Лев Правдин - Область личного счастья. Книга 1 Страница 41

— С кем? С твоей или с моей?

— Дурак ты, — вздохнул лесоруб. — Куда ты лезешь? Ты кто? А она кто? Она с тобой говорить не станет, а ты глазами своими цыганскими похлопаешь, вот и весь у вас разговор. А ты вот встань, подымись до нее, заслужи, а потом сватайся. Учиться надо, Мишка. Головой работать надо.

— Это чего? Политика?

— А хоть бы и так. Политика у нас к тому направлена, чтоб всем и тебе учиться идти, а нет — так сиди и не рыпайся. А то с инженером тягаться вздумал, с героем!

Мишка понял, мрачно взглянул на пустой стакан:

— Вот какие слова ты мне говоришь?

— И тебе говорю и себе. Политика для всех дорогу показывает. Вот я тебе опять про то же скажу. Мне, если хочешь знать, не меньше твоего обидно. Нет, не думай ни на кого. Чужому счастью не завидую, коль своего не взял. Болтают всякое — будто сосну я на него нарочно уронил. Дураки. На такого человека! Первое — из лесорубов инженером стал. Поди, попробуй, — легко ли? Второе — немцу жизни дал: ордена даром не вешают. Третье — сам знаешь, его дела у нас. Ты за него держись. Мишка, он из тебя человека сделает. А на это все плюнь. А как плясал! Сумеешь так? Тоже дал жизни! Это четвертое. Вот тебе и вся политика. Человек у нас на все руки мастером должен быть — и в работе, и в жизни.

Часть четвертая

ЧУВСТВА И ДОЛГ

На другой день после праздника Тарас, как и всегда, поехал в лес раньше других. У пятой диспетчерской он сошел с машины и увидел Марину. Он махнул шоферу рукой, и машина, звеня цепями, умчалась в лес.

В опаловом предутреннем сумраке уже чувствовалась невидимая заря. Потеплели краски неба, нежным пламенем вспыхнули верхушки сосен, но внизу еще царил седой мрак, сюда не проникали живительные лучи наступающего дня.

Марина стояла в дверях своей будки, словно загораживая вход, улыбалась спокойной, немного высокомерной улыбкой. И вообще показалось Тарасу, что все это означает немой ответ на немой его вопрос. И ничего благоприятного в этом ответе не мог прочесть Тарас.

— Здравствуйте, Марина Николаевна.

— Доброе утро, Тарас.

Она протянула руку, глядя прямо в его растерянные глаза.

— Знаете что, Тарас! А, пожалуй, нам надо поговорить.

Он насторожился, и Марина поняла, что она сказала слишком высокопарно и, пожалуй, многообещающе. И чтобы все выглядело проще, она легко пояснила:

— Проветрить мозги, чтобы все было светло и чисто.

Она взяла его руку. Тарас с нежностью смотрел на ее маленькие пальцы и другой своей рукой бережно прикрыл их.

— Надо, Марина Николаевна, — согласился он.

— После работы поговорим, хорошо? Вы зайдете сюда?

Войдя в темноту леса, Тарас оглянулся. Вся поляна, где стояла избушка, пылала нежным огнем зари, розовый туман поднимался над пурпурными кочками мха. Поляна казалась чашей, заполненной алым светом. И там, около открытых дверей, стояла девушка, которую он любил. Все было неправдоподобно хорошо. На лесной тропе, по которой он шел, лежали красные листочки брусники. В лесу пахло прохладной весенней сыростью. Он шел, радуясь всему на свете: своей молодости, своей любви, вчерашнему торжеству и торжеству, которое будет сегодня, завтра и которое, как казалось ему сейчас, не окончится никогда. На делянке его ожидал Гоги Бригвадзе.

— Тарас, какое твое обязательство? Сколько даешь?

Тарас не любил пустых обещаний.

— Работа покажет, Гоги. Однако не подкачаем.

Гоги захохотал, блеснув зубами.

— Довольно я терпел, Тарас! Теперь выхожу на первое место. Сегодня бью тебя твоим методом! У меня тоже укрупненное звено.

— Слыхали?! — спросил Тарас, обращаясь к своему звену.

Юрок сдвинул фуражку козырьком на круглый нос.

— Ничего я не слышу, — сказал он.

— Я чего-то слыхал, да не разобрал, — подкрутил свой ус Гольденко.

Ульяна Панина жалостливо посмотрела на Гоги. Рассмеялась:

— Ничего, Тарас. Ему темечко солнышком напекло, вот он и волнуется.

Двое других, новых, старики-лесовики, только посмотрели на Гоги, потом друг на друга и сочувственно покачали головами.

— Слыхал? — засмеялся Тарас.

Гоги вдруг помрачнел. Он всегда завидовал дружной спайке Тарасова звена. Вот и сейчас разыграли его как по нотам, даже эти, новенькие, только что зачисленные в звено лесовики. Ну, ладно, вечер покажет.

— Смеетесь? — спросил он зловеще. — Как бы плакать не пришлось.

Когда он ушел, Тарас обернулся к своим ребятам.

— Поняли, в чем дело?

— Понятно, — протянул Гольденко, затаптывая окурок.

— Дело в том, ребята, — сказал Тарас, — что сейчас мы должны работать в полную силу, как велит рабочая совесть. Я вам митингов устраивать не буду, уговаривать вас много не надо. Одно хочу сказать: наша лесная работа сейчас самая нужная, самая необходимая. На нас сейчас весь мир смотрит. Ну вот, остальное понятно без слов.

В продолжение этой речи он сбросил с себя стеганку, взял лучок, подкрутил бечеву и пальцем тронул тугое зубастое полотно. Оно загудело как струна.

Ничего не надо говорить. Все знали свои места. Звено работало, как слаженный механизм, где поворот одного колеса приводил в движение второе, третье. Звено работало, как не может работать ни один механизм: здесь были люди, полные желания, гордости, умения, люди, думающие о своей работе, задетые за живое…

Потому так и случилось: когда Тарас, кончив пилить, поднялся, чтобы свалить первую сосну, он увидел, что она падением своим словно увлекает за собой другую, на соседней делянке. Он оглянулся и понял все. Да и понимать-то здесь нечего.

Юрок в одно мгновение оценил обстановку. Пока Тарас валит первые хлысты, звену еще нечего делать. Эти несколько минут он решил использовать. Он взял лучок и начал валить на соседней делянке.

— Давай, Юрок, давай! — крикнул Тарас.

Свалив шесть хлыстов, он пошел на вторую делянку. Юрок сейчас же перешел на первую, где Гольденко уже обрубал сучья, а старики-лесовики оттаскивали их в стороны и скатывали бревна в штабель. Юрок раскряжевывал хлысты и успел свалить еще две сосны, пока Тарас управлялся на соседней делянке.

Главное, чтобы работа шла без перерыва. И вот Гольденко заметил, что, обрубив сучья, он вроде как бы отдыхает. Старички целыми возами стаскивают сучья в кучи, а он ждет, когда Тарас кончит валить и перейдет на Другую делянку. Да, он отдыхал, когда другие работали, работали самозабвенно, не замечая ничего, в том числе и его, Гольденкиного, лодырничества.

И почему-то стыдно стало ему, недавнему искателю легкой работы. Стыдно за безделье, а почему — он и сам не знает. Он только понял, что не может стоять и ждать, когда другие работают. Это так поразило его, что он растерялся и, еще не понимая, что творится в мыслях его, взял запасный лучок и подошел к Юрку. Тот приложил двухметровку к хлысту, провел пилой, наметив место реза, и приготовился пилить. Семен Иванович оттеснил парнишку плечом и поставил свой лучок на заметку.

Юрок понял, засмеялся, блеснул озорными глазами:

— Давай, Семен Иванович, давай, в честь близкой победы!

Вдвоем они покончили с раскряжевкой на несколько минут раньше.

Потом так и пошло. Юрок начинал раскряжевку, размечал хлысты и уходил на соседнюю делянку, где работал Тарас. Там он начинал валку и успевал, не мешая Тарасу, свалить несколько деревьев.

Тарас замечал все в короткие промежутки, когда, выпрямляясь, сваливал сосну. Ему уже некогда было смотреть, как она падала. Он шел к следующему дереву, намечая глазами три-четыре, которые предстоит свалить одно за другим.

Он замечал все у себя, на своих делянках, но не упускал из вида и звено Бригвадзе. Он слышал его гортанный крик. Ясно, что там тоже времени зря не теряли. Очень разозлился Бригвадзе. Если зазевается Тарас, пожалуй, придется уступить первенство. Но знал Тарас: не может этого случиться. Все хорошо. Все очень хорошо, не исключая и Марины. Сегодня он скажет ей о своей любви. И будет это — последний разговор.

— Бойся! — закричал Тарас, раскачивая спиленную сосну. Она не поддавалась. Это было очень старое дерево с седым от дряхлости стволом и белыми сучьями. Сосна стояла наклонно и упорно не падала туда, куда хотел положить ее Тарас. Он нажал плечом: «Врешь, упадешь!» Сосна качнулась и медленно, как бы в раздумье, начала падать, кренясь на сторону.

— Эх, мазило! — выругал себя Тарас.

Сосна, зацепившись сучьями, повисла на двух соседних, как древняя старуха на руках могучих внуков.

«Замечтался! — продолжал ругать себя Тарас. — Вот расскажу ей сегодня, как раскис от любви».

Это происшествие нарушило четкий ритм работы. Юрок поспешил к Тарасу, но тот махнул рукой:

— Иди на место. Сам справлюсь.