Джеймс Келман - Перевод показаний Страница 41

Другие услышали бы, внимательные, и тот, с которым я был знаком, опасный человек, это я знал отлично, и знал тоже, что скоро он будет мертвым, в яме с червями. Черви это иногда хорошо. Он познакомился бы с червями, привет, ну как вы тут, познакомился бы с ними.

Что.

Все, да, надеюсь, что так. Я был доволен, да, так, если бы это случилось, все эти жизни, жизненные сроки.

Я вступил в зону его обзора. Когда он взглянул на меня, там было что-то, передача информации. Что это было, чего-то хотел. Что я мог дать ему, если ему можно было дать что-то, что это могло быть.

Такое было время, он не узнал меня. А раз не узнал, значит и не сможет узнать, секрет, созданный им самим.

Это был промежуточный период. Теперь рядом со мной была женщина. Я обнял ее рукой за плечи, как будто она могла упасть. Безопасность следил за этим. Руки сложены сзади, плечи расправлены, ноги стоят вольно, ну вот как бывает «смирно», человек из безопасности, он был и армейским человеком.

Ничего нельзя сказать. Я говорю это сейчас, как и тогда, да, как тогда, как говорил. Это было в моей памяти, я убил его. Не знаю. Был ли я с ним знаком с детства, с младенчества, это да. Был ли он заплечным, он был.

Что значит правосудие

Некоторых вталкивали сюда безопасности, они у двери, и он с другими, нет, без злобы, рассеянно. Теперь он отходил от них, в нем чувствовалась уверенность, как это, с важным видом, и смотрит на женщину-танцовщицу, она была рядом со мной и все бормотала, когда мы входили, теперь она цеплялась за мою одежду, не мог оторвать ее руку, попытался, но она ост amp;чась со мной и бормочет бормочет, может скоро буйствовать станет, безопасности ее успокоят, они такие, умеют, они умеют установить тишину. Тут из дверей другая женщина. Она огляделась, туда, сюда, поискала к кому подойти и теперь освобождала место. Это она для меня, чтобы я мог сесть рядом с ней. Я на нее не глядел, но она увидела, что я понял, и ждала. Крупная такая. Я огляделся, где женщина-танцовщица, где-то сидит. Крупная женщина расчистила место рядом с собой, я больше не мог откладывать, ну и так, сел рядом с ней. Проходили мгновения. Крупная женщина опустила свою ладонь на мою, сжала, подняла ее, оглядела. Я подобрал колени повыше, положил на них голову. Потом насупила ночь, она легла на бок, у нее было одеяло, натянула его на себя и после еще приподняла, больше места, и придвинулась близко ко мне, так что я лег с ней, на нее, моя грудь на ее груди, она откинулась назад, чтобы мы отдохнули, вот так, и накрыла меня, руки на мне, сзади, и я возбудился, поднял ее юбку и расстегнул брюки, протискивая пенис между ее бедер, она оседала, втягивала его, и я мог двигаться в ней, ее плоть облегала меня, подергивая, и у меня произошло извержение, мои пальцы цеплялись в нее. Я остался в ней и заснул.

Когда я проснулся, там была женщина-танцовщица, недалеко от нас, лицо ее ничего не выражало. С ней две старухи. И другие тоже. Скоро пришли двое безопасностей, это они за ней, за танцовщицей. Один взял ее за руку, повел. Она была покорна. Безопасность, которого я знал с детства, возвратился к двери, но теперь последовал за теми двумя, которые забрали танцовщицу. Я помню, как его отец много месяцев назад жил в одной секции, как он посматривал на других, ужас, подозрительность, что они думали, те, о нем, про него, про его отца, все посматривал туда, сюда, может мы заглядываем ему в голову, что там внутри, мысли о нем. Он знал о моем раннем знакомстве с сыном, но отметал его, как незначащее. Сначала он со мной заговорил, но очень скоро замолк, и я понял, что разговор о его прежнем участке привел мысли о сыне, который теперь был известен особой жестокостью, судороги в его голове, я это видел, что его сын стал заплечным мастером, как бы отбросить эти мысли, но он не мог, они все лезли и лезли, пока он им не подчинился, я видел, да, он был испуган, но видел также, что он торжествует, вон ведь какое к нему уважение. Конечно. Как им не уважать, его сын великий мясник, смотрит на всех, прикидывает вес, отца увидит и тоже вес прикинет, ничего не сможет с собой поделать, у этого кожа грубовата, но мясо под ней есть, мясо это всего только узловатые мышцы.

Что случилось с отцом. Я уже много месяцев не был в той секции.

Я знал, что безопасность глядит на меня. И гадал, заметил ли он меня, осознал ли, конечно, что я человеческое существо. Свету там было мало, но я это знал. И что теперь со мной, что предстоит. Извращенные мозги этих людей теперь у нас в головах. Дети учатся ненавидеть. Мальчики обретают ответственность, но знак ее – степень этой ненависти. Они становятся способными на все большее насилие, на пытки. Мера ответственности подростка это те пытки, которые он способен довести до конца. И если говорить о пытке, чем она может быть. Мозги не могут кричать. Мозги у меня имеются. Я только киваю. Я знаю, что могут сделать эти люди. Женщина-танцовщица вернулась, вошла в нашу комнату, старухи подвинулись, освобождая ей место, она смотрела лишь в пол у своих ног, ни влево, ни вправо, пока опускалась, садясь. Я знал, что крупная женщина тоже вглядывается, что поймет, я не сплю.

36. «у нас свои позиции»

Что за девушка со мной? Она со мной не делила. Мою постель. Я так и сказал. Она больше не делила со мной постель. Не знаю, почему. Она

Она женщина, он мужчина, я он, он мужчина, не женщина, мы отличаемся друг от друга. Я не знаю. Да. Как интимные, продолжались. Делилась доверенностью, своими секретами. Моими не моими, секретами делиться непросто. Она шепталась со мной попозже вечером. Я смотрел, как она смеется. Это было в ту ночь, я с другими ушел из комнаты. Она тогда смеялась, да. Заграничный журналист увидел, что я ухожу, и пошел за мной. Ты не то, что разные прочие, сказал он.

Это почему? сказал я.

Ты сам по себе, сказал он, отдельная личность.

Я иногда не могу припомнить. Я тогда остановился с ним. Почему он так со мной говорит? Я сказал, Ты дурак? Очень на то похоже.

Но он имел уверенность. Он улыбнулся мне. Я мог бы убить его тогда, мог бы убить, пришлось от него отвернуться, я не сумел этого скрыть. Я думал сказать ему прямо, как я научился. Да, был научен, он так говорил. Но тогда он мог бы использовать это, потому что он такого и ждал, это ему и было нужно. Да, он подстрекал, это было его подстрекательство. Друг, сказал он, и я опять повернулся к нему, рассмеялся ему в лицо, Это я твой друг?

Да, сказал он.

Нет.

Но я же тебе друг.

Ты мне не друг.

Я мог бы стать тебе другом, если бы можно.

Ты дурак, что так несправедливо относишься к нам. Ты не понимаешь, не можешь, и не научишься. Вот ты.

Да, он был дураком и я мог убить его. Но о чем эти показания? Я могу официально доложить обо всем. Скажите мне? Какие требуются детали? Если мне известны, я могу об этом сказать, я заявляю только правду.

Что еще, что там еще было?

Не сейчас, не для меня, для нас, говоря о нас, обо всех нас, или наших.

Другая девушка тоже, могу и о ней рассказать. Сзади меня шел разговор, включая трех безопасностей совместно с другим, заграничный журналист тоже присутствовал. Разговор свернул на женщин, и один из трех, который говорил шепотом, был наиболее убедительным. И это удивляло других слушателей, нас снаружи той группы. Он сказал, что каждый раз, как смотрит в зеркало и видит себя, у него сразу встает, и повторил это с жестом, сделав жест. Не секретно, но чтобы все вокруг видели.

Трое безопасностей хохотали, хлопали его по плечу, отличный малый. Заграничный журналист тоже. Он был там, но отодвинулся, чтобы показать расстояние от них. Для нас. Я так это понимаю. Он не стыдился. Ему требовалось отделиться, их от себя, но не из стыда. Я так не думаю. И при этом для нас, чтобы мы приняли его во внимание, отметили, как объект большей предосторожности.

Те безопасности относились к нему не так. Он был одним из них. Возможно, не из них, но и не из нас, это определенно.

Место было ограничено и всем оставалось только слушать, и их жесты. Конечно, женщинам, детям, также старухам. Всем. Да, высокомерие, что они продолжали, но в какой форме, что за форма у этого высокомерия, наверняка в гаком высокомерии есть ирония? Это было не обычное высокомерие безопасностей или мужчин, я видел и другие формы. Что это было, может что-то еще, я не знаю.

Происходили те самые ужасные вещи, жуткие инциденты. Они случались, это совершенно определенно. Все мы знали о них. Я и сам был намечен, да, остерегался

Я могу рассказать о снах, о предчувствиях. Он снился мне, как будто старый знакомый, тот, что говорил шепотом, я могу опознать его, потому что мы там стали друзья, да коллегами, во сне. Теперь-то он мертв, тогда нет. Была близость или привязанность, из которой возникали явственные расхождения. Чтобы не задерживаться на этой старой истории, мы расходились во взглядах, а это привело к борьбе между нами, к продолжительной войне. Те, кто знал нас, удивлялись, что мы так воюем. Да мне и самому надоело. И наше знакомство прервалось. Я слышал истории про него. Не дружба, знакомство, я так и сказал.