Сол Беллоу - Хендерсон — король дождя Страница 41

Коротко говоря, у Дафу была целая научная гипотеза того, как развивался человек. Его не удовлетворяло мнение, что расстройства всего организма берут начало в мозге. Там берет начало все.

— Не хочу снижать уровень нашей дискуссии, однако для примера скажу: крохотный прыщик на носу у дамы может оказаться плодом ее собственного воспаленного воображения. Превращение небольшого нарывчика в навязчивую идею осуществляется по прямому приказанию психики.

— Прыщик? — переспросил я.

— Вообще-то воображаемый прыщик указывает на то, что потаенные желания стремятся вырваться наружу, — продолжал король. — И не надо винить бедную даму в потере рассудка. Обвинения, как правило, не способствуют раскрытию истины. Мы далеки от того, чтобы стать полновластными хозяевами своего организма, но, так или иначе, любое нарушение его функций проистекает из него самого. Заболевание — это язык психики. По-моему, эта метафора допустима. Мы говорим, что существует любовный язык цветов. Лилия означает испорченность, роза — страсть, маргаритка — что-то еще. Однажды на вышитой подушечке я увидел целый букет и прочитал порядочный перечень человеческих качеств. Но если говорить серьезно, наша психика владеет многими языками, она подлинный полиглот. Встречаются лица, выражающие надежду, ноги, говорящие об уважительности, руки, свидетельствующие о справедливости, надбровные дуги, выдающие безмятежность, и так далее и тому подобное. Я не утомил вас? — спросил он, заметив на моем лице туповатость человека, погруженного в себя.

По ходу разговора я сказал:

— Должен признаться, что ваши слова — как удар под дых. Неужели я отвечаю зато, как выгляжу? В свое время я очень заботился о своей внешности. Что до физического строения, оно до сих пор является для меня неразрешенной загадкой.

— В известном смысле человеческая душа является творцом тела. Я никогда не видел такого лица и такого носа, как у вас. Для меня ваши черты своего рода открытие.

— Неприятная новость. Хуже только известие о смерти кого-то из членов семьи. Человек и его внешность — все равно что дерево и листва. Дался вам мой нос! Будь я каким-нибудь деревом, мне не пришлось бы выслушивать суждения касательно моего органа обоняния.

— Напрасно обижаетесь, — упрекнул меня Дафу и прочитал небольшую лекцию о новейших исследованиях деятельности головного мозга. Кора головного мозга не только получает информацию из окружающей среды, но и сама рассылает сигналы-приказы органам и членам человеческого тела. Дафу толковал о каких-то желудочках и мозжечках, о каких-то бороздках и извилинах, о том, что они регулируют, но я уже ничего не воспринимал.

Под конец он всучил мне полдюжины книг, которые я обещал просмотреть. Книги и журналы он привез из училища.

— Как же вы тащили такое количество литературы?

Дафу объяснил, что, проезжая Малинди, купил там для этой цели осла. Помимо печатной продукции, он ничего не вез: ни одежды (зачем она ему здесь?), ни других вещей, только стетоскоп и аппарат для измерения кровяного давления. Известие о смерти отца застало его студентом третьего курса медицинского колледжа.

— Вот куда мне следовало податься после возвращения с фронта, — заметил я, — а не бить баклуши. Как считаете, из меня вышел бы хороший врач?

— Почему нет? — ответил он, подумав.

Хотя я пошел бы в ординатуру, когда другие уже уходят на покой, добавил король, мне светила профессиональная карьера.

Но я — не другие. Я — Юджин Г. Хендерсон, человек, который поднял Муммаху. Конечно, на мою голову мог упасть с крыши кирпич. Могло произойти какое-либо другое непредвиденное несчастье. Но если меня минут такие печальные случаи, я дотяну до девяноста.

Помимо прочего Дафу напомнил мне о моих обязанностях Повелителя дождя. Я хотел было пошутить на этот счет. Король остановил меня:

— Вам, Хендерсон, не следует забывать, что вы теперь Санчо.

Каждое утро ко мне приходили две амазонки, Тамба и Бебу. В чем состояли их обязанности, я толком не разобрался. Начинали они предложением сделать мне джокси, ножной массаж спины. Каждый раз, огорченные моим отказом, они принимались массажировать друг друга. Делали они это с удовольствием, усердно и долго.

Что до меня, то каждый день я проводил разъяснительные беседы с Ромилеем. Его тревожила наша близость с Дафу.

— Пойми ты, голова садовая, — втолковывал я ему, — Дафу — это особый король!

Но он догадывался, что мое общение с Дафу не ограничивается разговорами, что мы с ним ставим опыт, о котором пока помолчу.

Перед завтраком амазонки проводили общий сбор, лучше сказать — языческое представление. Они падали на землю, облизав губы, чтобы к ним прилип песок, и ставили мою ногу себе на голову. Делалось это под торжественный бой барабанов и рев труб. У меня опять пошли прыщики по всему телу, они жутко чесались. Горло снова пересыхало, хотя я и повелевал влагой. Кроме того, от меня несло львиным запахом, насколько сильно — не знаю. Так или иначе, я должен был стоять перед амазонками в своих прозрачных зеленых штанах, истоптанных башмаках и с пробковым шлемом на голове. Потом женщины приносили зонты-опахала. Слуги составляли в ряд складные стулья, и все садились завтракать.

За столом были знакомые лица: Хорко, Бунам, его помощник и другие. Полнотелый Хорко совсем придавил боком сидящего рядом с ним худющего Бунама. Тот смотрел на меня немигающим взглядом человека с большим жизненным опытом. Две его бритоголовые жены болтали и смеялись, как девчонки. Хорко то и дело одергивал халат, сбивавшийся у него на животе, и трогал красные камни, оттягивающие книзу мочки его ушей.

Передо мной ставили лепешку из манной крупы. Она была мягкая и не могла повредить зубной протез, поставленный мадемуазель Монтекукколи и доктором Спором. В противном случае мне пришлось бы срочно возвращаться в цивилизованный мир и искать дантиста. Правда, у меня была запасная челюсть, но она осталась в картонной коробке в багажнике моего «бьюика». Без запасной челюсти я шагу не мог ступить. Коробка с надписью «Компания по производству зубоврачебных принадлежностей. Буффало» была выложена розовой папиросной бумагой. Для лучшей сохранности я поставил ее под запасное колесо, к которому специальной пружиной был прижат домкрат.

Я жевал лепешку медленно и осторожно. Глубокомысленный Бунам уплетал завтрак за обе щеки, как, впрочем, и многие другие. Он и его помощник в черном кожаном переднике таинственно переглядывались. Казалось, будто у человека в коже вот-вот вырастут крылья и он улетит неизвестно куда. За столом вообще царила непринужденная, но загадочная атмосфера, как в книжке про Алису в Стране чудес. Рядом играли в камешки черные малыши, похожие на батоны ржаного хлеба.

Когда под полом зарычала Атти, никто и глазом не моргнул. Только Хорко скривил в улыбке губы. Его кожа всегда поблескивала, словно вместо крови внутри текла жидкость для полировки мебели. У него было такое же могучее телосложение, как у короля, и тот же оттенок глаз навыкате. Я подумал, что, будучи в Ламу, пока его племянник учился на севере, он не терял времени даром. И вообще был малый не промах и, уж конечно, церковь обходил стороной.

Церемония застолья повторялась изо дня вдень. После завтрака я обычно в сопровождении двух амазонок шел к Муммахе. Шестеро мужчин на носилках перенесли статую назад, на прежнее место поклонения. Помещение, где она стояла вместе с Хуммамом, находилось в особом дворике с деревянными стойками и каменным чаном, полным воды сомнительной чистоты. Это был неприкосновенный запас Санчо.

Каждый день я с воодушевлением ждал свидания с Муммахой. Во-первых, потому, что самая неприятная пора дня уже оставалась позади (позже объясню, что имею в виду), а во-вторых, потому, что всей душой привязался к этой богине. Моя привязанность объяснялась не только победой над ней, но и ее личными качествами — как рукотворного создания и как божества. Ей, уродливой, как сто чертей, с немыслимой прической, похожей на гнездо аиста, с ногами, подгибающимися под тяжестью тела, я приписывал самые благородные намерения. «Привет, старушка! — говорил я ей. — Поздравляю с праздником. Как твой благоверный?» Старого неуклюжего бога гор, которого одолел Турамбо, парень в красной тюбетейке, я считал ее мужем. Это была отличная пара. Они удивительно подходили друг другу. Пока я разговаривал с Муммахой, мои стражницы наполняли водой из каменного чана тыквенные бутыли, после чего мы шли в ту часть двора, где нас ждала еще группа амазонок с опахалами-зонтами и большим гамаком. Все предметы были цвета Санчо, зеленые, как и мои шаровары. Я проваливался в глубокий гамак и оттуда глядел в неподвижное небо. Надо мной колыхались опахала. Иногда ветерок приподнимет зонты, и тогда мне в глаза бил солнечный луч. В голове начинала бурлить кровь, как кипящий кофе в кофейнике. Редкий день мы не слышали из подземелья рычания Атти.