Майкл Чабон - Вундеркинды Страница 40

— Если только они его не купят. — Как и накануне вечером, я был поражен молодостью Джеймса, меня переполняли смятение и зависть, наверное, нечто похожее испытывает старый бейсболист с парализованной рукой, глядя на молодого, талантливого и полного сил игрока, который делает подачу за подачей — мощные, размашистые и бестолковые удары, летящие мимо цели. — Оригинальная теория, — я усмехнулся. — Богатые люди не бывают счастливы. Знаешь, мне кажется, что «Гражданин Кейн» был бы гораздо интереснее, если бы они затронули в фильме эту тему.

— Да, — Джеймс благосклонно кивнул, — я понимаю, о чем вы говорите.

— Надо же, Джеймс, ты только сразу не смотри, но, по-моему, одному из богатых ублюдков Суикли ты явно приглянулся.

— Что? — Он заерзал на сиденье и подпихнул пакетик с марихуаной под правое бедро. С нами поравнялась красная «миата», в которой сидела молодая симпатичная блондинка в темных очках. Крыша ее кабриолета была откинута, и ветер неистово трепал светлые волосы девушки. Прежде чем дать газ и на бешеной скорости унестись вперед, она одарила Джеймса ослепительной улыбкой и приветливо помахала ему рукой. Джеймс упорно смотрел в другую сторону.

— Твоя знакомая? — спросил я, наблюдая за реакцией девушки, когда она заметила на капоте «гэлекси» очертания задницы Вернона Хардэппла.

— Нет, — Джеймс замотал головой, — клянусь, я ее не знаю.

— Я тебе верю.

Некоторое время мы ехали молча. Потом Джеймс выудил из-под бедра пакетик с марихуаной, решительно вскрыл его и, сунув нос в образовавшуюся щелку, понюхал содержимое.

— Судя по запаху, травка что надо, — с видом знатока изрек он.

— А ты откуда знаешь? Вчера ты говорил, что не куришь травку, потому что «не любишь терять контроль над эмоциями».

Джеймс снова залился краской. Думаю, он прекрасно осознавал, что вчера несколько утратил контроль над эмоциями, и если бы пошел чуть дальше, то непременно превратился бы дикаря, который, зажав в зубах сигарету и выпуская из ноздрей клубы едкого дыма, шатается по Централ-авеню и пинает ногами припаркованные возле тротуара машины.

— Это все из-за отца, — сказал он и, подумав немного, добавил: — Он курит травку. Ему врач прописал.

— Врач? Твой отец болен?

Джеймс кивнул.

— Да, мой папа… у него рак… прямой кишки.

— Боже мой, Джеймс. — Я был потрясен. — Черт, дружище, прости, я не знал.

— Угу. Он очень плохо себя чувствует, наверное, из-за химиотерапии. Настолько плохо, что даже не выходит из дома. Ну, и работать, конечно, тоже не может. Папа совсем забросил свой пруд, ужас — вода зацвела и покрылась какими-то хлопьями, и форель почти вся передохла. — Он покачал головой и скорбно вздохнул. На лице Джеймса промелькнуло легкое отвращение, словно он со всей ясностью вспомнил тот ужасный запах гниения, который витает над заросшим прудом его отца. — Ну, вы же понимаете, в таких случаях прописывают вот это. — Он встряхнул пакетик. — Хотите, я сверну вам сигаретку. Я всегда сам делаю сигареты для отца.

— Тебе самому приходится сворачивать сигареты? А я слышал, что сигареты с наркотиками, которые официально выдают онкологическим больным, делают промышленным способом, как обычные.

— Возможно, но только не те, которые выдают моему отцу. — Джеймс сурово нахмурил брови. — Мы просто получаем траву, вот в таких же маленьких пластиковых пакетиках.

Я пожал плечами. Мы проехали мимо полуразрушенного сарая, над входом в который все еще виднелась выцветшая вывеска «Рэд Мэн», и почти сразу же за сараем на обочине дороги промелькнул указатель, сообщавший, что до поворота на Киншип, штат Пенсильвания, осталось семьдесят пять миль. Я почувствовал, как екнуло сердце, и к горлу подступил комок, словно где-то глубоко внутри меня натянулась невидимая струна.

— А-а, ну тогда конечно. Если хочешь, можешь свернуть мне небольшой косячок. — Я сунул руку в нагрудный карман жилета и достал сложенную книжечкой маленькую упаковку папиросной бумаги. — Держи. Постарайся, чтобы ее не унесло ветром.

Он опустил крышку бардачка, оторвал от книжечки один листок, расстелил его на крышке и, взяв в щепотку крошечный комочек слипшейся травы, положил его на бумагу. Затем плотно закрутил пакетик и подпихнул его себе под бедро. Порыв ветра едва не унес листок, он с шуршанием заскользил по крышке бардачка.

— Эй, осторожно. Учти, приятель, я надеялся, что мне этого запаса хватит надолго. — Я прижал ладонью ускользающий листок и на мгновение бросил руль, «гэлекси» тут же вильнул в сторону, нас слегка тряхнуло, и мы вылетели на поросшую травой обочину дороги. — О господи! — Я выровнял машину.

— Извините, — сказал он, собирая рассыпавшиеся компоненты моего будущего косячка. Джеймс мельком взглянул на меня и начал заворачивать слипшийся комочек травы в папиросную бумагу, словно это был маленький подарок, который он собирался преподнести своему профессору.

— Нет Джеймс, не так. Ты сначала должен размять его, иначе сигарета будет плохо гореть. Ты же говорил, что знаешь, как это делается.

— Я знаю, — произнес он таким оскорбленным голосом, что я решил оставить мальчика в покое. Пожав плечами, я стал смотреть вперед на извилистое шоссе, похожее на блестящую черную реку, по которой я столько раз проносился вместе с Эмили и которая была для моей жены главной магистралью ее жизни. Глядя на безликие красновато-серые и грязно-желтые городки с их низкими, приплюснутыми, как блин, домишками и куполами церквушек, похожими на блестящие луковицы, на бейсбольные поля и ржавые ангары железнодорожных станций, она вспоминала, как ездила по этим же местам, возвращаясь домой из колледжа на время летних каникул, приезжала на праздники и выходные или для того, чтобы вместе с семьей отметить день рождения, или мчалась в родительский дом, ища утешения после любовных трагедий своей питсбургской жизни. Я знал, что, как и у большинства женщин, в жизни Эмили случались серьезные разочарования — обычно мужчины называют их маленькими неудачами. И я был далеко не первым предателем, который мчался по шоссе № 79 вслед за сбежавшей от него Эмили, подгоняемый обидой и довольно сомнительными намерениями.

— Готово. — Джеймс протянул мне неумело свернутую сигарету. — Ну, как? — с нескрываемой гордостью спросил он.

— Великолепно. — Он удовлетворенно кивнул и расплылся в улыбке. Я передал ему зажигалку, мы оба заметили, что мои пальцы дрожат. — Не мог бы ты прикурить сигарету?

— Ладно, — не очень уверенно ответил Джеймс. — Профессор, а с вами-то все в порядке? У вас у самого какой-то беспокойный вид. — Он зажал сигарету губами, прикурил и передал ее мне.

— Все нормально. — Я взял сигарету, затянулся и выдохнул легкое облачко дыма. Ветер подхватил его и унес прочь. — Просто немного волнуюсь, — сказал я, проводив дым глазами. — Ты же понимаешь — мне предстоит встреча с женой.

— Она на вас очень сердится?

— Очень. И имеет на это полное право.

Он кивнул.

— Она красивая. Я видел ее фотографию у вас на столе. Она… э-э… китаянка?

— Кореянка. Ее удочерили. В семье Воршоу трое приемных детей, и все корейцы.

— А своих детей у них нет?

— Есть, вернее, был — Сэм умер. Вообще-то сегодня годовщина его смерти. Или вчера? Я забыл, эта дата как-то очень сложно вычисляется по лунному календарю. Вчера они зажгли свечу, которая должна гореть в течение двадцати четырех часов.

Джеймс молчал, видимо, размышляя над моими словами. Я тоже молча курил корявую сигарету, свернутую неумелой рукой. Джеймс не позаботился о том, чтобы удалить мелкие семена, они время от времени вываливались из окурка и вместе с пеплом падали на мой охотничий жилет. Мы уже миновали Зелейнопл, Эллвуд-Сити и Слипери-Рок. Количество поворотов, которыми я мог воспользоваться, чтобы свернуть с шоссе, и расстояние между мной и Эмили неуклонно сокращалось. И я уже начал серьезно жалеть, что решился на эту поездку.

Как ни хотелось мне оказаться среди шумных, восторженно-сентиментальных и философски-невозмутимых родственников жены, я понимал: лучшее, что я могу сделать, — это оставить Эмили в покое. Я и так доставил ей массу неприятностей, а известие о беременности Сары станет для нее настоящим ударом. Дело в том, что в течение нескольких лет мы с Эмили пытались завести ребенка. Она становилась старше, я тоже старел, мы считались мужем и женой, но между нами была пустота, в которой, как в черной дыре, исчезало время и пространство. Когда наши попытки справиться с этой задачей естественным путем ни к чему не привели, мы обратились к врачам: следуя их рекомендациям, мы пробовали разные методы, от измерения температуры и составления графиков до скрупулезного изучения ежемесячных циклов и наблюдений за поведением яйцеклеток Эмили; мы даже начали думать об усыновлении ребенка. А потом, в один прекрасный день, мы, словно по волшебству, даже не обсуждая эту тему и не говоря друг другу ни слова, сдались.