Николай Гарин - Оула Страница 40

«Вот, вот, что спасет меня от этой Беды!..Я…, я с тобой…, я сейчас тебя догоню, милый…» — как в лихорадке, сверкая безумными глазами, твердила уже другая Алевтина, подбирая его с полу. А наган, словно живой, сам легко и охотно улегся в ладонь. Круглая, шершавая рукоятка уместила три пальца, четвертый бегал, искал себе место, пока не лег на холодную, металлическую скобку, удобную и…податливую…

Не выдержал, сорвался шпингалет, отлетев в сторону. Распахнулась и хлопнула о стену дверь. Ее хлопок совпал с выстрелом нагана, который, выпустив легкий дымок, высоко подпрыгнул в руке женщины. Пуля впилась в потолок рядом с входной дверью. Симкин от неожиданности присел, а потом и вовсе встал на колени.

Алевтина Витальевна вскрикнула от испуга. На миг лицо стало прежним.

Она не ожидала, что ее оружие выстрелит до того, как она поднесет его к своему виску. Она почти пришла в себя, когда сильный удар в грудь, чуть ниже левой ключицы отбросил ее назад к кровати, пытаясь развернуть. Ударившись о металлическую спинку, она удивленно уставилась на солдатика, который, стоя в дверном проеме, растягивал губы в глуповатой улыбке и передергивал затвор винтовки.

Алевтину повело, она ухватилась рукой за блестящий шар спинки кровати, развернуло и бросило прямо в черную лужу рядом с лейтенантом.

Капитан Гордадзе опоздал. Выстрелы услышал перед самым домом. Грубо оттолкнув солдата, он влетел в комнату, остановился, присел. Пачкаясь кровью, проверил пульс у женщины, у лейтенанта уже нечего было проверять.

— Товарищ капитан…, товарищ капитан…, — скороговоркой, захлебываясь, трещал сзади старший лейтенант Симкин. — Я не думал, я совсем не знал, что так может…

Капитан поднялся.

— Я хотел попугать его… Он сам.… А она в нас…, вон в потолке ее пуля…, — плаксивым голосом продолжал старший лейтенант.

Капитан сдернул простыню с кровати и укрыл женщину. Затем медленно повернулся к Симкину.

— Сука ты дэшовая, старлэй, — еле сдерживаясь, говорил, словно ножом резал капитан, — а вот он был мужчиной, настоящим…

— Вставай, приятель,… быстрее, быстрее… — горячо, в самое ухо шептал Микко, — они идут… уже близко, торопись, дружище,… и замри там, как договорились…

Когда Оула притворял дверь в одном конце барака, с другого бесшумно, словно тени, просочилось человек сорок.

Хищно, как волки, они без промедления, молча кинулись к нарам и начали шмон. И делали это более быстро, умело и гораздо жестче, чем «вертухаи» или солдаты. В проход между нар полетело все, что представляло хоть какую-то ценность из одежды, обуви…. Припасы еды или курева сразу оседали в их карманах. Лезло туда и все то, что несчастным удалось как-то утаить, спрятать, что не отобрали на этапе, при многочисленных обысках.

Урки шли буквально по телам, делая привычное для них дело. Ковырялись даже в щелях нар, куда можно было спрятать нательный крестик, денежку, колечко и много чего другого.

Недовольства и возмущения без раздумий пресекались глухими и, судя по ответной реакции, чувствительными ударами. Испуганные вскрикивания и стоны слышались повсюду.

Едва они ворвались в барак, трое из них уже были рядом с нарами Микко. Сопя, откидывая с дороги чьи-то ноги, руки, они быстро и ловко лезли вверх.

Заскочив в туалет, Оула сразу нырнул направо в черный проем, во вторую половину пристроя, туда, куда складывали умерших. Лампочка в туалете горела тускло. Ее свет, пробиваясь через проем и многочисленные щели, едва-едва освещал «покойницкую». Он успел разглядеть, как от «поленницы» неподвижных тел с белеющими в полумраке голыми ступнями, нехотя шарахались во все стороны жирные, круглые крысы.

Трупы были уложены как попало, в два ряда, ногами к проему. Оула слышал, что началось в бараке, поэтому, не мешкая, ступал прямо по тугим, окоченевшим телам. Он как бревно откатил немного в сторону верхнего, худого и длинного, разулся, кинул башмаки в изголовье и улегся на его место, уткнувшись лицом в свою обувку. Рукой нащупал того, чье место он занял, потянул на себя, пытаясь закатить его на свою спину. Кое-как удалось. Затих, прислушиваясь к тому, что происходило в бараке.

А барак в это время напоминал растревоженный муравейник. Но звуки были не те, что обычно днем, когда кто во что горазд. Стоял иной, однотонный, тревожный и какой-то покорный гул.

Невыносимый холод исходил от трупов. Он проникал повсюду. Моментально замерзли спина и ноги. Пытаясь шевелить ступнями, он натыкался на ледяные ноги соседей. Оула добровольно отдавал свое тепло мертвым, грел их собой. А они все теснее и теснее прижимались к нему.

Что-то пробежало по ногам, уткнулось в лицо, пощекотав длинными, жесткими усами, скрипуче пискнуло и зацарапалось, забираясь на неподвижного соседа справа.… Крысы! Забегали колючие мурашки по спине, да так и остались, словно тоже окоченели и теперь кололи своими иголочками, пробираясь все глубже и глубже в него.

Нет, он так долго не выдержит. Где же эти бандиты?! Уж побыстрее бы все это закончилось…

Крысы наглели. Ощущая свою безнаказанность, они свободно бегали по трупам и Оула. Замирали, тянули свои острые, усатые мордочки к лицу, нюхали его, недоумевая и удивляясь тому, что нет никакой опасности и от живого человека. Деловито разбегались и, не обращая внимания на него, демонстративно принимались за прежнее занятие. Привыкнув к полумраку, Оула видел, как они, облепив лица мертвецов, грызли их, мелко-мелко похрустывая и смачно чавкая.

Его уже всего трясло крупно, волнообразно, накатами. Он сжимал зубы, чтобы не стучали, сцеплял ноги, унимая их дрожь. Голова слегка кружилась и от холода, и оттого, что он видел. Его стало немного мутить. Начало казаться, что это они, трупы, облепили, прижимаются, тянутся к нему, вытягивают из него последнее тепло, высасывают его жизнь, хотят превратить в такого же, как и они, в гулкую, деревянную мумию, чтобы уж лежать дружненько всем и ничем не отличаться.

Жалобно и обиженно вскрикнула дверь от мощного удара ногой, поспешно распахнулась, впуская в пристрой сразу несколько человек. Затопали, загомонили.

— Фу, щас «чичи» от хлорки вылезут…

— Ух ты, сколько здесь «жмуриков»!

— Ну-ка «Клещ», проверь, все ли здесь в очереди за «костюмами»?!

— А-а как?!

— А сделай им щекотно, вдруг какая су-ка оживет…. Ну, че ждешь?!

— Я че, я щас.… А крыс-то тут, крыс!..

Шаги приблизились. Крысы заметались, бросились врассыпную, чиркнув своими коготками и по ногам Оула. Тот весь напрягся, перестал дышать. Прошел и колотун.

— Во-о, а теперь «перышком» их, «перышком» прямо в «жмень» — добавил еще кто-то весело.

Заволновалась, заколыхалась «поленница». Кто-то шел прямо по ней и, кряхтя, склонялся над каждым трупом.

— А твердые-то какие, будто мертвые!.. — раздался радостный мальчишеский голос прямо над Оула. — Не-ет, живое «седло» приятней на «перо» брать. Там оно само входит, словно твой «конец» в «копилку», а здесь как в «балан».

— Во «звенит», «копилку» вспоминает!.. Да ты, кроме «шоколадницы» ничего еще в жизни не видел…, — кто-то еще один включился в веселую перебранку.

— Какую «шоколадницу»?! Да он все еще с «дунькой кулаковой» знакомится!

Все дружно захохотали.

Необычно было слышать гогот над собой, нагловатый, с хлюпаньем и хрипами.

Вдруг резкая, острая боль ударила по всему телу. Оула не успел дернуться, как сверху на него давнул лежащий на нем труп. Отпустил.

— А не все твердые, — продолжал говорить тот, что шел по «поленнице». — Видимо, некоторые совсем недавно копыта отбросили.

Но его уже слушали невнимательно, что-то говорили, перебивая друг друга, повышая голоса, хохотали.

— Ладно, Клещ, слезай, хватит топтать «жмуриков»!

Начали дружно закуривать.

— Слушай, «Червонец», я что-то не понял, кого мы ищем?..

— А я знаю?! «Папа» послал к «политике», ищи, мол, немого, но базарит по чужому… Молодого, крепкого, с седой прядью…. Вот, пожалуй, и все. Серый его вычислил.

— А че ж Серый?.. Где он?

— В «отказ» пошел, в ШИЗО «чалится».

— Ну, во-от, а мы ищи.… Да, Червонец, а ты кого «на храпок» брал там наверху?

— Не-ет, это не то. Тот наверху уже в печали, хотя тоже базарит не по нашему…

— Вот видишь…

— Не-ет, я же сказал, что «Папа» ищет крепкого, который Слона замочил. А тот дохлый….

— Базар идет, он Сюжету все «едалы» выставил? Так, нет?

— А я слышал этот немой Круглому «перед» насовсем отстегнул, один зад остался!

— А зачем ему перед, если он задом работает… — Опять грянул хохот. — Теперь он точняк «Марухой» стал. Слона больше нет, выстраивайтесь в очередь, урки…

— Ладно, «бузу тереть», погнали по новой шмонать. Сегодня не найдем, завтра всю эту «политику» долбанную на рога поставим, из-под земли выроем, а поганку найдем.… Лично «распишусь» у него на боку…