Томас Пинчон - Винляндия Страница 42

— Мне эта сказка нравится, — сказал Такэси, поуютнее вжимаясь в подушку.

— Скользкий он был тип, увёртливый, — продолжала Рошелль, — изобрёл «добро» и «зло», хотя женщинам хватало и просто быть. Среди прочих афер, которые они в то время проворачивали на женщинах, мужчины также убедили нас, что мы — естественные распорядители этой штуки, «нравственности», которую они только что изобрели. Они всех нас втащили в эту развалину, в которую превратили Творение, подразделив её и увешав ярлыками, сунули нам ключи от церкви, а сами отправились по танцзалам и деБ1евым притонам… Итак — за этими джайвовыми очочками Оскара Голдмана вы, похоже, человек толковый, а значит поймёте — я говорю о Дэррил Луиз. Несмотря на всю личную дистанцию, что она поддерживает с людьми, просто ей здесь с вами не будет, потому что ей никогда не просто, и будет не вполне неуместно, если время от времени вы сможете уделять ей несколько добрых мгновений мысли.

Такэси приподнял тёмные очки и вперился ей глаза-в-глаза, заинтригованный выражением её лица. Она едва не просила его об услуге.

— С моим удовольствием — но было что-то ещё?

Главная Ниндзетта, применив одни лишь брови, пожала плечами.

— Не совершайте первородного греха. Постарайтесь просто дать ей быть.

Легко вам говорить, дама, пробормотал он, безмолвно, позже, не в лицо ей, фактически уже покидая, уезжая из Приюта, с того хребта над ельником, что сразу за прибрежными облаками. Он вёз ДЛ обратно, вниз по грязным колеям к мощёным сельским дорогам, вниз к магистральной, ко въезду на Федеральную автостраду, пока она совсем не вернулась внутрь Мобильности. Разогнавшись по трассе в прокатной «жар-птице», оба осознали, что впервые после комнатки в Токио они вдвоём одни.

Она посмотрела на него.

— Так это, значит, Компенсация Жертвы. Ты разве не должен мной командовать?

Он ненадолго задумался.

— Не особо чего в голову приходит, в этом смысле — условие без-секса и прочее!

— Эй, — прилетел её проворный ответ, — а подумай, каково мне с целым годом.

Их первая размолвка. Немного погодя:

— Тогда послушай! А давай-ка я просто — высажу тебя, у станции, какую сама выберешь! Куплю тебе билет — обратно в Приют!

Она не желала смотреть на него, но покачала головой.

— Не могу.

— Они правда тебя не пустят обратно?

— Нос покажу, пока не кончится год, и санкции будут радикальны. Пожалуйста, не спрашивай, каковы.

— Валяй — может, и меня прицепом торкнет!

— Испытание Тысячью Бродвейских Оперетт…

— Хватит, хватит, я передумал…

— Эндрю-Ллойд-Уэбберовская Камера…

— То есть они в самом деле…

— И это, и гораздо хуже.

Какое-то время ехали в молчании, не вполне безмятежном, скорее — в углубляющейся совместной депрессии. Мимо катили безрадостные лесистые холмы, и она посматривала на него нервно, пока он вдруг не метнул ей боком кривой ломтик ухмылочки.

— Весело, а?

Она фыркнула — не вполне смешком.

— Ну — без секса-то.

Он захмыкал.

— Целый год!

Несколько секунд машина виляла между полосами, словно бы никто не обращал внимания.

— Есть хочешь? — спросила ДЛ.

— Аппетита нет — должно быть от этого аптечного метедрина! Постой — вот симпатичный съезд! Погляди, как небеса пылают! «ЗАЧЕТНЕЙ МАМИНОЙ ЯДИ», как тут устоишь?

— Ты спятил, — когда подъезжали, — только погляди, что это за место, послушай, что у них играет, понаблюдай за тяжёлым оборудованием на парковке, ох нет, у меня множество горьких переживаний связано, мис-тёр Фумимота-сан, именно с таким сортом заведений, у которых за-ва-ру-ха на вывеске, и лучше всего нам вернуться на эту трассу, прям, щаз.

— А о чём мне волноваться? Ты — ж должно быть — мой телохранитель!

— Нет, не-не, ты не понял, первое правило куноити — Старайся не ввязываться в заварухи, как в самой себе, так и, затем, в смысле окружающей среды? Типа в какие бары и прочее ей заходить, а как твой телохранитель, в натуре…

— Ладно, ладно, — обнаружив, что другого пути-то и нет, только сзади, где парковка так скверно освещалась, что они сразу и не заметили несколько личностей, что шатались по асфальту с ложками в носах, причём и не элегантных маленьких золотых моделей, а с полноформатными кофейными, из нержавейки, изъятыми из этой самой придорожной едальни.

— Помогло б — если б ты смогла что-нибудь сделать с нашей — видимостью! — хрюкнул Такэси. — Вы же, публика — такое вы должны хорошо уметь!

— Ладно — в Санта-Розе есть покрасочно-кузовная мастерская? много чего делает для ниндзя, они эту коротышку так закамуфлируют, что хоть паркуйся у шерифа на газоне и дурь кури, тебя никто не заметит — надо только спросить Мануэля.

— Думаю типа про прям-сейчас, Дэррил Луиз, — покуда виляя в путанице автомобильной анатомии они сворачивали за ещё один угол. По имени он её назвал впервые.

— С другой стороны, — предположила она, — может, всё это намеренно, может, нам было суждено сюда въехать.

— Может, и нет — по мне так на старорежимную хипповскую философию смахивает!

— Ладно, как насчёт «я угощаю»?

Такэси вжикнул в пустую ячейку и прихлопнул мотор. Когда же они проникли в «ЗАЧЕТНЕЙ МАМИНОЙ ЯДИ» и пригляделись, оказалось слишком поздно что бы то ни было делать, только мысленно отметить, где у них все выходы. Они сидели в кабинке исцарапанного бирюзового пластика и старались не встречаться ни с кем взглядами, включая друг друга. Выяснилось, что «ЗАЧЕМЯ» — знаменитое жарёшное заведение округи. Окна были выкрашены в чёрный, стойка тянулась вокруг всего огромного пита в центре, где тлели разнообразные твёрдые древесные породы, а повара отбивали, обливали, переворачивали или кроили говяжьи и свиные вырезки, горячие связки колбасок и рёбрышки, древесный дым вытягивался в вентиляцию вполне лениво, чтобы мешаться с дымом сигар, сигарет и косяков, уже висевшим в воздухе. Такэси заказал «Галактику Рёбер», а ДЛ решила, что возьмёт «Фантазию Грудинки», но главным образом обоих интересовал кофе.

Такэси бибикнули часы, среди чьих циферблатов было токийское время.

— Святый чад! Надо отметиться — у Профа! — Он нашёл платный телефон у туалетов и набил длинный код. Трубку снял сам Профессор Вавадзумэ.

— Во-первых, ваш дружок — Минору, из бомбовзвода — он так и не вернулся на работу! Исчез!

— Он что-то знал! — сумрачно ответил Такэси. — Мне следовало выяснить, что!

— Не задача! — вскричал Профессор шкодливо, и Такэси, с некоторой тревогой, узнал этот тон.

— Хотите сказать, что вы…

— Хай! Пустил словцо, что Минору всё рассказал вам! Сразу перед его — таинственным затемнением!

— Так теперь они придут искать меня!

— Вот именно! Хорошо, что позвонили, нэ?

— Из лаборатории про этот след что-нибудь поступило?

Да, лихорадочно работая сутки напролёт, программисты «ЖиНЖВ» вывели Стандартизованный Рефлексологический Анализ, основанный на древнем представлении о том, что многие меридианы, или, скажем, основные нервы, тела намертво заходят в тупики на ступнях — 3-мерное тело проецируется на 2-мерную ступню, карту самого себя. По всему отпечатку, оставленному в грязи, остались крохотные электромагнитные сигнатуры, некоторые стёрлись под дождём, но их довольно, чтобы предоставить моментальный снимок того, что творилось во всех основных внутренних органах, включая мозг, того, чему бы эта ступня ни принадлежала, в тот момент, когда она опустилась.

— Органы! Мозг! Вы утверждаете…

— В отчёте сказано — «Соответствует отпечатку ноги ящероподобного существа порядка — одной сотни метров в высоту»!

— Дайте-ка подытожу — детонатор там был ни при чём, а вы теперь отправили — тех, кто разобрался с Минору — за мной! точно ли — я всё это понял?

— Ещё одно! — Голос Профессора начал таять. В интересах сдерживания затрат, Такэси подписался на услуги «Доступутника», экономичного спутника связи, который, в отличие от устройств подороже, не был геосинхронен, и не парковался на орбите всегда над какой-нибудь одной точкой на Земле — нет, «Доступутник» вместо этого нескончаемо дрейфовал задним ходом по небесам, вечно скрывался за горизонтом посреди людских телефонных звонков, как он это делал сейчас.

— Поведение «Чипко»! — отчаянно орал Профессор Вавадзумэ в неслышимость, — на Токийской фондовой бирже! Оно вдруг стало очень — странным! Да, «странным», именно такое слово! Например… — в кой миг ширпотребный орбитальный модуль закатился, и Такэси, матерясь, пришлось повесить трубку.

Он вернулся в кабинку и обнаружил, в бирюзовых тенях, что его место занимает молодой субъект, которого он не признал, больше того — уплетает его «Галактику Рёбер», только что принесённую — дымную, душистую, пропитанную отъявленным соусом, так и ждущим напрыгнуть на слизистые оболочки очередного опрометчивого едока, — и уже наполовину её прикончил. Барбекю забрызгал весь стол, также по нему распространилось с полдюжины пустых длинногорлых.