Герман Брох - 1918. Хюгану, или Деловитость Страница 40

Тут Мари закончила песню тем аккордом, которым завершаются все песни, исполняемые под аккомпанемент лютни, и сказала: "Молодцы, у нас это неплохо получилось, а теперь в качестве награды давайте немножечко помолимся".

И вот она уже соскользнула со стула, поднесла к лицу сложенные ладони и начала читать 122 псалом: "Возрадовался я, когда сказали мне: пойдем в дом Господень. Вот стоят ноги наши во вратах твоих, Иерусалим; Иерусалим, устроенный как город, слитый в одно, куда восходят колена, колена Господни, по закону Израилеву, славить имя Господне".

Я не мог остановить ее, даже если бы разбил у нее на голове лютню. Так что я тоже опустился на колени, сложил руки и начал молиться: "Давайте приготовим чай для дочерей и сыновей Израилевых, давайте добавим в чай немножечко рома, военного рома, героического рома, эрзац-рома, дабы заглушить наше одиночество, ибо чрезмерно велико наше одиночество, будь оно в Сионе или в святом городе Берлине". Но пока я говорил это и стучал кулаками себя в грудь, Нухем поднялся: остановившись передо мной, он повернулся ко мне спиной и обратил свой молящийся взор к открытому окну, на котором, подобно желто-красно-синему флагу, болталась разорванная засаленная ситцевая занавеска; верхняя часть его тела начала равномерно раскачиваться. О, это было непорядочно, это было непорядочно со стороны Нухема, который был все-таки моим другом.

Я подскочил к двери, распахнул ее, крикнув в переднюю:': "Заходи, Израиль, выпей с нами чайку, посмотри на непристойные движения моего друга и на открытое лицо моей подруги".

Но передняя, передняя была пуста. Их словно корова языком слизала, их словно ветром разнесло по конурам, женщины пронеслись по головам детей, а посредине — кряхтящий старик, который не мог выпрямиться.

"Прекрасно, — проговорил я, закрыл дверь и снова повернулся к своим комнатным привидениям, — прекрасно, дети мои, а теперь обменяйтесь поцелуями, как это положено в Сионе".

Но они оба стояли с опущенными руками, не решаясь прикоснуться к друг другу, не решаясь танцевать, дурацкая улыбка играла на их лицах. В конце концов мы сели пить чай.

59

Симпозиум, или Беседа о спасении

Неспособный довериться самому себе, неспособный, черт побери, разорвать свое одиночество, актер, играющий самого себя, остающийся заместителем своего собственного существа, — то, что человек всегда может узнать от человека, остается простым символом, символом непостижимого "Я", оно не выходит за пределы ценности символа: и все, что необходимо высказать, становится символом символа, становится символом во втором, третьем, энном повторении и требует своего представления в истинной двузначности слова, Поэтому никому не будет в тягость и послужит в высшей степени краткости изложения, если мы представим, что супруги Эш вместе с майором и господином Хугюнау находятся на театральной сцене, вовлеченные в представление, которого не избежать ни одному человеку: выступить в роли актеров.

Вокруг стола в беседке, расположенной в саду у Эша, сидят госпожа Эш, справа от нее — майор, слева — Хугюнау, напротив нее (спиной к зрителям) сидит господин Эш. Они уже поужинали. На столе — хлеб и вино, которое господину Эшу прислал один владелец виноградников, давший в газете объявление. Спускаются сумерки. Но на заднем плане еще просматриваются контуры горной цепи. Мошки и комары вьются вокруг двух свечей, горящих в стеклянных колоколах светильников с защитой от ветра. Доносятся астматические звуки ритмично работающей печатной машины.

ЭШ. Позволите налить еще, господин майор?

ХУГЮНАУ. Великолепное вино, в нем — ни добавить, ни убавить; тут мы можем гордиться нашими эльзасскими винами. Господин майор знакомы с нашими эльзасскими винами?

МАЙОР. (отсутствующим тоном). Думаю, нет.

ХУГЮНАУ. Ну, это безобидное вино,, мы, эльзасцы, вообще безобидный народ… качественный продукт, никакого коварства (смеется), а после этого — максимум простое естественное опьянение, выпив достаточно, засыпаешь, и это все.

ЭШ. Опьянение не бывает естественным, опьянение- это отравление,

ХУГЮНАУ. Ой, поглядите-ка, тут я без труда могу припомнить случаи, когда вы с преогромным удовольствием позволяли себе пропустить бутылочку для утоления жажды… например, господин Эш, назову одну лишь забегаловку "У Пфальца", так что (внимательно смотрит на Эша) вы не кажетесь мне таким уж неотравленным.

МАЙОР. Меня откровенно удивляют ваши нападки на нашего друга Эша, господин Хугюнау.

ЭШ. Оставьте его, господин майор, он шутит.

ХУГЮНАУ. Отнюдь, я вполне серьезно… Я вообще все говорю так, как думаю… Наш друг Эш — это волк в овечьей шкуре. Да, я так считаю, и, с позволения сказать, напивается он втайне от всех.

ЭШ.(пренебрежительно). Никакое вино меня с ног еще не валило…

ХУГЮНАУ. Да, да, надо быть всего лишь трезвым, господин Эш, тогда себя не выдашь.

ЭШ. Вполне может быть такое, что я пью, да, и что потом мир становится таким простым, словно состоит из одной чистой правды… Таким простым, словно сон, простым и все же бесстыдно полным ложных имен, а правильное имя не найти…

ХУГЮНАУ. Вам следует пить исключительно церковное вино, тогда уж вы обнаружите свои имена,, или державу грядущего, как ее принято видеть.

МАЙОР. Богохульствовать не следует даже в шутку, в вине и хлебе есть нечто общее.

Хугюнау понимает свою бестактность и краснеет.

ГОСПОЖА ЭШ. Ах, господин майор, всегда так происходит, когда господин Хугюнау и мой муж оказываются вместе… Конечно, милые бранятся, только тешатся, но иногда действительно невозможно слушать, как он обливает грязью все то, что свято для моего бедного мужа.

ХУГЮНАУ. Лицемерие! (Снова оправился от своей неловкости и основательно прикуривает погасшую было сигару)

ЭШ (погруженный в свои мысли). Истина во сне хромает… (Ударяет кулаком по столу.) Весь мир хромает… хромающий урод…

ХУГЮНАУ (заинтересованно). Инвалид?

ЭШ. Если в мире существует всего лишь одна-единственная ошибка, если в одном-единственном месте ложь оказывается правдой, то тогда… да, тогда весь мир является ложью… все становится нереальным., дьявольски заколдованным…

ХУГЮНАУ. Фокус-покус, есть и нету…

МАЙОР (не обращая внимания на Хугюнау). Нет, друг мой Эш, как раз наоборот: нужно, чтобы среди тысячи грешников был просто один праведник…

ХУГЮНАУ. Великий волшебник Эш,,

ЭШ (грубо). Что вы понимаете в волшебстве… (Кричит на него.) Вы скорее фокусник, жонглер, метатель ножей…

ХУГЮНАУ. Господин Эш, вы же среди людей. Держите себя в руках.

ЭШ (слегка успокоившись). Волшебство, фокусничество — все это от дьявола, это зло, оно всего лишь усиливает беспорядок,,

МАЙОР. Где нет познания, там зло…

ЭШ. Но вначале должен прийти Тот, кто искоренит ошибки и наведет порядок, кто примет жертвенную смерть, чтобы принести миру избавление для новой невинности,,

МАЙОР. Который взвалит на себя испытание… (Твердым и уверенным тоном.) Но Он ведь уже пришел, Он тот, кто уничтожил ложное познание и изгнал волшебство…

ЭШ. Но еще царит мрак, и во мраке мир разваливается,, распятый на кресте и пронзаемый в последнем одиночестве копьем…

ХУГЮНАУ. Хм, неприятно.

МАЙОР. Его окружала жуткая темень, сумерки угрюмой безысходности, и никто не приблизился к Нему, чтобы помочь в Его одиночестве… Но Он взял зло на себя, Он избавил мир от этого зла…

ЭШ. А еще существуют убийства и убийства как месть, и порядок наступит лишь когда мы проснемся…

МАЙОР. Взвалить на себя испытания, пробудиться от греха…

ЭШ. Нет еще окончательного решения, мы просто заточены, и нам приходится ждать…

МАЙОР. Мы в окружении греха, а дух — и не дух вовсе…

ЭШ. Мы ждем суда, но нам дана отсрочка, и мы можем начать новую жизнь,, зло еще не победило…

МАЙОР. Освободиться от ложного духа, освободиться великой милостию… тогда зло исчезает, словно его и не было никогда…

ЭШ. Это был злой волшебник, продажный волшебник…

МАЙОР. Зло всегда вне мира, вне его границ; лишь тот, кто выходит за эти границы, кто оказывается за рамками истины, тот проваливается в бездну зла.

ЭШ. Мы стоим на краю бездны,, на краю темной шахты…

ХУГЮНАУ. Для нас это слишком уж заумно, не так ли, госпожа Эш?

Госпожа Эш заглаживает волосы назад, затем прикладывает палец к губам, показывая Хугюнау, чтобы он помолчал.

ЭШ. Многим еще придется умереть, многим придется пожертвовать собой, дабы обеспечить место сыну, которому позволено будет заново возвести дом… лишь тогда начнет рассеиваться туман и настанет новая жизнь, светлая и безгрешная…