Вадим Давыдов - Год Дракона Страница 40

Он словно прочитал ее мысли, потому что вдруг выключил терминалы на столе и посмотрел на Елену с усмешкой, всегда предвещавшей очередную экскурсию, – либо с ним, либо внутрь него:

– Пани Елена, вы умеете стрелять?

– Мне приходилось держать оружие. Я могу взвести курок и нажать на спуск. Но стрелять в людей мне не приходилось ни разу, если вы об этом. Я была на войне. И не на одной… И поэтому – я ненавижу оружие.

– А я люблю.

– Никогда не сомневалась.

– Люблю, – повторил он и кивнул, словно прислушиваясь к себе и сам с собой соглашаясь. – Не функцию его люблю, но его функциональную завершенность, законченность конструкции и цели.

Потому, что ты сам – оружие, подумала Елена. Но не произнесла этого вслух, а спросила:

– Что вы хотите мне предложить?

– Не то чтобы предложить… Я собираюсь в тир и раздумываю, взять ли мне вас с собой или дать вам передохнуть.

– Разумеется, я иду с вами.

– Чудесно, – Майзель поднялся из-за стола.

– Это тоже здесь, в здании?

– Обязательно…

Уже знакомый горизонтальный лифт, потом обычный… Эти лифты были тоже напичканы электроникой, чуть ли не как космические челноки: ЖК-панели, вместо рядов кнопок с номерами этажей – буквенно-цифровая клавиатура, а для проверки допуска – сканер отпечатка ладони в тау-диапазоне. Никаких шансов для голливудской фантазии на тему фальсификации прав доступа.

Они вошли в помещение стрелкового тира. Майзель открыл оружейный шкаф – замок тоже реагировал на отпечаток ладони. Достал два пистолета, несколько снаряженных магазинов и глушители. Елена поняла, что слух ее не будет подвергаться опасности.

– И какова цель этой демонстрации?

– Доказательство виртуозного владения инструментом и глумление над вашими принципами непротивления злу насилием, – он ослепительно оскалился.

– Низведение, курощение и дуракаваляние. У Карлсона это получалось почти так же смешно. И если вам интересно, считать войну злом и быть пацифистом отнюдь не одно и то же. А пацифисткой, если вы внимательно читали нарытое вашими ищейками, я никогда не была, – Елена пожала плечами. – Ну, демонстрируйте, я с удовольствием понаблюдаю. Надеюсь, на директрисе огня не будет людей или животных?

– Вот это да, – Майзель посмотрел на Елену с веселым изумлением. – Какие вы слова знаете, однако… Нет. Я недавно перекусил, как вы могли убедиться.

Он озорно подмигнул Елене и, вставив магазин, взял оружие наизготовку. Елена не могла не отметить, как ловко и уверенно он это проделал. Просто загляденье, подумала она с усмешкой. Нет, определенно мужчины никогда не вырастают…

– Мужчины никогда не вырастают, не правда ли, пани Елена? – Майзель, улыбаясь, смотрел на Елену. – Могу поручиться, что именно это вы сейчас подумали…

– Вы знаете себя гораздо лучше, чем я, поэтому так легко угадали мою мысль, – пожала плечами Елена. – Учтите, вы сами произнесли это вслух… Должна заметить, однако, что вы почти все время удивительно изобретательно и правдоподобно притворяетесь взрослым. Ну же, я просто изнываю от нетерпения взглянуть на отстрелянные мишени!

Майзель захохотал, потом резко оборвал смех и вскинул пистолет…

Стрелял он и в самом деле великолепно. Держал оружие безо всякой рисовки, двумя руками, целился, сам превратившись в продолжение пистолета. А пистолет был его продолжением… Потом стрелял по-македонски, из двух стволов. Елена наблюдала за ним со странным, смешанным чувством. И поймала себя на мысли, что он ей нравится. Вот так, просто нравится, и все. И чтобы прогнать это ощущение, спросила:

– Вам приходилось когда-нибудь самому… стрелять в человека?

– Обязательно. И не однажды.

– Не отправлять спецподразделение с заданием, а самому?

– А вы разве вы не слышали леденящих кровь историй про то, как я носился по стране и из двух стволов отстреливал всякую мразь, – бандитов, чеченских сутенеров, албанских наркодилеров, местных и неместных шмаровозников, российских отморозков, которых здесь было… много, скажем так?

– Конечно, слышала. Но именно этот на период пришелся ряд весьма печальных событий в моей жизни, которые сильно отвлекали меня от наблюдений за вами. Я была тогда довольно молода и гораздо больше занята собой. Да и вы не успели тогда еще стать объектом моего пристального профессионального внимания. И поэтому тоже я всегда была склонна считать слухи о ваших кровавых подвигах на ниве беззаконной борьбы с преступностью, а заодно и с демократией, глупыми бреднями желтой прессы. Мне кажется, что вы не настолько примитивны, чтобы бегать по улицам и участвовать в перестрелках…

– А напрасно, дорогая. Это одна из самых ярких страниц моих будущих воспоминаний. Чудесное было время! Нам тогда чертовски повезло. Коммуняки сдали власть, как эскадрон, бандитам. И ваши друзья из интеллигентско-диссидентской тусовки, претендовавшие на то, чтобы стать новой властью, были просто не в состоянии ничего поделать с этой распоясавшейся борзотой и махновщиной. И тут, как чертик из табакерки, выскочили мы с королем… Будущим, конечно же. И открыли огонь на поражение. И народ, сраженный прямо в сердце нашими несравненными доблестями, просто упал в подставленные вовремя объятия. Все нужно делать вовремя, дорогая. И это было сделано вовремя. Протяни мы кота за хвост какие-нибудь лишние полгода, история вошла бы совсем в другой поворот.

– То есть вы хотите сказать?!.

– Я не только хочу. Я говорю. Нет-нет, я не маньяк, пани Елена, не надо так смотреть на меня… Дело в том, что только личным участием я мог вдохновить людей, поверивших в мой план, на то, чтобы начать приводить его в исполнение. Нет другого способа поднять в атаку вжавшихся в землю под кинжальным огнем противника солдат, – только подняться первым…

– Нет, подождите. Я хочу понять, что вы чувствовали при этом…

– Я чувствовал, что я делаю грязную работу, которую никто другой никогда и ни при каких обстоятельствах не сделает за меня. Что я должен делать это, если я хочу, чтобы мои люди безоговорочно верили мне, беспрекословно выполняли мои приказы, считали своим, настоящим, пусть и старшим в иерархии, но своим. Без этого ни на какой успех невозможно рассчитывать. И это знает любой командир. Неважно, бизнес, война или государственное строительство. Команда должна работать как один человек. Вот и весь резон.

– И никаких кровавых мальчиков в глазах?

– Нет. Человек, как я уже имел счастье сообщить вам, привыкает абсолютно ко всему. В том числе и к тому, к чему привыкать, в общем-то, не должен. Почему вы так удивляетесь? Разве вам не доводилось видеть людей, которые убивали своих врагов?

– Врагов… Меня иногда просто бесит ваш пафос. Конечно, я видела. Но от них… От них всегда несет мертвечиной. А от вас – нет. Это меня больше всего удивляет. Вы другой. Вы не похожи на человека, который может убить другого человека. Я не чувствую этого запаха, пан Данек.

– У меня хороший дезодорант, – усмехнулся Майзель.

– Я серьезно.

– Вы что же, не верите мне?

– Верю. Словам – верю. Своей информации – тоже верю. Не могу сомневаться… Но ваши слова и мое знание чудовищным образом не совпадают с моим обонянием. Этого просто быть не может.

– Ну, и как же мы будем выходить из создавшейся ситуации?

– Понятия не имею. Только время, быть может, расставит все на свои места…

– Надеюсь, – он с улыбкой посмотрел на Елену.

– И кошмары вас не мучают?

– Я же не сплю, разве вы не знаете?

– О Господи. Я и забыла. В это просто невозможно поверить.

– Что выросло, то выросло.

– А как же мораль?

– Никак. На том свете ответим. О, стихами заговорил, это же надо! Нет никакой универсальной морали. Нельзя сидеть и ждать, пока тебя убьют. Нужно драться. Нельзя не стремиться предотвратить убийство, даже если для этого нужно убить убийцу. Или убийцу сотен. Или сотен тысяч. При чем тут мораль? Где здесь место для нее? Единственная мораль, которую я признаю, заключается в следующем: я дерусь, потому что дерусь. Я никого не надеюсь победить, кстати. Я просто не отступаю. В принципе. Зло, добро, мораль… Откуда добро и мораль, если нет зла, пани Елена?! Когда мои люди видят, как мы превращаем все вместе свинец в золото, у них такой эмоциональный и творческий подъем начинается, что просто диву даешься… И они сразу же понимают, что зло, оказывается, далеко не всесильно. Просто с ним нельзя мириться и пересказывать друг другу с ужасно умным видом всякий бред про конвергенцию. И тогда все мы выиграем. Только зло будет в проигрыше. Поэтому я стрелял, стреляю и буду стрелять в мерзкие хари с большим удовольствием. И без всяких угрызений совести.

– Ну, предположим. А как быть с таким понятием, как верховенство закона?

– О чем это вы?

– Ну, хотя бы об этой вопиющей истории с подростками, рисовавшими граффити в метро. Ваши «Королевские Соколы», беззаконно патрулировавшие улицы, надевали им железные рукавицы, так что бедные дети несколько недель не могли есть и пить без посторонней помощи, и обливали их какой-то несмываемой краской, а полиция штрафовала родителей на совершенно чудовищные суммы…