Иэн Бэнкс - Чистый продукт. В поисках идеального виски Страница 41

Возвращаемся в коттедж, чтобы еще разок попробовать силы в забойной игре на девяти досках, выпиваем еще вина и виски, глупеем и садимся играть в скрэббл.

В какой-то момент Джим опять выдает загадочное слово: «Умисись». «Шашоля» нового времени.

– Умисись.

– Умисись?

– Как он сказал? «Умисись?»

– Да. Прямо-таки сказал. «Умисись». Верно? Ты ведь так сказал?

– Чего?

– «Умисись».

– Ну да, я.

– И?

– Что «и»?

– Как это понимать?

– Что понимать?

– Что это означает?

– А я знаю?

– Должен знать – ты же сам это сказал.

– Забыл.

– Напрягись, вспомни.

– Что вспомнить?

– Остряк.

Трагизм ситуации в том, что вскоре после полуночи мы с Дейвом понимаем, что хотел сказать Джим (хотя звучало это именно как «умисись»), восклицаем «Ага!» и радуемся своей догадливости. Вот, оказывается, что значило «умисись», ну конечно!

…Но к утру мы забываем это безвозвратно.

Лобовое столкновение: сотрясение воздуха

(Вот что я нашел в своем лэптопе. Не сомневаюсь, что это говорил я сам, но кому и о ком, с уверенностью не определить. Ладно, пусть бормочет само за себя.)

– Гений Робин – гений.

– Что-что?

– Гений Робин – гений.

– Гений Робин – гений?

– Да! Робин Гений – гений! А что? Какие проблемы?

– Робин Гений – гений?

– Ну да!

– Кто? Робин Уильямс?

– Напрасно ты так уверен. Может, он говорит про Робби Уильямса.

– Не смеши. Ты еще почище его.

– А что смешного?

– Ты про Робина Уильямса, да? Что он гений?

– А я что говорю? Робин Гений – гений.

– Опять он за свое.

– Опять ты за свое.

– Робин Уильямс – гений?

– Нет!

– Да!

– Что?

– А?

– Что значит «нет»?

– Что значит «да»?

– Это значит, я такого не говорил. То есть нет, он такого не говорил. Он так подумал, но вслух сказал не то. Первые два раза. Вот о чем я тебе толкую. А ты о чем?

– А я о том, что да, под конец он сказал правильно.

– Чего вы тут несете?

– Дурак, что ли? ( Презрительно.) Робин-Бобин.

– Который Робин?

– Ох, не начинай.

– О чем это он?

– Да о том же, что и мы. ( Постукивание по пустой бутылке.)

– Так я и знал.

– Не заводитесь. Сейчас открою новую и всем налью.

– Это мы заводимся?

– Т-с-с! Дайте ему сосредоточиться.

…Но в Голливуде он скурвился.

Хотел бы сообщить, что почти каждый вечер наши разговоры сводились к войне в Ираке (акт второй), о ее истоках, развитии, возможных результатах и косвенных следствиях, но в этот раз сообшать особо нечего. Война, как нам внушают, практически выиграна, нужно только подчистить кое-какую грязь, пока продолжаются поиски этого надежно спрятанного дьявольского оружия массового уничтожения.

Мы все трое так хорошо друг друга знаем, что ни один из нас, наверное, не сможет удивить других какой-нибудь фразой вроде: «Нет-нет, я обеими руками голосовал за эту войну». Обмениваемся краткими, жесткими суждениями, подтверждающими наше отношение к этому попирающему закон, бряцающему оружием негодяю, который в конечном счете командует нашими вооруженными силами; на Тони Блэра у нас даже не остается времени. Переключаемся на игру Дейва, где захваты и победы бескровны и, как в большинстве игр, нет гражданского населения.

Маккартни: в защиту безумия

Нам потребовался не один год, чтобы убедить Дейва, что он чокнутый. Для него даже проехать под грузовиком – в порядке вещей. Он до сих пор пытается нам втолковать, что проехать под сорокатонным грузовиком на компактном спортивном «Фиате» XI/9, чтобы не заморачиваться с обгоном – совершенно разумное действие. Я бы мог на этом заткнуться, но Маккартни сам не дает.

«Фиат» XI/9, прозванный в свое время «бэби феррари», был прекрасно сбалансированным, хотя и крайне маломощным автомобильчиком типа «Тарга» – хоть грузи его в багажник. Как-то ночью Дейв по глупости дал мне сесть за руль на неосвещенной Флит-стрит, где до сих пор печатают газеты; я получил полный кайф, когда гнал по узким улочкам, уворачиваясь от гигантских грузовиков, перевозивших печатную продукцию.

В начале восьмидесятых, ясным солнечным днем, Дейв ехал на этой машине за большим сочлененным грузовиком. Пошел на обгон и, оказавшись примерно у середины, заметил плотный поток встречного движения. Поскольку Дейв ехал с опущенной крышей и поверх лобового стекла видел днище прицепа, он прикинул, что зазор составит несколько дюймов, и направил миниатюрный, короткий XI/9 между тягачом и двойным комплектом осей. В то время длинномерный грузовой транспорт еще не оснащали предохранительными боковыми ограждениями, служащими как раз для того, чтобы легковушки не заезжали под брюхо и не обезглавливали водителей и пассажиров, так что Дейв просто наполовину заехал под фуру (находясь с солнечной стороны), переждал, когда освободится встречная полоса, вынырнул и завершил обгон.

Найдется ли среди читателей этих строк хоть один, кто не поймет, каким безумием был этот поступок? Я-то, конечно, понимаю. Сто раз твердил об этом Дейву, но он, зядлый спорщик, всякий раз доказывает, что это был абсолютно безопасный и даже разумный маневр. Этот перец умеет находить убедительные доводы и пару раз вынуждал меня согласиться, но все же не до конца.

– Маккартни, я и сам изрядный придурок, но до такого не дохожу!

– Да потому, что ты – зашоренный. В тот момент это было рациональным решением.

– О чем ты говоришь?

– Я же убедился, что по высоте мы проходим с запасом, поскольку крыша была опущена. Если бы на пассажирском сиденье кто-нибудь был, я бы, может, и воздержался, чтобы не огорчать человека. Но рядом никого не было. И я это сделал.

– А вдруг бы тебя заметил водитель грузовика?

– Думаю, он заметил.

– Быть не может! Он бы, как любой вменяемый мужик, инстинктивно ударил бы по тормозам, потому что ему под брюхо шмыгнул какой-то идиот! Тебя бы просто раздавило задними осями! Всмятку!

– Но ведь не раздавило, правда?

– Но могло.

– Но не раздавило. Не понимаю, зачем так переживать.

– Я не переживаю! Я просто считаю, что ты сумасшедший, но ты не соглашаешься.

– Сумасшествие тут ни при чем; это был нормальный обгон, только в середине пришлось слегка вильнуть. Ты бы поступил точно так же.

– В том-то и дело, что нет!

– Откуда ты знаешь?

– Да потому, что это был полный кретинизм!

– Почему?

– Дейв, ты проехал под фурой.

– Ну, если ты так это называешь…

И так до бесконечности.

В собственном безумии Дейв мог признаться, лишь когда они с Джимом и тогдашней подругой Дейва Дженни купили этот проклятый паб в Хайленде, не имея ни малейшего опыта в управлении питейным заведением и вообще какой бы то ни было торговой точкой. Им почему-то показалось, что это богатая идея. Помню, как сидел вместе с Джимом у Дейва дома, в Аксбридже, и пытался доказать, что эти двое – вернее, трое – просто рехнулись, но меня никто не слушал.

А Дорни. Трудно не полюбить деревушку, притаившуюся посреди великолепного горного пейзажа, поблизости от одного из самых живописных замков мира, но в случае с Дорни стоило было бы сделать над собой усилие. Среди местных жителей встречались славные, приветливые люди, но, поработав за стойкой в «Клахана», мы быстро убедились, что основное население деревни составляют запорошенные перхотью лицемерные, нетерпимые женоненавистники крайне правых взглядов.

Кладет такой баклан на стойку свой номер «Сан» и начинает подробно рассказывать, как бы он поступил с этими хиппи, которые курят дурь и говорят так, что не поймешь, потом заказывает порцию виски, хотя в этот день явно выпил их уже восемь или девять, и требует мелочь для табачного автомата. После чего уезжает. А иногда за ним приезжает на машине жена или дочка и тянет его домой пить чай.

Даже благородные дела у этих ребят превращались в агрессивные выпады. Я называл эти выпады алкоагрессией. Алкоагрессия включалась обычно в тех случаях, когда эти, с позволения сказать, посетители слышали, что ты не пьешь, или пьешь очень мало, или что ты за рулем, но стоило тебе отвернуться, как на стойке появлялась целая шеренга непрошеных стаканов виски. Если ты повторял, даже с извиняющейся улыбкой, что говоришь совершенно серьезно, а потому пить не будешь, на тебя сыпались мрачные оскорбления в нетрадиционной ориентации (злобные, без тени иронии). Глаза бы мои их не видели.

Порой доходило до рукоприкладства. К людям, которые устраивают драки в пабах, я отношусь примерно так же, как и к государствам, которые развязывают войны.