Массо, как идут дела с продажей дома. Может, какая-нибудь славная немецкая пара, стоявшая поблизости лагерем, влюбилась в него и захотела купить?

Массо ощетинился при упоминании о немецких туристах:

— Эти голодранцы никогда не смогут купить такой дом, как мой. Да и в любом случае я снимаю его с продажи до девяносто второго года. Сами увидите: когда границы отменят, все они бросятся сюда покупать дома — англичане, бельгийцы… — Он махнул рукой, включая в этот список и все остальные страны Общего рынка. — Вот тогда-то цены и подскочат. Недвижимость в Любероне станет très recherchées.[184] Даже за ваш маленький домик можно будет получить пару миллионов.