Ольга Новикова - Каждый убивал [Журнальный вариант] Страница 40

Да при чем тут это?

Глеб сердито вскакивает со стула и хватает одну гантель. Вдарить бы сейчас между глаз какому-нибудь одногруппнику. Но он же их забыл, встретит — не узнает… Утяжеленная рука делает размашистые вертикальные круги, и мысли возвращаются в нужное русло.

А если Екатерина завербовала Анжелу? Вряд ли втемную.

Нет, не туда думаю. Меня не касаются их шпионские игры.

Лучше проверю, нет ли у нее какой-нибудь связи с Бизяевым. Виктор Рюрикович — главная моя закавыка.

Погуглив “Екатерина Лавринец + Виктор Бизяев”, Глеб переходит на Яндекс, но и там не обнаруживает никаких следов. Секретят или даже не знакомы? Где бы еще проверить? Только-только брезжит догадка, как на столе начинает крутиться мобильник, поставленный на немой режим.

Глаза бы мои на него не глядели!

Скосив взгляд на табло, Глеб видит неопознанный ряд цифр. Значит, кто-то неважный, раз его нет в телефонной книжке. Игнорируя звонок, Глеб запускает программу поиска в одном из фээсбешных файлов. Код доступа он подсмотрел и запомнил, когда расследовал убийство их информатора.

Но вибрация не утихает. Настойчивый, блин… Может, все-таки по работе? Группа же новая была… А может, в лаборатории получили новые данные…

Приходится утихомирить жужжание.

— Слушаю! — отрывисто гневается Глеб в трубку.

Надо же, Витек. Почему не опознан? Записан в памяти мобильника… Звонит не со своего телефона или есть другая трубка, конспиративная…

Требует срочной встречи. По телефону отказывается даже намекнуть, в чем дело.

— Я в десяти минутах ходьбы от твоего дома. Зайду?

Интонация просящая, в настойчивости не проглядывает никакой наглости. Может, Витек что-то знает про Екатерину Лавринец… Земляки все-таки…

— Ладно. Ненадолго.

37. Ада

Струхнул-то как…

Ада не ожидала такой реакции от бывшего мужа.

Фу!

Просмотрев самодельный ролик про то, как из Ники уходит жизнь, Витек побледнел, левой рукой сунул Адин мобильник в задний карман брюк, правой зажал рот — и бегом из кафешки. Видимо, так приспичило, что нет времени искать, где тут сортир. На тротуар блеванул, прямо рядом со входом. Официант при расчете бурчит что-то насчет уборки. Витек безропотно оплачивает дополнительный труд.

Как же он работает судмедэкспертом, если такой чувствительный?

Но когда бывший муж выводит ее на улицу, молча тащит за угол, в безлюдный двор-колодец, и только там начинает говорить, Ада понимает, что он не убийства испугался. Сопряжение работы и личной жизни, неожиданное, — вот что выбило его из колеи.

Не предполагал он… Не предвидел, что его коснется… Пока трупы с вывалившимися языками, размозжженными головами, переломанными конечностями и т. д. и т. п. были ему посторонними, как бы за стеклом, — он сохранял хладнокровие. Типичный мужской эгоизм. Абсолютно безразлично относятся они к чужому — будь то болезнь, насилие над ребенком, разбой, смерть…

Ада знает. Своими глазами все это видела, ее нервы изнашивались…

Пока жили вместе, она совсем перестала сообщать ему о своих бедах. От его равнодушия еще тошнее становилось. Особенно противна была самая первая минута, когда он спокойно соображал, как именно его касается неприятность жены… Иногда вслух рассуждал: “Клиентка нахамила?.. Но ты же в деньгах не потеряешь? А то мне ноутбук позарез нужен”. Омерзительная искренность.

И про бесплодие не надо было ему говорить…

— Что делать? Что делать? — растерянно повторяет Витек, охлопывая брючные карманы.

Наконец в заднем находит Адин мобильник и без спроса набирает на нем какой-то номер. Долго не отвечают. Но у Витька хватает терпения дождаться отзыва. Не называя имени абонента, напрашивается к нему в дом. И только после этого приказывает:

— Пойдешь со мной!

Как будто имеет право. Забыл, что сам же меня отфутболил… Если для женщин прошлого нет, то для мужчин оно всегда под рукой. Пользуются, вне зависимости от того, что там натворили.

Нашел, кем покомандовать — и мандраж исчез. Успокоился. Знакомая картина…

Зря я ему ролик показала! Никакая он не опора. Не был и не будет.

Но надо как-то выпутываться…

Уйти? Так и тянет развернуться на сто восемьдесят градусов и бегом отсюда. Но… Нельзя упускать контроль над ситуацией, раз уж вляпалась.

Однажды было — устранилась, зажмурила глаза, перетерпела… Урок на все оставшееся время.

Молчала, когда один из материных дружков-постояльцев затащил на кухню. Тринадцать лет только что исполнилось. Несчастливое число… Ночью по дороге в уборную перехватил. Только бы не описаться, думала, пока он копошился… А потом сразу побежала на унитаз, но не смогла пописать… Долго мучилась у себя на раскладушке, ноги к животу поджимала, с боку на бок ворочалась… Мочевой пузырь все никак не мог расслабиться. Стыдно, больно… А утром, когда мать вернулась с ночной подработки, все ей выложила. Доморощенная очная ставка. Дядька приобнял мамашу и на голубом глазу посоветовал ей поить дочку валерьянкой. “Перед сном, чтобы ее разные фантазии не посещали…”

Мать так и поступила. Еще и горшок в комнату поставила. “Не шляйся в одной ночнушке — ничего и не случится!”

Думала — забуду, вычеркну из памяти. Не получилось. Последствия не только моральные… Из-за этого, наверно, никого мне никогда не родить.

Так что устраняться никак нельзя.

Наорать? Заплакать? Черт знает, как Витек на это отреагирует…

— Куда идем? — не двигаясь с места, самым безразличным голосом спрашивает Ада. Самой бы не слететь с катушек.

— К специалисту. Он рядом живет. Покажем твой ролик… Посоветуемся… — Витек берет Аду под руку и ведет ее куда-то вглубь двора. Хорошо ориентируется. Местность-то знакомая — его бывший участок.

Она не сопротивляется. Решено же, что нельзя пускать дело на самотек. И мобильник мой у него… “Верту” все-таки. Дорогая вещь. Там все контакты, он — сердце профессиональной жизни. Пересадка информации требует усилий и времени… Неоткуда их взять.

На всякий случай Ада старается запомнить дорогу… Чтобы не плутать, если понадобится путь отступления. Безымянные переулки, школьный двор, детские площадки с разноцветными спиральными горками, качелями, песочницами, где так весело, так интересно чужим детям…

Наконец Витек выводит ее… к кирпичной махине. Вроде знакомое место… Ада озирается… Может, в этом районе несколько таких нелепых, уродливых домов? Может, это типовая застройка двадцать первого века? В шестидесятых были хрущевские пятиэтажки, в семидесятых — брежневские блочные девятиэтажки, потом ельцинские семнадцатиэтажные башни, а теперь вот эти громадины за тридцать этажей, для форсу облицованные кирпичом…

Но тут показывается невысокая фигурная постройка фитнес-центра, и становится ясно: это именно тот дом. Опасный дом Светланы Бизяевой.

Ада сжимается… Не пойду! Шага в ту сторону больше не сделаю!

Но и Виктор останавливается у бордюра. Пережидает, пока по проулку мчатся элегантные “мустанги”, “мерседесы”, “ситроены”… Переходит на другую сторону к башне ельцинских времен. Из двадцать первого века в двадцатый… Ада почти сомнамбулически — за ним. Отрешенно слушает переговоры по домофону, но когда и со второго раза войти не удается, и владелец квартиры продолжает терпеливо объяснять бестолково суетящемуся Витьку, что дверь сразу дергать не надо, до нее доходит: голос хозяина ей знаком.

— Ты что, к следователю меня привел?! — хватает она за рукав бывшего мужа.

Тот выпускает ручку только-только ему поддавшейся тяжеленной железной двери, и она медленно захлопывается.

Витек в третий раз набирает номер квартиры и, не отвечая на Адин вопрос, велит:

— Теперь сама объясняйся!

Но говорить не приходится. Когда вслед за хозяйским “нажимаю” раздается жужжание, Ада секунду пережидает и только тогда тянет дверь на себя. Витек, подтолкнув даму, быстро шмыгает в расширяющийся прогал. Какое уж тут — ladies first…

Отпустить ручку и остаться на улице?

Сбежать!

Но ноги сами ведут Аду в подъездную темноту. Может, там — ее счастье? Идет вслед за Витьком. Он сворачивает направо, к обшарпанной, неуютной лестнице. Лифт игнорирует… А, всего лишь на второй этаж надо подняться…