Вера Колочкова - Исповедь свекрови, или Урок Парацельса Страница 40

— Да при чем тут любовная жара! Тоже мне, высказалась. Откуда такой пошлости нахваталась, а? Хм… Любовная жара… Нет, Саш, никакая это не жара, это другое… Я отцом стал, понимаешь ты это или нет?

— Да каким отцом?! Это же не твой ребенок!

— Нет, мой! И даже не потому, что я его на свою фамилию записал и отчество свое дал! Он вот тут — мой…

Коля постучал кулаком по груди, глянул на нее исподлобья. Будто проверил, не улыбается ли она скептически этому его сентиментальному жесту.

— Сашк, ты не представляешь, что это за чувство — младенца на руках держать… Сына, Сашка… Я его Павликом назвал…

— Почему же не представляю? Очень даже хорошо представляю. Было дело, держала.

— Значит, ты можешь меня понять. Это… Это же… Нет, не могу выразить, слов не хватает!

— Коль, я тебя могу понять, конечно. А Катьку кто будет понимать? Ей-то как жить после твоего предательства? По каким правилам? Или тоже правило Парацельса для нее придумаешь?

— Да, Саш. Иногда яд — тоже лекарство.

— Ну да. Когда доза не смертельная, если по правилу. А для Катьки она смертельная.

— Типун тебе на язык, что ты говоришь! Не каркай! Нет, ты не думай, я вполне себе представляю, каково ей сейчас. Надеюсь, переболеет, снова жить начнет. Жестоко, конечно, звучит, но… Время сделает свое дело.

— Нет, Коль, Катька не начнет. Такие болезни не лечатся, и раны не заживают.

— Да откуда ты знаешь?

— Оттуда! Она же любит тебя. Всю жизнь любит.

— Да знаю я, Саш… И не рви мне сердце, все равно я уже ничего не могу изменить. Все, Саш, все! Ты лучше это… Поддержи ее как-то, ладно? По-своему, по-бабьи. Она сильная, но ты все равно поддержи.

— Да я-то как раз поддержу, как могу, как умею…

— Ну все, мне пора, Саш. Скоро Павлика кормить надо. Он лучше грудь берет, когда я рядом присутствую.

— Ты…Ты просто сумасшедший, Коль!

— Нет. Я счастливый отец, Саш. Левке от меня привет передавай! И Гришуку! Скажи им, что я их всегда буду помнить! Ну все, пока, я побежал…

Он и в самом деле побежал, сорвавшись со скамьи, будто услышал выстрел спортивного пистолета. Саша сидела, с изумлением смотрела ему в спину… Никогда не видела раньше, чтобы Коля куда-то бежал. Еще и бежит смешно, прыжками, как молодой заяц.

Что ж, беги, заяц, беги… Кажется, у Апдайка такой роман есть, вместе с Колей в молодости читали. Только там был не заяц, а кролик, который все рвался из жизненных оков, рвался… Это Катька была «оковы», что ли?

Нет, Катька сильная, Катька переживет. Да, Коля, есть женщины в русских селеньях. Не оковы для зайцев и кроликов, а именно — женщины… А ты будь счастлив, Коля. Держи баланс, с веревки не упади.

От вокзала до дома Саша решила пройтись пешком — благо, погода располагала. Еще бы, такой стоит сентябрь-праздник. Сентябрьскую погоду вообще надо ценить, жить в ней со вкусом, есть ее глазами, как вожделенный деликатес. И запивать нежным прозрачным воздухом, и занюхивать дымом сгорающих в кострах листьев. Чудесный, между прочим, аромат. Будоражащий, терпкий. Почему бы парфюмерам такого запаха не придумать? — думала Саша. — А что, на ура бы пошел. Она бы, например, обязательно купила.

В сквере, недалеко от дома, ее окликнули. Радостный мужской голос повторил громко откуда-то из рябиновой поросли:

— Саша! Саша, постойте!

Пригляделась… О! Это же давешний знакомый! Валентин! И собачка его Ванда, грустный хромой спаниель! И обрадовалась вдруг до неприличия, остановилась, расплылась в улыбке:

— Ой, здравствуйте… А вы чего тут? Гуляете?

— Да. И вчера тоже сюда приходили. А вас не было. Как внук погостил? Прошлый раз, насколько я помню, вы к внуку торопились?

— Да, торопилась…

— А сейчас никуда не торопитесь? Можно мы с Вандой вас проводим?

— Конечно, можно. Идемте…

Пошли молча рядом по дорожке. Ванда забежала немного вперед, оглянулась на хозяина, взвыла коротко.

— Гуляй, Ванда, гуляй, пока мы в сквере! На улицу выйдем, поводок надену! Гуляй!

Собака послушно перебежала с дорожки на газон, потрусила медленно, опустив голову, будто обиделась. Валентин, глядя на нее, вдруг вздохнул:

— Счастливая вы, Саша… С внуком общаетесь. А я, представьте, свою внучку шесть лет уже не видел.

— Что, далеко от вас живет?

— Нет. Она живет здесь, в городе. Сын с невесткой развелись, внучка оказалась камнем преткновения… Обычная, в общем, история. Невестка по-своему отомстила, всем обвинительное заключение вынесено — и бывшему мужу, и его родителям… То есть «запретить» и не «пущать» к ребенку на пушечный выстрел. Да и ребенка настроила… Горе, в общем. Извините, что вот так, с ходу, с вами делюсь. Не знаю, как выскочило, просто долго в себе держал, наверное…

— Да ничего, не извиняйтесь, что вы. Я представляю, как вам тяжело. Очень даже хорошо представляю. Но… неужели ничего нельзя сделать? Можно же как-то — через суд…

— Да, можно. Сын повоевал какое-то время, по судам побегал, бумажками перед невесткиным носом помахал и быстро скис, рукой махнул. Пусть, говорит, дочка вырастет, потом разберемся. Женился, в другой город уехал… Держитесь, говорит, мама с папой, ждите новых внуков. Легко сказать, да? У них нынче все просто, у молодых…

— И как вы? Держитесь?

— Да я-то ничего, крепко держусь, я же мужчина. А вот жена моя… Она от всей этой ситуации сгорела как свечка. Очень уж привязана к внучке была, почти с рождения ее растила. Даже с работы уволилась, чтобы в садик не отдавать. Все внучкины болячки наперечет знала, по врачам водила, много с ней занималась… И опомниться не успела, как прикипела всем сердцем. Да разве этот момент уследишь, когда прикипаешь, разве сердцу приказать можешь — не шибко, мол, суетись? Ведь нет. Любишь и любишь безоглядно, и подвоха не ждешь. А потом, когда из сердца кусок вырывают, оно не выдерживает, просто перестает жить. Останавливается. Вот так и у жены моей остановилось. Во сне. Три года уж как похоронил.

— Ой… Извините. Да, горе, конечно…

— Да ничего. Я в горе уже пообвык, смирился как-то. Недавно за внучкой через школьную ограду подглядывал — вытянулась, похудела, на Таню стала похожа… Это мою жену Таней звали. Стою, смотрю на нее и думаю — а может, сын и прав… Повзрослеет, поумнеет, сама разберется, что к чему.

— А я думаю — нет, не прав! Надо все равно бороться! Не сыну, так вам надо было бороться!

— Ну что вы, какая борьба. С дедками-бабками нынче вообще церемониться не принято. Невестке ведь в голову не залезешь, файлы местами не поменяешь, не объяснишь, что внуков обычно больше любят, чем детей… Что это совсем другая песня любви, последняя, самая крепкая жизненная привязанность. Нет, не объяснишь… Да и родным детям порой не объяснишь. Родители для детей — отработанный материал, дети своими ощущениями живут. Все им кажется, что родители их назад тянут. Им надо вперед бежать, а их заставляют оглядываться! А это, знаете ли, раздражает, когда надо бежать и одновременно оглядываться. Плеснул в тебя ребенок раздражением — уже и обида. А он ведь искренне не хотел, само так получилось.

— Ой, а я всегда этого момента боялась… Ну, что на меня сын станет оглядываться. Что будет жалеть меня в моем вдовстве-одиночестве и от этой жалости поневоле и раздражаться. Мне хотелось, чтобы он бежал, бежал…

— Так и нам с Таней того же хотелось, чтобы наш сын бежал и бежал. Знаете, как она рассуждала? У нас, говорит, в отношении семьи сына должно быть три основных постулата. Первый — молиться за их семейное благополучие. Второй — денег иногда подкидывать, причем неожиданно, чтобы не привычкой, а радостным сюрпризом было. И третий — внучку как можно чаще к себе забирать, чтобы у них друг на друга больше времени было… И все, и больше ничего! Никакого предъявления векселей!

— Ну да… Я примерно так же себя вела с первой семьей сына… И молилась, и помогала, и с внуком… А только не помогло, все равно развелись. Да и вам тоже не помогло, получается.

— А может, это неверная позиция, а? Может, надо со стороны смотреть, как они сами плюхаются?

— Нет. Когда сами плюхаются, еще чаще разбегаются. Если говорить штампом из нашего юного времени, разбивают семейную лодку о быт. Нет, я думаю, ваша жена была права — с тремя постулатами… Просто, наверное, невестка вашего сына не любила. Или он ее не любил. Тут уже пресловутый человеческий фактор играет роль, а ему на родительскую любовь да на постулаты плевать хотелось. Правильно вы сказали — отработанный материал. Все так, только с внуками как быть… Никто ведь для бабушек-дедушек в этом смысле страховки не придумал.

— А знаете, многие нынче так и живут — со страховкой в душе. Правда-правда! То есть не спешат привязываться к внукам. Нет, они вкладываются в них, как и положено дедушке с бабушкой, но компонента вклада всегда готова к некой модификации. Мол, ужасно люблю внука, когда у сына или дочери все в семье хорошо, и уже не так люблю, когда родители внука не оправдали надежд на семейное счастье. Да, бывает, и внуки отвечают за несбывшиеся ожидания…