Ева Ланска - Четверо мужчин для одной учительницы Страница 41

– Очень интересно то, что вы рассказали, Алекс, – сказала она. – Я так глубоко не вдавалась в изучение поведения своих предков. Хорошее происхождение в нашей стране, наоборот, старались скрыть. Но меня всегда интересовала эта тема, я читала мемуары многих русских аристократов. Сначала запрещенные книги брала у бабушки и читала ночью под одеялом с фонариком, потом легально, когда это стало можно читать... Правда, есть один вопрос, на который я так и не нашла ответа в этих книгах.

– Какой же? – серьезно спросил Алекс.

Наташа сделала еще более серьезное лицо и произнесла с видом ведущего профессора научной конференции, мечтающего о пиве, потому как по излагаемому вопросу ему уже как двадцать лет все понятно.

– Как соотносится аристократизм с его понятиями о чести и достоинстве с сексуальностью?

Алекс замер на какую-то долю секунды. Отблеск пламени толстой свечи в его глазах сделал несколько удивленных «па» с искоркой, родившейся внутри зрачка, которые означали что-то вроде русского «ух ты!».

«Его глаза статичны, как на портретах его древних предков! И оживают лишь по особому случаю... – наконец сформулировала Наташа. – Мой вопрос, видимо, тот самый случай...»

– Аристократа отличает утонченность во всем, в том числе и в сексе, – проговорил Алекс, блестя ожившими глазами. – В личной жизни аристократ достаточно аморален, что сближает его с представителями низших классов. Кроме того, он обычно практикует формы сексуальной жизни, которые низшими сословиями воспринимаются как «отклонение от нормы», но не будем забывать, что всё то, что исходит от аристократии, рано или поздно становится нормой для всех остальных... А вы знаете, Наташа, – вдруг сказал Алекс, – я не встречал женщин, даже в своем кругу, которые могли бы без жеманства, зажима или намека на развращенную опытность говорить о сексе...

– А вы часто говорите о сексе с разными женщинами? – парировала Наташа.

Алекс улыбнулся.

– Поймали меня в ловушку. Признаюсь... Нет, не часто, это всего лишь еще один способ распознавания «своих». Мы предпочитаем общество «своих», и их надо уметь распознавать.

– Как же вы это делаете?

– Внутри первого сословия все, как правило, знают друг друга. Если же встречается незнакомец, могут возникнуть сложности. Стандартные критерии, такие как происхождение, образование, состояние, престижное место проживания, членство в закрытых клубах, манера речи не всегда являются признаками аристократизма. Здесь, в США, например, им не придается столько значения, как в Великобритании или России. Отличие настоящего аристократа в том, что он «определяет» себя сам. Ему все равно, что о нем думают другие, он знает, кто он и чего он стоит. Восприятие этого факта средним классом сводится к мысли, что любой человек может стать аристократом, лишь научившись вести себя подобным образом, словно достаточно выучить устав бойскаутов и надеть короткие штанишки. У этого начинания есть даже основатель, некий Баден-Пауэлл. Он, сам будучи аристократом, пытался научить аристократизму отпрысков среднего класса посредством модернизированного кодекса чести. Утверждали даже, что он в этом добился успехов...

– Вы считаете, аристократизму научиться невозможно? – спросила Наташа, немного задетая высказыванием Алекса.

– Ну отчего же. Теоретически научиться можно всему... Однако же истинный аристократ – это человек, который знает, как играть на волынке, но не играет на ней... Давайте выпьем за вас, Наташа!, – вдруг произнес Алекс. – За вашу красоту, достоинство, ум, такт, необыкновенную женственность... Я очарован вами... Слово аристократа! – добавил он, и в его зрачках снова заискрился живой танец.

31

После нескольких вместе проведенных в Нью-Йорке дней Алекс пригласил Наташу погостить в его замке в Нормандии. Вот, значит, кому было адресовано ее письмо о Нормандских прогулках, подумала она в тот момент. Она понимала истинную причину такого скоропалительного приглашения – Алекс предпочитал проверять случайные совпадения, обеспечивая возможность энтомологического изучения поведения новой особи в естественных условиях. Он держался любезно и с дистанцией, которую она не спешила сокращать. Со стороны их отношения выглядели знакомством отпрысков двух древних родов, решивших срастить свои старинные древа. Подчиняясь воле родителей и сознавая возложенную на них благородную миссию, отпрыски послушно общались друг с другом, удивлялись тому, что не были противны друг другу, наоборот, взаимная симпатия все укреплялась.

Они много говорили о литературе, психологии, глобальных мировых проблемах, месте аристократии в современном мире. Наташина способность поддержать любую тему импонировала виконту, и он словно экзаменовал ее на эрудицию, словарный запас и образованность. Как-то речь зашла об отношениях официальной и неофициальной аристократии, и Алекс заметил, что «понятие „аристократ“ в сегодняшнем мире давно уже применяется не только к титулованным особам, получившим свой титул по наследству, хотя принцип наследственности и принадлежности к сословию всегда был и останется абсолютом». Наташа продолжила его мысль: «Вопрос лишь в том, какие официальные размеры примет влияние аристократии в мире и последует ли неофициальная аристократия в республиках примеру своих коллег в Великобритании, упразднивших собственное право занимать места в парламенте по наследному принципу, уступив их назначаемым „пожизненным пэрам“. Взгляд Алекса выразил гордость сельской учительницы блестящим ответом ученика перед комиссией из города, после чего беседы на глобальные темы стали сходить на нет. Наташа почувствовала себя сдавшей последний экзамен и только тогда заметила, что она снова во Франции...

В цветущей, вечно зеленой, благоуханной Нормандии стояла теплая, задумчивая зима. Поля цвета повзрослевшей травы, расстилавшиеся под копытами их лошадей во время прогулок верхом, осторожно дышали на озябшее утреннее небо. Такое же озябшее, как Наташины ладони, державшие поводья. Искусство верховой езды она освоила довольно легко, они с Алексом подолгу проводили в седле, исследуя окрестности замка. Он учил ее чувствовать лошадь и игре в гольф, теннисным подачам и старинному танцу. От нее уже не могло скрыться, что его глаза оживали все чаще. От того, что и как она говорила, как грациозно двигалась, осваивая новые для нее занятия, и от того, с каким естественным достоинством держала себя...

Старинному замку, расположенному посреди великолепного парка, Наташа почти не удивилась. Казалось, она видела все это уже десятки раз и даже была, мысленно или в мечтах. Ее обнаженных колен уже касалась прохлада фамильных скатертей с вышитыми гербами по углам, а пальцы держали белоснежные тончайшие салфетки с вензелем инициалов. Салфеткам было больше ста лет, хлопок почти прозрачен, но выглядели они лучше новых – вот она, стабильность, передающаяся из поколения в поколение даже в виде текстиля. За занавесками тяжелого шелка идеально ровный газон с головой-клумбой расставил руки дорожек из сероватого камня. У дома остывал от поездки черный Bugatti, но могла бы быть и карета, запряженная лоснящейся лошадью. Время здесь умело замирать, как сонливыми вечерами в кафе Le deux gamins под звуки ленивого джаза «сексуальное исцеление». Не потому ли Алексу нравилось бывать там? Время замирало, примеряя маски столетий... Строгий костюм запросто превращался в расшитый камзол, в наряд для верховой езды или для гольфа и снова в костюм, показывающий при каждом повороте руля Bugatti манжеты ЕГО белоснежной накрахмаленной сорочки со скромными запонками. Он был безупречен в седле, великолепен за рулем, идеален на поле для гольфа, изящен в танце, блестящ в беседе. Она старалась не отставать... Она понимала, что он – воплощенная сбывающаяся мечта. Понимала...

На подкладке тяжелых штор лучик солнца робко перебирал шелковые нити. Он не войдет, не будучи представленным. Здесь не принято нарушать этикет. Утро. Батлер будит. Ах, уже десять! С бакенбардами или без, она не заметила, но точно на подносе у него серебряный чайник с горячим шоколадом и нежнейшими круассанами.

– Доброе утро, мадемуазель Натали! Как спалось? Виконт ждет вас внизу.

Завтрак на террасе с белыми колоннами, снова белоснежные скатерти с фамильным гербом, идеально выглаженное нормандское небо, его глаза напротив, в которых достаток, спокойствие, удовлетворение.

«Хочешь, я покажу тебе дом?» – «Хочу...»

В подвале от бесчисленных винных бочек пахнет сыростью и вечностью. Это лучшее вино в Нормандии и одно из лучших в мире. «Да, это наши виноградники, пра-прапра-дед моего управляющего Жерара служил еще моему пра-пра-пра-деду...» «Мы будем делать сидр и подбирать к нему один из видов камамбера на ланч. Нет, все же бри...»

Первый этаж почти без света и словно спит, запыленные канделябры из горного хрусталя от Henry Dasson не любят шума и света, они дорожат своей благородной пылью. Бессмысленная коллекция фарфора была доставлена из шато Des tuileries. Изящные стекляшки 20-х годов прошлого столетия от Lalique Brandt Gales смотрятся веселей. Надоевшие гобелены на стенах воспроизводят что-то библейское. Да, да, поднадоело это все. Но, что поделаешь... бесценная история, уважение к традициям и заслугам предков... Алекс похож на своего пра-пра-пра. Такие же, как у него, глаза на портрете кисти Jean-Martial Fredou, написанном в Версале в 1760 году, мрачном и огромном, внимательно просматривают пролеты потемневшей, отделанной бронзой винтовой лестницы... Мистика...