Алексей Алёхин - Голыми глазами (сборник) Страница 40

Изречения великого старца украшают витрины, стены и спичечные коробки.

В ресторане можно заказать обед в конфуцианском стиле, где под тарелкой будет лежать вырезанный из алой бумаги иероглиф, а в крошечные рюмочки по ходу перемен подливают крепчайшее гаоляновое «вино» по-конфуциански, делающее честь изобретателю.

И повсюду – с репродукций старых картин, с грубых нефритовых печаток, с афиш и из алтарей, где он сидит двухметровой раскрашенной куклой, – глядит сам Конфуций с лицом доброго людоеда.

Оставив за спиной россыпь кумирен под рыжими фаянсовыми крышами и гостиницы в бамбуке, миновав остатки городских укреплений с серой пирамидой башни, у неприступного подножия которой желтела разложенная на просушку кукуруза, мы тронулись в обратный путь.

Потянулась череда полей, с которых уже убрали здешний «благоухающий» рис. Серые пятна сохнущего по обочинам арахиса.

Кирпичные курятники разбогатевших деревушек.

Поросшие рваной зеленой овчиной холмы, на которых то тут, то там заметишь божественный островерхий силуэт беседки или нацеленный в небо суставчатый палец пагоды.

Нас еще ждал поворот к упрятанному в горах монастырю Тысячи Пыльных Будд – многометровые каменные ступки и пестики буддийского кладбища и сам храм, весь опоясанный изнутри скамьями, полками и полочками, точно вывернутая наизнанку большая этажерка. На них тесными рядами сидят в пыли, спорят, размышляют, сердятся, а самые мелкие и многочисленные просто взирают золочеными личиками, сотни разнокалиберных воплощений Просветленного и его сподвижники.

Особый интерес представляет нижний ярус, где на скамейках расселись изваяния здешних монахов, лежащих ныне под каменными ступками. Фигуры в человеческий рост раскрашены и весьма красноречиво передают характеры своих прототипов, отговоривших, отпивших и отсозерцавших еще в династию Сун. Они очень выразительны и в чем-то схожи с европейской деревянной скульптурой того же времени. Только сделаны из глины и гораздо искусней, ибо снабжены, как сообщила гид, шелковыми сердцами, легкими, печенью и прочими необходимыми для загробного существования внутренностями.

…И дальше по шоссе.

С залитых косым солнцем полей возвращаются крестьяне с охапками сухих кукурузных стеблей за спиной.

За велосипедом бежит, перебирая ногами, привязанная к багажнику лошадка.

Автобус трубит.

В попадающихся деревнях закипают на улице котлы.

Торчат стоящие под отделкой двухэтажные здания будущих магазинов, заготовительных контор и отделений автомобильной компании.

Щиты с рекламой промышленных насосов загораживают кусочки неба.

Навстречу, из золотой закатной жижи с увязшими в ней пирамидальными тополями, парни в плоских соломенных конусах на головах катят с вечерних работ порожние тачки какой-то сложной конструкции, похожие на тяжелые деревянные велосипеды.

На четвертый день путешествия мы въехали в провинциальную столицу Цзинань, вот уже 2600 лет удобно стоящую на перекрестке сухопутных, с севера на юг, и водных, по Хуанхэ, путей.

В свое время город побыл под колонизацией, оставившей в его облике заметный немецкий акцент. Вокзал с башенкой, уцелевшая кирха, островерхие дома с высокими трубами – закрыв один глаз, можешь полюбоваться Германией начала века. В эти милые декорации уместно вписываются новопостроенные билдинги, блистающие затемненным стеклом.

Еще побывавший тут Марко Поло дивился бойкости местных торговцев и ремесленников.

Нынче на дрожжах береговой свободной зоны экономика опять вспухает. Оснащенные японцами и американцами заводы, новехонькие торговые улицы, отели, вознесенная над деловым центром реклама «Фольксвагена». Даже иные окрестные деревушки, вовлеченные в орбиту, чудовищно разбогатели и обзавелись многоэтажными стеклянными раковинами международных торговых центров с миллиардным оборотом…

Ты спросишь, откуда деньги.

Очень простой секрет: они все без остатка в деле, а на руки перепадает юаней по сто в месяц.

Когда из высокой зеркальной витрины туристического автобуса заглядываешь в мутные окна жилых домов, берет оторопь. Слабая лампочка под потолком, тусклые голые стены, уют вокзального сортира. Вся мебель состоит из вбитых на уровне плеч гвоздей для одежи и каких-то ящиков, загромождающих подоконник. Пола не видно, но вряд ли там ковры.

Это – в новых домах. А еще мышеловки узких, пропахших варевом улочек сплошь из серых слепых бараков, набитых стиркой, ржавыми велосипедами и людьми.

Китайцы уверяют, что идут по пути «коллективного обогащения».

Склоняюсь к мысли, что это не словесная уловка и вполне в духе местных традиций.

Дело тут не в режиме. Человек в этих местах никогда и не ощущал себя космосом, но только малой частицей более серьезного организма – семьи, войска, империи. И так не в одном Китае.

Возьми соседей из богатой Японии: они дышат в спину американцам! Но лишь все вместе, а не поодиночке.

Что имеет единичный японец кроме миниатюрной квартиры, набитой дешевой электроникой, и ежегодного четырехдневного отпуска? Пожизненную службу в компании.

Сравни его с веселым американцем. Его домом. Его большой машиной. Его отношением к жизни и работе. И удовлетворенной любовью к себе, бейсболу и путешествиям.

По таким меркам японцы бедней и европейцев.

Но тут вопрос ценностей. Возможно, они способны непосредственно осязать общее богатство, как мы – личное. Во всяком случае, надо признать, что они – другие, и не всегда страдают от этого.

То же и китайцы.

Из своих тоскливых домов они при всяком удобном случае выходят на улицу. Именно туда проливаются и первые капли отпущенных материальных благ.

На месте прежних оборонительных рвов расплылась цепочка прудов и парков для гулянья.

Павильоны в асимметричных свисающих садах, зеленоватая вода взятых в мрамор источников, по поверхности которой плывут легкие алюминиевые монетки, пущенные на счастье. Причудливые камни, похожие на иероглифы.

Одетые в лучшее и единственное толпы шляются, глазеют, тянут за руку детей, сосут засахаренные фрукты на палочках, перекликаются и пьют коку из ярких, как елочные игрушки, банок.

Прогуливался в этих местах и Ду Фу двенадцать веков назад. Где-то поблизости большое озеро, на котором он жил в крытой камышом лодке, утешаясь вином.

Обычаи муравейника нерушимы. Даже управляющие здешним «коллективным богатством» ведут жизнь скромную и примерную. По части развлечений начальники больше налегают на групповые казенные угощения.

У нас что ни вечер банкеты.

Залы в парадных золотых иероглифах. Девицы в шелковых шаферских лентах через плечо у высоких дверей. Китайские церемонии, палочки с инкрустацией. Суп из черепахи, лягушачьи лапки, ласточкино гнездо, хрустящие скорпионы фри… Черт возьми!

Поднебесная, 43-й день

Письмо четвертое

о переменах Пекинской погоды

Да, мой искренний друг, поговорим на сей раз о погоде.

Ничто так не освежает взгляд, как перемена обстановки. И если уж не можешь ехать дальше, не следует упускать естественной смены декораций.

Пока в Поднебесной еще тепло, лучше походить по улицам.

В толпе увидишь модников в ажурных носках. Девиц в скользких рейтузиках. Старух, ковыляющих на игрушечных ступнях, исковерканных стародавней модой. Мелькнет обтянутая гладкими черными волосами головка красавицы с плоским затылком. Ну а пекинские старики в большинстве бодрятся: коротко стригут седые ежики, донашивают синие революционные кители и, отставленные от дел или получившие вольную – как посмотреть, дисциплинированно играют в садиках в какие-то сложные шашки, слушают пение птичек в клетках, развешанных по ветвям, либо сами распевают стихи под скрипучую музыку.

Чтобы получше разглядеть физиономию этого неисчислимого города, надо бы стать уличным велосипедным мастером из тех, что у каждого угла раскладывают на тряпице или прямо на земле свои железки. Перед ним проходят все и вся, он занимает тут примерно ту же позицию, что парижский официант или московский парикмахер. Но, к сожалению, в отличие от последних вынужден смотреть не на людей, а на их ржавые поломавшиеся машины.

Избежав велосипедной судьбы, я стараюсь заглядывать в лица и сделал занятное открытие.

Похоже, человеческие типы заложены глубже расовых различий. В пекинской толпе встречаешь все без исключения разновидности московских физиономий и даже прямых двойников, только перелицованных на китайский лад. Если согласиться, что внешность лепится личностью – а я склонен верить зрительным впечатлениям, – тут есть над чем поразмыслить. Выходит, человеческая порода играет на немногих нотах. Кстати, я это утверждал и раньше, правда, примериваясь к древним. Не могу объяснить, но такое постоянство природы мне чем-то приятно.

Поднебесную столицу следует смотреть с утра до вечера, чтобы уловить ритм. С того раннего часа, когда короткие хвостики выстраиваются у смердящих на углах котлов: многие завтракают на ходу, на улице. В одно и то же время на одном и том же перекрестке светило багровым сплюснутым пузырем всплывает из-за домов в пыльное пекинское небо. На тротуары выкатывают стеклянные алтарики сигарет и водок, возле которых я ни разу не заметил покупателя, хотя мимо потоком катит велосипедная толпа.

Где-то возле полудня она вдруг иссякает, и весь город, перекусив из пластмассовых коробочек, заваливается спать.