Сергей Морозов - Великий полдень Страница 41

Между прочим Папа сказал доктору, что может быть будет лучше отправить сына в Деревню в Пансион, но тот наотрез отказался. «Ни за что! Я вообще считаю, что эта странная затея, Папа, — напрямик заявил он. — Ты уж не обижайся. Петенька — самое дорогое, что у меня есть», — не удержавшись, прибавил он. Тут, кстати, я с доктором всегда соглашался. Папа ответил, что нисколько не обижается.

Девушки хохотали и плясали на ковре. Папа предложил доктору самому поразвлечься раз уж тот так их нахваливает. Доктор возражать не стал. У него, дескать, и так уже давно слюнки текут, и руки чешутся, но, мол, по-товарищески беспокоился за Папу. И пошел, и пошел!.. Чего он, этот домашний доктор, с девушками не выделывал. Словно взбесился. Даже сидевший у двери Толя Головин время от времени удивленно присвистывал. Но и это не развлекло Папу. Скорее, вогнало еще в больший сплин. Наконец девушки до того утомились, что заснули прямо посреди комнаты. Папа смотрел на их молоденькие лица и удивлялся необыкновенному сходству с Альгой и Майей. Вероятно, намешанные доктором таблетки еще больше усиливали эту иллюзию.

Некоторое время Папа и доктор, развалившись в креслах, курили сигары, пускали дым в потолок. Доктор все убеждал Папу, чтобы тот еще попробовал принять порцию «коктейля». Тогда уж непременно должно подействовать. От нечего делать Папа согласился, но эффекта опять не дождался. Тогда доктор изготовил порцию двойной крепости, но на этот раз Папа отказался. Тогда доктор допил остатки возбуждающей смеси сам и тут же полез к сонным девушкам. Оргия повторилась. Потом девушки снова отключились, а доктор, дотащившись до кресла, бухнулся в него рядом с квелым Папой. Потом опять курили. В головах еще мелькали обрывки галлюцинаций. Затем наступил момент расслабления и здорового отдыха. Папа смотрел на забывшихся в грезах нагих девиц уже совершенно спокойно. Надо полагать, задумался о другом.

Тут, как я понял из его туманного рассказа, доктор, как бы под предлогом поддержания непринужденной беседы, снова начал рассуждать о ситуации, сложившейся накануне выборов вокруг Москвы. Даже намекнул, что Папа, может быть, слишком полагается на естественный ход событий. Более того, высказал предположение, что, может быть, на самого Папу где-то как-то оказывается давление. Что Папа-де не прикладывает достаточных усилий дабы укрепить позиции нашего единого кандидата и народного любимца Феди Голенищева. Что он-де напрасно не придает серьезного значения усилившимся последнее время разговорам о том, что Федя Голенищев не обладает достаточной политической волей, необходимой главе государства, и слава о нем, как о народном любимце, чересчур преувеличена. По мнению доктора, подобные настроения могут инспирироваться теми, кто видит в Феде лишь проходную фигуру, на место которой вдруг выдвинется новый лидер. К примеру, из какой-нибудь совсем уж темной среды. Подобные отвлеченные рассуждения вполне были в духе нашего горбатого доктора, во всем искавшего подоплеку… Папа хмуро отмалчивался и не поддержал разговора, а сидевший в глубоком кресле у двери Толя Головин тем более.

Потом они сели вдвоем за карты. Естественно, на деньги. Тут Папа неожиданно и скоро взял реванш. Кончилось тем, что доктор в махровом халате на голое тело, проигравший Бог знает сколько денег, а может быть, и саму душу, бросил карты с сакраментальным: «А, черт, кому не везет в карты, тому везет в любви…» Папа успокоил его. Мол, как радушному хозяину, конечно, прощает долг, и засобирался уходить. Доктор сунул ноги в меховые сапожки, вроде унтов, и прямо в халате вышел проводить Папу. Отъезжая на машине, Папа видел в зеркало заднего обзора горбатую фигуру домашнего доктора, который долго махал ему рукой.

— В общем, неприятный осадок остался у меня от той ночи, — признался Папа, довершая рассказ и потягиваясь на диване. — Все как-то нехорошо, безнравственно было устроено у него в жизни. И ведь сынок при этом при всем…

— Как-то странно ты это подвел, — заметил я.

— В смысле нравственности, — как ни в чем не бывало продолжал Папа, не обращая внимания на мои слова, — оно даже к лучшему все сложилось. Теперь, по крайней мере, сын не будет любоваться на папашиных шлюх, наблюдать папашины мерзости.

— То есть ты хочешь сказать, что в Пансионе мальчику будет лучше, чем с родным отцом?!

— Лучше, — убежденно кивнул Папа. — В Деревне дети будут под заботливым присмотром. Самых лучших преподавателей туда выпишем. Майя уж этим занялась.

Он говорил это с такой убежденностью, словно действительно радовался тому, что случилось. Если не сам приложил к этому руку… От всех этих мыслей у меня голова пошла кругом и по спине поползли мурашки.

— Ты говоришь так, Папа, как будто для тебя главное — чтобы зафункционировал твой Пансион! Ради этого, ты, пожалуй, даже не прочь, чтобы прибавилось сирот. Эдак и до меня дойдет!

— Ну, — усмехнулся Папа, — если ты это принял на свой счет, значит, у тебя совесть не чиста. Поразмысли на досуге. Есть такие родители, вроде доктора, — многозначительно прибавил он, — которые своим детям первейшие враги.

— Но он обожал сына!

— Много пользы от его обожания! — фыркнул Папа. — Еще неизвестно, чем бы отплатил ему сынок за такую любовь.

— Посмотрим, чем ответят тебе твои дети.

— Поэтому я предпочитаю держать ситуацию под контролем. Это лучше, чем ждать сюрпризов. Вот и наш отец Алексей того же мнения. Чад своих щадить значит их губить, говорит. Быть отцом семейства, заботиться о детях — дело ответственное. Не наведешь порядка в семье, потом везде хлопот не оберешься.

Я вздрогнул. Уж не на маршала ли Севу он намекал? Нужно как можно скорее переговорить с Альгой. И не только потому, что об этом просила Майя. После случившегося с доктором, после того, что я услышал от Папы, у меня появилось тяжелое предчувствие, что впереди может быть еще большая беда.

— Не знаю, как уж он потом этих девиц выпроваживал, — покачал головой Папа. — По-моему, доктор вообще был немного того. Секс-маньяк какой-то. Он, я думаю, и на Ольгу с Майей глаз положил… Не чувствую я к нему большой жалости. Не велика потеря. Между прочим, на следующий день он звонил, справлялся о моем самочувствии.

— Ну и как оно, твое самочувствие? — рассеянно спросил я.

— Ты знаешь, — вдруг оживился Папа, — произошла удивительная вещь.

— То есть?

— Я тебе говорил, что его дурацкий «коктейль» из таблеток в ту ночь на меня не подействовал…

— Ну да.

— Зато теперь происходит что-то странное.

— Что с тобой происходит?

— То, что, собственно, должно было произойти в ту ночь. Тонус необычайный.

— Неужели? — невольно улыбнулся я.

— Правда. Можешь пощупать, — вздохнул Папа. — Какая-то ненормальная, бешеная эрекция. Постоянно. С утра до вечера. Ходить и то неудобно. А ночью сплю словно к животу привязали деревяшку. Не говоря уж, что просто отлить — теперь большая проблема…

Если бы я не знал Папу, то решил, что это он опять неудачно шутит. Но в том-то и дело, что он ничуть не шутил. Румянец на его щеках подтверждал, что он настроен как нельзя более серьезно. У меня мелькнула мысль, что именно так, вероятно, люди и сходят с ума. Я почувствовал себя крайне неуютно.

— И что же? — осторожно спросил я. — Теперь ты не знаешь, радоваться тебе или нет?

— Вот вот, — озабоченно проговорил Папа, — не знаю, что с этим делать. Было бы жаль заглушать такой эффект какими-нибудь другими лекарствами, но ведь я не могу сейчас этим воспользоваться.

— Не понимаю. Почему не можешь?

— Какой ты непонятливый, Серж. Я же тебе объяснил, что решил себя блюсти.

— Зачем? — тупо спросил я.

Папа на минуту задумался. На его лице даже отразилось нечто напоминающее сомнение. Нет, скорее, смущение!.. Это удивило меня еще больше, чем его странный разговор.

— Ну как же, — промолвил он, — как же иначе? Она, может быть, хочет так меня испытать. Смогу ли я себя блюсти…

Я понял, что он говорит об Альге, и смутился еще больше, чем он.

— Вот уж не знаю, что тебе на это сказать…

Я встал и, сунув руки в карманы, подошел к окну и окинул взглядом пейзаж с искусственным лесным озером.

Он молчал, и я тоже молчал. На этот раз я первый не выдержал и, подойдя к нему, горячо и сочувственно заговорил:

— Значит, это все из-за нее, да? Ты так переживаешь из-за Альги?

— Ты мне поможешь? — с неожиданной вкрадчивостью и даже внутренним жаром поинтересовался Папа, схватив меня за обе руки.

— Что ты имеешь в виду?

— Поможешь мне уложить ее в постель? А, Серж?

— Я?! Нет, нет! — пробормотал я, вырывая руки. — Ты шутишь!

— Нет, не шучу. И даже готов заплатить за это как за сверх важную и ответственную работу, — сказал он и даже кивнул в сторону своего знаменитого сейфа, словно собирался немедленно в качестве аванса отвалить мне кругленькую сумму. — Ты только скажи, Серж, сколько. Мне нужна помощь…