Рейчел Джойс - Невероятное паломничество Гарольда Фрая Страница 40

При взгляде на его фотографию в местной газете Морин больше всего поразилась тому, как он изменился. Каких-то полтора месяца назад Гарольд вышел отправить письмо, а теперь он выглядел неправдоподобно высоким — и вполне довольным жизнью. На нем по-прежнему была непромокаемая куртка и галстук, но волосы на голове свалялись в сплошной колтун, борода пестрила проседью, а кожа на лице потемнела так, что Морин пришлось долго всматриваться, чтобы разглядеть в нем знакомые черты.

«Невероятное паломничество Гарольда Фрая» — гласил заголовок. В статье описывалось, как пенсионер из Кингсбриджа (между прочим, родного городка мисс Южный Девон) отправился в Берик без денег, мобильника и карты, чем и стяжал славу героя двадцать первого века. Заканчивалась статья маленьким снимком с подписью: «Эти ноги пройдут пятьсот миль»; на нем можно было увидеть тапочки для парусного спорта — такие же, как у Гарольда. Они, несомненно, уже выбились в лидеры продаж.

Синяя нитка на карте Рекса проложила путь от Бата на север, затронув Шеффилд. Морин подсчитала, что, если Гарольд будет продолжать в том же духе, уже через несколько недель он доберется до Берика. Но, невзирая не его успех, несмотря на процветание ее огородика и дружбу с Рексом, не говоря уже о ежедневно получаемых ею письмах поддержки от доброжелателей и онкобольных, иногда на Морин вдруг накатывало ощущение потерянности. Неизвестно, откуда она бралась; бывало, она заваривает чай, и тут вдруг ее сиротливая чашка вызывает желание закричать в голос. Рексу Морин в этом не признавалась, а в таких случаях поднималась в спальню, задергивала занавески, забиралась под одеяло и рыдала взахлеб. Казалось, так легко взять и больше не вставать с постели. Перестать умываться. И есть. Одинокая жизнь требовала постоянных усилий.

Звонок от некой молодой женщины, предложившей услуги пиар-представителя, был для Морин как гром среди ясного неба. Женщина уверяла, что всем интересно выслушать версию жены Гарольда.

— Но у меня ее нет, — возразила Морин.

— Что вы думаете о затее вашего мужа?

— Что это, должно быть, очень утомительно.

— Правда ли, что у вас проблемы в семье?

— Простите, как-как вы себя назвали?

Молодая женщина повторила, что занимается связями с общественностью. Ее работа состоит в том, чтобы представлять своих клиентов широкой публике в наиболее выгодном свете и защищать их права. Морин попросила ее обождать минутку: на грядке с ростками фасоли расположился фотограф, и ей пришлось предупреждающе постучать по оконному стеклу.

— Я во многом могу быть вам полезна, — продолжила дамочка.

Она перечислила моральную поддержку, утренние телеинтервью и приглашения на рауты списка «Б».

— Вам стоит только выразить ваши пожелания, и я тут же ими займусь.

— Вы очень добры, но только я вовсе не любительница ходить по тусовкам.

Порой Морин не могла определить наверное, какой из миров безумнее: тот, что в ее голове, или тот, о котором она читала в газетах и журналах. Она поблагодарила девушку за любезное предложение.

— Мне, честно говоря, помощь не особенно требуется. Если только вы не возьметесь за глажку?

Морин рассказала об этом Рексу — он только посмеялся. Пиар-девица меж тем не оценила ее юмора. Морин с Рексом пили кофе у него в гостиной, потому что у нее закончилось молоко, а у ворот сада, кажется, надолго обосновалась группа фанатов, ожидавших новостей о Гарольде. Они принесли Морин гостинцы: кексы «данди» и носки ручной вязки, но она объяснила им, как и прежде приходившим поклонникам, что у нее нет адреса для отправки.

— Кто-то из журналистов назвал поход Гарольда идеальной историей любви, — тихо вымолвила она.

— Но Гарольд не влюблен в Куини Хеннесси. И его поход преследует совсем иную цель.

— Журналистка спрашивала о наших семейных проблемах.

— Морин, вам надо обязательно верить в мужа и в ваш брак тоже. Гарольд вернется.

Морин принялась рассматривать край юбки. Шов в одном месте распоролся, и подогнутый край провис.

— Но верить так трудно! Даже больно. Я ведь не знаю, любит ли он меня до сих пор. И любит ли он Куини… Иногда мне даже кажется, Рекс, что мне было бы легче, если бы он умер. Тогда я, по крайней мере, знала, чего ждать. — Она взглянула на соседа и побледнела: — Какие ужасные вещи я говорю!

Он пожал плечами:

— Ничего…

— Я же знаю, как вы скучаете по Элизабет.

— Все время скучаю. Умом понимаю, что ее больше нет, но все еще жду. Разница лишь в том, что я уже привык к утрате. То же самое бывает, когда вдруг набредешь на огромную яму. Вначале про нее постоянно забываешь и то и дело проваливаешься. А потом, раз уж она никуда не девается, привыкаешь ее обходить.

Морин закусила губу и кивнула. В конце концов, и на ее долю выпало немало скорбей. Ее вновь поразило, до чего мятежно сердце человеческое, невзирая на возраст. Юноше, повстречай он Рекса на улице, тот показался бы беспомощным стариком, потерявшим всякую связь с реальностью, абсолютной развалиной. А ведь под его морщинистой кожей, в этой тучной оболочке сердце билось с тем же пылом, что и у подростка.

Рекс спросил ее:

— Знаете, о чем я больше всего жалею после ее смерти?

Морин покачала головой.

— Что я ее не предотвратил.

— Но у Элизабет была опухоль мозга. Как же, Рекс, вы могли ее предотвратить?

— Когда врачи сказали, что смерть неизбежна, я взял жену за руку и стал преспокойно ждать. Мы оба. Я понимаю, что все в итоге закончилось бы тем же, но мне жаль, что я не показал жене своих стараний ее удержать. Я должен был вцепиться в нее мертвой хваткой, Морин.

Она склонилась над чашкой, будто в молитве. Рекс тоже сидел, потупив глаза, потом повторил с потаенной силой, какой она за ним раньше не замечала:

— Мертвой хваткой вцепиться…

Кулаки он сжал так, что побелели костяшки.

Эта беседа запала Морин в душу. Она снова погрузилась в уныние и целыми часами глядела в окна, предаваясь мыслям о прошлом и ничем толком не занимаясь. Морин вспоминала, какой была та молодая женщина, уверенная, что сможет стать для Гарольда всем, чем угодно, а затем оценила ту, какой она стала теперь. Вряд ли даже женой. Морин вынула из прикроватной тумбочки Гарольда найденные там фотографии: одну, где она смеялась в огороде вскоре после свадьбы, и снимок Дэвида в его первых башмачках. Внезапно что-то на снимке привлекло ее внимание. Морин присмотрелась внимательнее — рука. Та, что поддерживала сына, пока он балансировал на одной ножке. По позвоночнику пополз неприятный холодок. Это была не ее рука. Гарольда.

Она сама их фотографировала. Ну, конечно! Теперь Морин вспомнила. Гарольд держал Дэвида за ручку, пока она бегала за фотоаппаратом. Как же ей удалось выбросить из головы такую важную подробность? Она годами изводила мужа упреками, что он никогда не прикасался к собственному сыну. Не дарил ему той любви, которая так нужна любому ребенку.

Морин пошла в лучшую комнату и достала с полки альбомы, которых давно никто не открывал. На их обрезах свалялась пыль — Морин стерла ее краем юбки. Глотая слезы, она принялась просматривать альбомы, страница за страницей. Там в основном хранились снимки ее и Дэвида, но среди них попадались и другие. Их новорожденный сын лежал на коленях у Гарольда, а тот смотрел на него, опустив голову и держа руки в воздухе, словно запрещая себе притрагиваться к младенцу. На другой фотографии Дэвид восседал на отцовских плечах, а Гарольд пригибал шею, чтобы сыну было удобнее. Вот Дэвид уже подросток и стоит рядом с Гарольдом; сын длинноволос и одет во все черное, а отец в костюме и при галстуке — оба высматривают в пруду серебристых карасей. Морин рассмеялась. Они все же тянулись друг к другу! Пусть исподволь, пусть на свой лад. Но Гарольд стремился к единению, а подчас и Дэвид тоже. Морин сидела, забыв про раскрытый на коленях альбом, и, глядя перед собой, видела не тюлевые занавески, а одно лишь прошлое.

Она снова восстановила в памяти тот день в Бантэме, когда Дэвида понесло течением. Она видела, как Гарольд возился со шнурками, и у нее в сознании вновь пронеслись годы обвинений, которые она на него обрушивала. А потом ей вдруг представился тот эпизод в новом ракурсе, как будто проектор повернулся и обратился на нее саму. Внутри у нее что-то екнуло. По кромке воды бегала женщина, кричала и размахивала руками, но в воду не бросалась. Мать, не помнившая себя от испуга, не предпринимала ровным счетом ничего. Если Дэвид чуть не утонул тогда в Бантэме, ее вины в этом было ничуть не меньше.

Дни, что потянулись следом, сделались еще унылее. Альбомы со снимками лежали разложенными по всему полу в лучшей комнате, потому что у Морин не хватало духу убрать их на место. Простирнув с утра пораньше белье с отбеливателем, она оставила его на целый день преть в барабане стиральной машины. Она замаривала червячка сыром и крекерами, потому что лень было даже вскипятить воду в кастрюльке. Морин целиком ушла в воспоминания.