Джон Апдайк - Деревни Страница 42

В 1974 году в исследовательском центре «Пало-Альто», принадлежавшем корпорации «Ксерокс», — она начала тогда спонсировать исследования продуктов, ориентированных на массовый рынок, а не на военных или корпорации, — Оуэн увидел первый настоящий графический интерфейс. Его сердце замерло — интерфейс с иконками, которыми можно манипулировать при помощи мыши, и схематическим изображением обычного рабочего стола делегировал все технические команды скрытой программе. Пользователь двигал экранным индикатором посредством мыши и таким образом перетягивал и переставлял иконки или блоки выделенного текста. Время интерфейсов с командной строкой подошло к концу. Резкий прирост мощности чипов позволил предоставить каждому пикселю на экране монитора собственный адрес — перемещаемые простым движением руки координаты. Каждое такое действие поднимало скрытую от глаз бурю вычислений; каждый пиксель двигался вместе с другими точками иконки или блока текста. Изобретателем всего этого был ученый по имени Алан Кэй. Он почерпнул идею, наблюдая, как школьники писали программы на придуманном Сеймуром Папертом языке лого. Команды выражались в объектах и движениях — язык называли «черепашьей графикой». Дети проторили путь. И с тех пор именно у молодых возникала интуитивная связь с этой великолепной игрушкой — мозгом в коробке, мозгом, никак не связанным с бренным телом из плоти и крови. Оуэн был уже не молод. Он был тогда на берегу другого океана, среди прибрежных скал и пальм, среди приземистых, с защитой от землетрясений, стеклянных исследовательских центров и пыленепроницаемых центров сборки микроэлектроники. Оттуда ему хорошо представлялось странное будущее — мир, в котором компьютеры станут таким же массовым продуктом, как и печатные машинки. И вся их элегантная математика, ранее епархия инженеров-электронщиков и ученых-логиков, будет скрыта внутри почти игрушечного вида устройств — к которым привыкнут, как к книжкам комиксов. В МТИ и перед мониторами ракетного центра в Турции, в «Ай-би-эм» в Нью-Йорке и в гараже на задах покрытого заклепками домика, который они с Филлис снимали в их первый год в Миддл-Фоллс, — везде Оуэн чувствовал себя на острие революции, на гребне новой технологической волны. «Э — О» пока еще могла продолжать эксплуатировать все увеличивающееся количество директоров предприятий, ничего не знающих о компьютерах, кроме того, что они нужны современному бизнесу и что им нужны программы, которые смогут заменить в работе многих сотрудников. Но Оуэн и Эд были сродни фермерам, в спешке обрабатывающим поля, прежде чем поднимающиеся воды нового водохранилища затопят их. Вскоре любой мальчишка-программист сможет создать простенькую операционную систему, тем более что появление удобной для легкой модификации системы «Юникс», которую лаборатории Белла забрали себе после банкротства одной компании и раздали университетам по номинальной цене, еще сильнее демократизировало тайное до сей поры ремесло. Так что Оуэну все больше приходилось мыслить в категориях нишевых, специальных проектов, думать о клиентах из Европы и случайных заработках.

Женщин в конце шестидесятых в компьютерном бизнесе работало гораздо больше, чем десять лет назад. Некоторые были инженерами, программистами, но основную часть составляли техники, обслуживающий персонал и рекламные агенты таких гигантов электронной индустрии, как «Сперри-Рэнд», «Ай-би-эм», «Дженерал электрик», «Ханиуэлл».

Эти молодые особы — большинство из которых были, как и Филлис, с математическим образованием, хотя попадались и с психологическим — частенько мелькали на конференциях, и время от времени Оуэн и одна из них не упускали случая провести ночь вдвоем. У его избранниц были редкие имена — Жаклин, Антуанетта, Мирабелла, — стройные фигуры, короткие юбки, длинные волосы и широкие взгляды на отношения полов. Пока во Вьетнаме все не закончилось и Никсон не ушел в отставку, семидесятые годы были продолжением шестидесятых — бунтарская лихорадка наносила жестокий вред всему. Но потом новое десятилетие сделалось более практичным. Людей охватила лихорадка приобретательства. Отличительной чертой феминистского движения стали физические упражнения и строгая диета. Женские тела приобрели гибкость и упругость. Внимание было обращено на здоровье, а умеренное потребление наркотиков и регулярная смена половых партнеров, по общему мнению, способствовали сохранению душевного равновесия — теперь настал черед хорошей физической формы.

Оуэн не выпал из общей тенденции. Опустившись на колени на ворсистый коврик гостиничного номера в Сан-Хосе, чтобы стянуть с Жаклин колготки, он не мог не восхититься такими тугими на ощупь ровными сухожилиями, натянутыми под коленками, выпуклыми икрами, переходящими в двуглавую мышцу бедра и ягодичную седалищную — ягодицы; ему пришлось притормозить, чтобы поцеловать длинную мышцу на внутренней поверхности бедра, при этом Жаклин, наполовину выпутавшись из колготок, была вынуждена схватить его за волосы, чтобы не упасть. Без одежды она оказалась несколько более грузной и менее гибкой, чем можно было предположить по мускулатуре. Кисловатый привкус на ее коже и волосах свидетельствовал о перелете через несколько часовых поясов и двенадцатичасовом пребывании на ногах, когда она расхваливала свою компьютерную систему для компьютеров определенного класса, с ее позволяющим распределять время программным обеспечением и магнитными блоками, возвышавшимися над ней, несмотря на впечатляюще высокую прическу. Оказавшись внутри ее, он почувствовал, что слишком устал, чтобы не заторопиться, и она не приняла оправданий. Недосыпание оборачивалось вот такими поспешными завоеваниями, доводя за неделю до полуобморочного состояния, а удовлетворение от побед уже к утру превращалось в пыль.

С худощавой Антуанеттой, специалистом по установлению и устранению неисправностей в компьютерных системах, Оуэн познакомился на выставке электронного оборудования в Сент-Луисе, развернутой по соседству с высокой аркой, возведенной на месте, откуда Льюис и Кларк пошли открывать Запад. Несколько десятков акров было отдано под металл и темно-зеленые экраны, сосредоточенные в огромном, похожем на ангар, сооружении, недавно воздвигнутом здесь взамен снесенного черного гетто, чьи обитатели перебрались на восточную окраину города, причем финансирующие выставку спонсоры даже не представляли, для кого она предназначалась: для большого бизнеса — или для любителей, располагавших деньгами и временем, какие требовались для того, чтобы собрать и запустить «Альтаир-8800». В те времена, когда любительский компьютер еще не стал товаром широкого потребления, аппарат, выпускаемый компанией «Тенди», стоил больше, чем новый «бьюик», а самый дешевый компьютер продавался «всего лишь» за восемнадцать тысяч.

У стенда «Э — О» Оуэн без особого воодушевления рассказывал кучке посетителей принцип действия игровых приставок. На их создании настоял Эд в попытке извлечь выгоду из триумфа Понга — восьмисоткилограммовой, построенной компанией «Атари» махины, которая за четвертак демонстрировала партию в пинг-понг. Для новой оснастки компьютера он, не посоветовавшись с Оуэном, нанял группу молодых конструкторов. Сейчас даже не верится, что всевозможные видеоигры родились из аппаратуры, используемой в кровопролитной шестилетней войне.

Антуанетту Оуэн заприметил у стенда «Конструкторского бюро Крея», Чиппева-Фоллс, штат Висконсин, занятого разработкой высоких технологий для производства компьютеров. Черные волосы Антуанетты, словно наскоро подстриженные детскими пластмассовыми ножницами, придавали ей недовольный вид, который, однако, ей шел. Он подсел к ней на пати, устроенном городской Ассоциацией производителей электронного оборудования. С первых же минут знакомства Антуанетта, не стесняясь в выражениях, пустилась в рассказы о сослуживце, на должностной лестнице стоявшем ступенькой выше, об этой «заднице», за которой ей надоело подчищать «дерьмо». Неприличные словечки покоробили Оуэна, однако они обещали более тесные отношения, и он поборол гадливое чувство, подумав: «Эта молодая одинокая женщина не знает радостей в своем захолустье и все свое недовольство, всю злобу выливает на коллегу».

Не прошло и получаса, как они сбежали с приема и покатили на такси в ресторан, который славился жаревом. В машине Антуанетта продолжила обличительную речь:

— Этот мудак — его Эриком зовут, представляешь? — строит из себя ну такую шишку! Меня тошнит от его притворства! «Антуанетта, не будешь ли так любезна…», «Ты не могла, Антуанетта?..» Один раз я всю ночь перед компьютером просидела, утром приношу ему распечатки, а этот засранец — знаешь, что он сказал?

— Нет — что? — спросил Оуэн, очередной раз глотнув содовой, которую заказал, дабы ослабить действие принятого на пати неразбавленного виски. Не исключено, что сегодня ночью ему понадобятся силы.