Камен Калчев - Новые встречи Страница 41

Она не в силах была ему отказать. Его слова, казалось, выражали собственные ее чувства, которые она питала к нему.

Гита вдоль и поперек исходила главную улицу, прошла мимо лавчонки возле сберегательной кассы, где когда-то Филипп торговал всякой галантереей. Теперь лавчонка закрыта, дворники складывают туда метлы. Как далекое воспоминание, сохранилась только пожелтевшая, почти совсем стертая временем вывеска «Крупномолка мелет все», приколоченная к железной ставне. Гита хорошо помнит те дни, когда она вот так же прохаживалась мимо этих грязных ставен. А Филипп в это время вел торговлишку в своей темной норе, окруженный позументами и всевозможными безделушками. Она, вздыхая, ждала его. Повторится ли сейчас то же самое?

«Может, и повторится», — думала Гита и потому никак не хотела возвращаться домой — ей претило давать мужу объяснения, в которые она сама не верила.

К великому удивлению, Борис не пришел в этот вечер домой. Вначале Гита обрадовалась — по крайней мере спокойно будет спать, но потом стала прислушиваться и тревожно посматривать в раскрытое окно, ибо такая задержка не предвещала ничего хорошего.

Она легла поздно и крепко уснула. А когда, проснувшись утром, увидела, что его нет в постели, осталась очень довольна. «Должно быть, закутил где-нибудь», — подумала она и заторопилась в кооператив, где надеялась увидеть Филиппа.

Идя обедать, она встретила Гатю, отца Филиппа, и от него узнала, что Борис на «Балканской звезде». Это окончательно успокоило ее, потому что подобные размолвки у них уже случались. Все пойдет своим чередом, как бывало и прежде. Узнала и еще одну подробность: Борис опоздал на работу и долго извинялся перед директором. А раз он сам виноват, у него нет морального права винить ее. У виноватого нет прав, он обязан молчать!

Гиту радовало, что дело идет на лад. И она с беззаботным видом стала собираться к Виктории.

Чтобы вконец не разобидеть мужа и показать себя благонравной супругой, она оставила ему записку, торопливо нацарапав: «Борка, сегодня вечером я у госпожи Виктории, она пригласила меня на чашечку кофе (по-женски). Гита». Записку оставила на зеркале, наверняка зная, что он будет смотреться в зеркало и увидит ее. Она даже улыбнулась, представив, как он любуется на себя в зеркало. И будто на крыльях полетела на свидание.

Виктория Беглишки в последний раз сделала уступку Филиппу. Как ни симпатичен ей был этот ненасытный любовник, она боялась скандалов. На кофе были приглашены и другие гости, некоторые из них были Гите не знакомы.

Вечер начался весело, непринужденно, но еще веселей стало, когда пришел Филипп. Он принес игрушку, которая привела женское общество в восторг. Голый гуттаперчевый человечек переходил из рук в руки, поражая дам своими удивительными фокусами. У Филиппа нашлись и другие игрушки, а также карты для гаданья, что увлекло всех.

С Гитой он завел разговор посредством «шуток амура». Перемешав карты, он роздал их усевшимся вокруг него дамам.

Шутя и балагуря, он не упустил случая послать свой первый комплимент Гите.

«Глаза ваши светятся, как топазы! — передал он ей. — Я лишился сна, увидев их».

Она своим ответом решила испытать его.

«Мы всегда были в контрах».

«Разве?»

«Я не верю мужчинам, любовь для них всегда лишь спорт», — ответила Гита.

«Вы нимфа», — настаивал Филипп.

«Почему вы все время сбиваетесь на поэзию?»

«Минувшей ночью я видел вас во сне».

«Скажите, пожалуйста!»

«Не толкайте меня на путь страданий».

В это мгновение в гостиную вошел Аспарух Беглишки. У него, как всегда, был усталый вид. Поздоровавшись с гостями, он уединился с Вики — ему надо было посоветоваться с ней. Разговор длился недолго, но это очень озадачило Гиту. Механически передавая карты, она плохо слышала выкрики Филиппа:

— Прошу, Сократ! Возьми Сократа!.. А вот и Психея… Ты что даешь, Афродиту? Или Цербера? Цербера даешь? Возьми Клавдия! Интересно, не так ли? Волшебно! Только так! Меркурий…

С лица его не сходила улыбка, глаза горели.

Аспарух вышел, и скоро все о нем забыли. Забыла и Гита, увлеченная игрой и слегка опьяневшая от ликера, которым их угощала госпожа Виктория.

Может быть, все кончилось бы хорошо, если бы Филипп неожиданно не утратил веселость. Он начал вздыхать и посматривать на часы. Обеспокоенная Гита спросила, что с ним, он сослался на головную боль.

— Выйду на улицу освежиться немного, — сказал он и встал.

— И я с тобой, Фео, — шепнула Гита, — хочешь? Мне страшно за тебя.

Не проронив ни слова, он печально взглянул на нее и прошел через гостиную к двери; занятые разговорами, гости не обратили на них внимания.

Гита выскользнула следом за ним; она чувствовала себя виновницей его грусти. И хотела успокоить его.

Филипп сидел на скамейке, где днем часто дремал дед Ставри, укрывшись от знойных лучей. Скамейку окружали высокие пышные кусты, местечко было укромное.

Гита подошла и молча села возле Филиппа. Он опять вздохнул, глядя на острый конек крыши. Гита поймала его за руку.

— Почему ты вздыхаешь, Фео? Что с тобой?

Он не ответил.

Она повторила свой вопрос:

— Ну почему ты вздыхаешь, скажи?

— Извините, — начал он официальным тоном. — Я хочу дать вам один совет. С вашего разрешения, конечно.

Гита удивленно посмотрела на него.

— Никогда не позволяйте своему сердцу полностью отдаваться предмету вашей любви, пока не удостоверитесь, свободен он или нет.

Гита ничего не поняла.

— Наверно, вы питаете к нему какие-то чувства, раз были так смущены и рассеянны, когда он вошел в гостиную… Ну что ж, не стану вам мешать!

— Фео!

— Ради бога, дайте мне кончить… Вы бы завладели сердцем, к которому взывали, если бы, разумеется, другая не сделала это раньше вас. Все же будьте осторожны!

— Зачем ты меня мучишь?

— Я говорю правду, горькую правду.

— Успокойся, Филипп, не надо злиться.

— Нет, я не злюсь. Мне только грустно. Вот и сегодня, когда все отдыхали в послеобеденный час, я вышел прогуляться, чтоб рассеять плохое настроение. Ушел далеко за город, подальше от людей, от мирской суеты. Я жаждал уединения, и когда обрел его, почувствовал облегчение.

— Филипп!

— Пожалуйста, я не настолько глуп, чтоб добиваться силой того, чего не могут дать добровольно и чем нельзя завладеть, не потеряв собственного достоинства. Не так ли? Потому-то я и желал уединения. И я был счастлив в одиночестве.

Он умолк. Гита, держа его за руку, смотрела ему в глаза.

— В свое время злые люди помешали нам соединиться, — продолжал Филипп. — Я знаю, что жизнь — это огонь, в ней и сгореть недолго. Так лучше уж я сам сгорю, чем приносить в жертву тебя.

Он прижался к ней и обнял за плечи. В это время из кустов вылезла чья-то темная фигура. Филипп подскочил. До смерти перепуганный, он хотел крикнуть, но не смог — горло у него перехватило. Да поздно уже было кричать — неизвестный бросился на Гиту и начал бить ее по чем попало. Воспользовавшись этим, Филипп кинулся бежать к лесу.

Гита визжала, стараясь уцепиться за Филиппа, но того уже и след простыл. Продираясь сквозь кусты, он весь исцарапался, но боли не чувствовал. От страха лязгал зубами и все оглядывался — не преследуют ли его. Слава богу, никто за ним не гнался.

Он выбежал на аллею, пыхтя и поддерживая свой живот. Остатки волос на его плешивой голове, которые он всегда так заботливо помадил и смазывал маслами, торчали в беспорядке. Лицо было чем-то выпачкано. Он спускался с горы едва дыша.

Покинутая им Гита молча сносила побои мужа. Борис озверел, он уже не отдавал себе отчета, давно ли бьет ее. Чувствовал только, как ярость его с каждым ударом возрастает. В конце концов, не зная, что еще с ней сделать, схватил за волосы и потащил за собой. Лишь теперь Гита подмяла крик и стала отбиваться.

Борясь с ней, Борис выкрикивал:

— Аспарух!.. Беглишки!.. Куда ты пропал? Поди погляди, как эта кошка царапается! Иди же! Будешь моим свидетелем… Аспарух!

Аспарух как сквозь землю провалился.

Тогда Борис схватил Гиту за платье и поволок к вилле.

— Пойдем, мерзавка, я покажу тебя людям! Пускай поглядят на тебя, красотку!

Сначала Гита как будто покорилась, но, увидев светящиеся окна виллы, уперлась на месте и крикнула сквозь слезы:

— Этого удовольствия я тебе не доставлю!

Борис попытался пнуть ее ногой, но она вырвалась у него из рук и стрелой помчалась к лесу. Он кинулся было за ней, но она уже исчезла среди сосен. Водворилась тишина. Борис понял, что ее не догнать. Он выругался и в темноте, не разбирая дороги, побрел через поляну.

29

Лето, пахучее и сладкое, как пшеничная лепешка, уже близилось к концу, однако тепла еще хватало для яблок и розового винограда. Все еще вызревали помидоры, огурцы и молочная кукуруза, а вдогонку за ними — синие сливы и крупные сочные груши. Не иссякли земные дары, хотя лето в этом году нельзя было назвать особенно благодатным — мало было дождей и влажных ветров. Может быть, поэтому красные рассыпчатые арбузы были так сладки, будто их сахаром посыпали, а дыни, горками возвышавшиеся посреди базара, были такие ярко-желтые, словно из телег и грузовиков золото высыпали. Базар не вмещал всех плодов, и грибов было уйма — в последнее время перепадали неожиданные шумливые дожди, правда, такие короткие, что едва успевали омыть крыши и листья на деревьях.