Елена Ляпота - Через тернии к свету (СИ) Страница 40

Остановились на опушке леса. Спешились. Казак закурил дивную расписную люльку и потрепал хлопчину по невыбритой макушке.

— Ну что, Андрий, прощайся с родной землей. Теперь тебе одна дорога — на Сечь.

— Так, батьку Микола, — ответил хлопча, опустился на колени и поцеловал душистый, аж горячий под полуденным солнцем чернозем.

«Добрый казак будет тот, — подумал Микола, — кто землю свою почитает больше своих колен»

— А ты научишь меня шаблею махать?

— Авжеж,[12] Андрийко… Невтопный.

— А люльку курить?

Казак рассмеялся от всей души. Затряслись могучие плечи, на ресницах блеснули смешливые слезы. Но тут же посерьезнел, вынул трубку изо рта и важно ткнул в нее пальцем.

— Как станешь славным казаком, ось цю люльку тебе и подарю.

— Стану, батько Микола, авжеж стану, — расцвел в щербатой улыбке Андрий.

— Дед, а дед? — спросила неугомонная внучка, едва старый казак замолчал, — Одно не понятно: взаправду Лисогубова семья была проклята? Неужто какая ведьма?

— Ведьма?! — испуганно подхватила детвора и возбужденно зашушукалась, — Настоящая ведьма?

— Настоящая, — грустно ответил Андрий, глубокомысленно пыхая люлькой, — долей ее зовут. Такая вот у них доля…

Оглавление

Сугробы Достоевского

1

На удивление солнечный и морозный декабрьский денек. Утро накропало на стекле причудливые узоры, не успевшие растаять до полудня, и я в который раз похвалил себя за старомодную любовь к традиционным деревянным рамам. Красиво…

Я сбросил ноги со стола и крутанулся в кресле. Что у нас сегодня? 25 декабря. Шесть дней до нового года. Точнее, уже пять с половиной. Но это неважно.

Самое главное сейчас — хорошо отдохнуть, выспаться, набраться сил как следует, чтобы второго января, когда заказчики попрут косяками (если верить моей собственной статистике), не было мучительно обидно за недопитые бутылки русской с перцем.

Для очистки совести заглянул в календарь — пусто. До самого тридцать первого декабря. И как назло — именно на этот перспективный вечер назначено последнее в этом году дело. Отказаться бы и отметить праздник по-человечески, в сауне, с водкой, с бабами, но так ведь нельзя. В канун Нового года отказать, или профилонить ну никак, иначе весь следующий год будешь должен. Глупое суеверие, но, пожалуй, единственное, в которое стоит верить. Не раз убеждался на собственной шкуре.

Самое обидное, что дело — скучнее некуда. Некой дамочке постбальзаковского возраста, улетающей с новым мужем отмечать Новый год на Мальдивы, за каким-то чертом понадобилось знать, где, как и с кем встретит праздник ее старый любовник. Маразм да и только! Может, послать Сеню, чтоб «начистил фейсу» казанове, — глядишь, и ревновать мадам сможет разве что к пластиковой Снегурочке под елкой? Идея заманчивая, стоит подумать…

На блестящей полированной поверхности стола подпрыгнул мобильный и завертелся угрем. В этот же момент лэптоп озарился северным сиянием, затрещал, запиликал коммутатор.

— Никитка, с наступающим тебя, — сладким голосом пропел секретарь Мишка, — там сурьезные пиплы на связи. В воздухе пахнет денежкой.

— А когда у меня не пахло? — я живо представил себе субтильного паренька — вечного подростка в пиджаке с галстуком и юбке-шотландке, под которой, как я догадывался, не было абсолютно ничего. Кокетливый взгляд, блестящие губы, крокодилья улыбка и железная хватка. Когда профсоюз секс-меньшинств навязал мне этого субъекта, угрожая колоссальными штрафами, я готов был повеситься на люстре. Но оказалось ничего. Клиенты находили в этом свой колорит. А я просто привык.

— Мобильный я тебе переведу, — быстро сориентировался я и открыл крышку лэптопа.

— Приветствуем вас, господин Ковальцев.

На экране поплыло довольно упитанное лицо уже немолодого человека. Он долго и нудно бубнил какую-то чушь о праздниках, расстилался в извинениях за причиненные неудобства, а под конец пригласил приехать по одному уж очень известному адресу.

Сосновый бор, поселок Шишкино, дом один. Собственно, в этом поселке и был всего лишь один дом. Точнее, дворец. И Мишка немного ошибся — деньгами там не пахло. Деньги там висели на сучьях вместо сосновых иголок.

Неплохое начало дня…

2

Тимофеев Кириллл Петрович, почтенный седовласый господин с тяжелым немигающим взглядом, олигарх в первом и последнем своем поколении, дожидался меня на заснеженной аллее. Казалось бы, с одной стороны, неприлично не пускать человека в дом, однако, взглянув на деревья, покрытые тонкой корочкой расписного льда, переливающиеся всеми цветами радуги, я на мгновение застыл как вкопанный.

— У вас потрясающий сад, — сказал я вместо приветствия.

— Да, мои гаврики потрудились на славу, — добродушно хрюкнул Кирилл Петрович и протянул мне широкую волосатую руку. Я несколько смущенно пожал.

Не каждый день в мои клиенты набиваются олигархи вроде Тимофеева.

А он не такой уж сильный, как казалось на первый взгляд. Рукопожатие было вялым.

— Гадаете, зачем я вас звал? — глядя куда-то в сторону, спросил Кирилл Петрович.

«Ясное дело, старый пень», — подумал я.

— Я весь внимание, Кирилл Петрович.

— Это очень долгая история, уважаемый Никита Ильич.

— Прошу вас, просто Никита, — поморщился я.

— Как изволите, — усмехнулся Тимофеев.

«Изво… че?»

— Ответьте мне, молодой человек, есть ли у вас в жизни какая-либо страсть?

— Даже не знаю, — замялся я, несколько сбитый с толку направлением разговора, — Смотря что считать… страстью.

— Что-либо… животрепещущее.

«Живо… это он вроде садист, что ли?»

Я слегка тормозил, собираясь с ответом. Догадывался, что футбол и дротики вряд и произведут на него впечатление. Но, похоже, Кирилл Петрович не собирался взвешивать мою душу.

— А моей страстью всегда были книги, — многозначительно произнес он, — Я даже писать пробовал. Когда-то в юности.

— Ну и как? Вышло?

— О, еще бы, — гордо произнес Тимофеев, — Одноклассники зачитали рукописи до дыр. Правда, дальше рукописей дело не двинулось.

— Ну, это понятно, — понимающе улыбнулся я.

Тимофеев вдруг замер на месте, а глаза его стали похожи на два раскаленных уголька.

— Что вам понятно, молодой человек?! Разве можно понять, как это — днями и ночами трудиться, пыхтеть, изливая душу на бумагу. А потом этой же бумагой и питаться. Как крыса.

— Я вовсе не это имел в виду, — возразил я, — Просто все в курсе, что писатель как профессия давным-давно умерла. Кто сейчас покупает книги? Кто их сейчас издает?

— Вот! Поэтому-то и наплодилась такая куча безграмотных бумагомарателей.

«Ну, бумагу-то уже никто не марает», — отметил я про себя.

— Вы наверняка слышали, как я пытался навести порядок.

— Конечно, слышал, — кивнул я.

Кто ж не знал о странной слабости Тимофеева. Скупил все литературные сайты, пытался ввести цензуру, да только без толку. За бесплатно мало нашлось охотников ваять шедевры.

И на кой черт это ему сдалось?

— У меня столько сайтов — даже сосчитать не могу. Но самая большая моя гордость находится здесь, в этом дворце. Все, абсолютно все книги мира, в единичном экземпляре, собраны в моей библиотеке. Четырнадцать этажей.

Тимофеев буквально лопался от умиления, а я тихонько удивлялся себе в воротник. Вот уже несколько лет этот богатый чудак скупал по всему миру бумажную макулатуру, благо ее оказалось немного. Да еще и права на нее покупал. Как будто литература давно минувших дней, которая в любом виртуальном университете раздавалась бесплатно, имела хоть какую-то ценность. Лучше б он эти деньги…

Впрочем, все мы прекрасно «знаем», куда вкладывать чужие миллионы.

Я благоразумно держал свои мысли при себе. Тимофеев медленно шагал по аллее, я тихонько плелся за ним, стараясь понять, для чего тому понадобился детектив. Уж не слушать ли все эти мемуары?

Я уж было начал зевать, как вдруг в конце аллеи мелькнула чья-то фигура. Навстречу нам бежал человек.

Тимофеев резко остановился и заложил руки за спину. И, хотя лицо его оставалось невозмутимым, что-то такое тревожное появилось во всем его облике.

— Есть! — воскликнул бегун, поравнявшись с нами.

Волосы его были взмылены, кожа лоснилась от испарины. Глаза, неприятно голубые с крапинками, готовы были вывалиться из орбит.