А. Федоров - Оракул петербургский. Книга 2 Страница 40

Сабрина попыталась кое-что уточнить:

– Музочка, а какова же цель эксперимента, что проверял Высший разум, соорудив его на Земле.

– Вот здесь как раз огромное, просто необозримое, число вариант задач, целей. Но самую верную отгадать нам не дано, иначе сам человек будет способен вмешаться в эксперимент. И, как водится, подгадит в чем-либо. – отвечала Муза. – Из возможных вариантов Сергеев склонялся к попытке вывести особую породу людей, скажем, толерантных к каким-то биологическим или поведенческим вирусам. Однако все могло быть и весьма прозаично: например, иные миры избавляются от генетического брака, накопившегося в популяциях своих соплеменников. Так что, Сабринок, дерзай: предлагай свои варианты.

Подруги вышли на Дворцовую площадь, и Сабрина околдовалась величием развернувшейся перед глазами панорамы. Она вертела головой, медленно вращалась на месте, пытаясь ощутить и сохранить размах впечатлений. Так, медленно продвигаясь домой, спотыкаясь вниманием на архитектурных шедеврах, переживая эстетическое просветление, подруги добрались до своего дома на Гороховой улице, что идет параллельно Невскому проспекту. Словно сговорившись заранее, обе одновременно вспомнили сергеевкий стишок на злобу дня ("Малярия"):

Каменный мост громыхнул вопрос:"Быть ли в Питере ненастью –На Гороховой несчастью?"Дом тридцать застыл, как храм,Нимфеткам святость не по зубам.Моя единственная, почти таинственная,Приходит к ночи, убедиться воочию:Чары вцепились прочно,Воля порочна, разум спит,Как дальний скит, слезой умыт.Душа монаха не примет краха,Но муза дракона, глаза хамелеонаГипнотизируют братца: просит остаться.Нет равенства в болезненной любви:Господи, помилуй и помоги!Выбраться надо из круга Ада.Помолюсь Святой Деве Марии:Спаси грешника от сладостной малярии!

С тем и вошли в квартиру: их встретили три кошечки (Маша, Муза, Серафима), супружеская пара спаниелей – Граф и Буля. Взаимопонимание было редчайшее: животные смотрели на хозяек одинаково внимательными глазами, выражавшими одно общее желание – поесть поскорее! Хозяйки, усовестившись, принялись срочно готовить обед для своих питомцев, да и о своих желудках необходимо было позаботиться. А над головой, словно Дамоклов меч, нависало вещее замечание – концовка Псалма 77: "И он пас их в чистоте сердца своего, и руками мудрыми водил их".

День за днем медленно и без всяких потрясений текла жизнь подруг. Ничто не предвещало грозы – грома и молний. Хватало времени готовить, стирать, убирать квартиру, не забывать о несложных нарядах, раскапывать и систематизировать архив Сергеева. Но самым главным, естественно, была забота о течении беременности и подготовке к неотвратимо приближающимся родам. Сабрина должна была стать повторнородящей, а потому обладала уже достаточным опытом подготовки к материнству, да и организм ее уже испытал известные муки, а значит в нем давно настроились системы защиты жизни матери и ребенка. Беременность протекала без осложнений, Муза исподволь наблюдала медицинским оком за перестройкой, не надоедала советами, но умело, профессионально подходила к организации быта Сабрины. Она взяла на себя заботу о подготовке приданого и организации защиты от всего того, что однажды обязательно должно будет рухнуть на Сабрину, как снег на голову.

Пришлось задуматься о некоторых нововведениях в отечественной медицине – о всеобщем медицинском страховании и его горестных последствиях для населения огромной, развращенной государственной заботой о здоровье своих рабов, страны. Сабрина со своим будущим ребенком представлялась жалкой песчинкой в этом пыльном и бестолковом царстве.

Больше всех волновалась Муза. Она-то знала прелести отечественного здравоохранения. В ней все больше и больше просыпалось какое-то особое, законсервированное материнство. Доходило до маразма (так она сама называла это состояние): в сердце зрела и шевелилась некая зараза – ревностью к Сабрине, к ребенку. Был дурной сон – привиделось, что беременна именно она, но у нее каким-то детективным образом похитили эту беременность: плод внедрили в чужой организм. Муза в ту ночь проснулась в холодном поту, долго не могла прийти в себя. Разобравшись в том, где реальность, а где фантазия, двинулась в другую комнату, к Сабрине. Нежно, осторожно, чтобы – не дай Бог! – не разбудить спокойно сопевшую подругу, стала ощупывать ее живот. Все было на месте! Все было в порядке! Муза представила себе возможный поворот мыслей любого наблюдателя, ненароком заставшего ее за этими акушерскими манипуляциями. Самой Сабрине все можно было объяснить. Она, безусловно, поверит в добрые намерения подруги. Но чужой глаз – всегда злой глас! Он может стать не только "гласом вопиющего в пустыне", но и обвиняющим в пороке. Одни заподозрят в лесбийских наклонностях, другие – в фетишизме.

Эти мысли вдруг неожиданно вывели Музу на интимные откровения самой с собой: она задала себе опасный вопрос, на котором некоторые женщины, особенно ее возраста, ломаются окончательно и бесповоротно. Муза спросила себя: кого сейчас люблю больше – мифического мужчину-принца или земную подругу-женщину? Ответ повис в воздухе и никак не хотел приземляться в сознании только потому, что Муза боялась произносить в слух правдивый ответ. Для полного откровения требовалось мужество! Откровенный ответ был смертельно простым: "Я люблю тебя, Сабрина, твоего ребенка и никого больше"! Муза была профессиональным психологом и хорошо понимала куда ведут такие откровения.

Настало утро: Сабрина, как ни в чем не бывало, умывалась, готовила завтрак. Муза, словно нашпаренная, глотнула толику кофейку и, не отведав скромный бутерброд, рванула в поход по официальным медицинским учреждениям.

Пока Сабрина со все возрастающим любопытством и энтузиазмом исследовала литературный архив, Муза усердно оценивала систему организации здравоохранения и, в частности, службы родовспоможения и педиатрической помощи. Покончив с анализом безобразий, творимых в этой области в России, Муза переключила внимание на то, что делается за рубежом. Она связалась с Магазанником и получила подтверждение того, что у фирмы имеется возможность организовать специальную поездку во Францию, Германию, если Сабрина пожелает рожать в зарубежной клинике. Но здесь, совершенно неожиданно для себя, Муза столкнулась с резкой и категоричной отповедью, исходящей от самой Сабрины. Она, переполненная левацким патриотизмом (термин ввела Муза), отринула все попытки оторвать ее от новой родины. Она страстно желала разделить "участь своего народа". Услышав филологический перл, Муза фыркнула так, что встряхнулись стены квартиры. Затем, отдышавшись, подавив негодование, спросила:

– Ты, милочка, случаем, не царских кровей. Это он, наш батюшка царь, вместо того, чтобы передушить большевистскую нечисть, отправить в сумасшедший дом всех этих психопатов и шизофреников, решил делить участь с народом, за что и был варварски уничтожен. Потом Россия восемьдесят лет хлебала собственную кровушку, да не стаканами, а ведрами!

Сабрина ничего не ответила, понимая, что подруга лишь печется о ней и ребенке. Она прижалась к Музе щекой, чмокнула подругу прямо в сочные губы и снова занялась архивом. Муза внутренне поплыла от восторга и нежности, но заявила деланно грубовато:

– Вижу, девонька, сестричка, солнышко, что ты зачиталась крамольными мыслями своего благоверного. Они иссушили тебе мозг, вконец испортили твою бедную головушку. Кстати, во французском и испанском Сабрина означает сестра, племянница. Думаю, что Сергеев видел в тебе не только женщину, вызывающую у него понятное головокружение, но и сестру, дочь, с которыми он встречался в прошлых жизнях. Боюсь, что и мы с тобой были сестрами когда-то, если не подозревать большее.

Сабрина словно ждала такого замечания. Она придвинула к Музе бумажку со стихом "Сабрина" и стала читать его вслух.

Муза, дослушав до конца отповедь греху, потрепала подругу по загривку, прижалась к ней щекой и сказала:

– Все же ты влюбленная дурочка, Сабринок, продолжает вешать тебе лапшу на уши твой Сергеев даже после смерти. А ты внимаешь его виршам, как неоспоримым приказам, и живешь в сказке, которую он для тебя выдумал. Да, наверное, обе мы дуры: я ведь тоже из-под влияния Мишки так и не могу выйти по сей день. Жаль, что он стихов, паршивец, не писал, а то бы и я потешала душу стройностью рифм и сказкой сладких слов.

Загадочно имя Сабрина -нашептано тьмою веков,пришло от простых рыбаков,от спермы тупых мужиков.Как белое платье в крови,трясущее память поныне -донашивали его графинипоследующих веков.Сабрина-первая былаза святость в жертву отдана.Толпа бунтующих скотов,терзала девичий альков.Ниспослана Богом награда -Сабрина вырвана из Ада.Прошел заметный интервал.Контуры бытия изменялись -иной биологией наполнялись,воспитанием шлифовались,образованьем насыщались.Душевно-нежную точность,как проверку на прочность,оформлял, бесспорно, Бог -здесь ошибиться Он не мог.Не стоит ободрять генетика:для Бога муки те – эстетика.Всевышний выбирал дорогуведущую людишек к Богу:толпу безумных вразумлял,на путь покойный наставлял.Сабрин судьба – эксперимент,лишь поучительный момент.Собак воспитывают плетью,а человека – состраданьем,примером вещим, назиданьем,молитвой, верным покаяньем.Сабрина приняла крещенье -и заслужила тем прощенье.Путь верный сам проверь -не мукой горькой и не скукой.Есть верный признак проведенья -терпенье, радость и прозренье.Сам разгадай грехов обличье -тем заслужи благополучье.Воистину, для всех один:Судья Всесильный -Бог наш – Господин!

Муза внимательно заглянула в глаза Сабрине, погладила ее по животу и спросила: