Бернард Маламуд - Самородок Страница 42

— По местам! — крикнул Стаффи Бриггз.

Рой вернулся на левую половину поля, но после этого Фаулер умудрился сделать так, что два игрока «Рыцаря» не смогли поймать мяч, и все заговорили о том, как плохо, что Рой не намылил ему шею после первого удара. Некоторые болельщики спрашивали друг у друга, не заметил ли кто, что Рой в конце иннинга поднимал глаза на башню?

Каждый раз, выбивая Роя из игры, Фогельман чувствовал прилив сил, и его подачи улучшались. Хотя в восьмом его удивил Гэбби Ласлоу, сделавший на его подаче быстрый сингл, но он сумел вынудить Олсона отбить слишком слабо, Бенца подстроиться под него, а Фаулера тремя удачными подачами выбить в аут. Прикидывая, кому он должен будет подавать в девятом, Фогельман обнаружил, что если он выбьет Стаббза, Бейкера и более трудного Флореса, то Рой Хоббс ему не достанется. Эти соображения так вдохновили его, что он решил попытать счастья. С другой стороны, Фаулер, несмотря на предупреждение Роя, бросал все небрежнее, но делал это почти незаметно, так, что никто не мог бы с уверенностью сказать, в чем дело. Вместе с тем товарищи по команде помогали ему больше, чем он предполагал, и ни один из первых двух «Пиратов» в девятом не смог попасть на базу, хотя пробивали очень сильно. Флорес, мексиканский попрыгунчик, поймал оба их мяча. Третий «Пират» был в ударе и выдал прекрасный высокий мяч, описавший петлю на левую половину поля, но Рой, отбегая назад — назад — назад, сцапал его у самой стены. Он запыхался и сквозь зубы чертыхался на Фаулера, но не мог сдержать улыбку, представляя себе, как огорчился питчер. Вдруг он почувствовал уверенность в том, что ребята не подведут, когда он выйдет отбивать, и он уничтожит Фогельмана и спасет игру. Это было самое важное из всего, что он должен был сделать в жизни.

А Поуп терял надежду. У него дрожали руки, протез во рту жал, он вынул его и сунул в карман рубашки. Принимать подачу вместо Элие он назначил Эда Симмонса, но в Фогельмане проснулась уверенность, работая быстро и умело, он заставил Эда послать несильный мяч в центр поля. Поуп чуть не упал со скамьи. От Реда осталась одна тень, побледнели даже его веснушки. Трибуны накрыло мрачным молчанием. Бейкер сплюнул и подошел к пластине. Вспомнив, что в этот день он не сумел пробить ни одного раза, Поуп вернул его и заменил Хэнком Келли, еще одним запасным игроком.

Фогельман выбил его в аут. Он вытер рукавом рот, одними губами впервые с начала игры улыбаясь себе. Еще один — мексиканец. Покончить с ним означало закрыть дверь за Хоббсом, и завтра — Мировая серия. Солнце клонилось к закату, и в воздухе, как густой запах, висело напряженное затишье. Флорес безумным взглядом взирал на стоящего перед ним питчера. Отправив мяч первым броском в аут, он подал второй неточно и со зверским усилием бросил третий… Промазал. Два страйка, а их всего три… Рой чувствовал, что медленно умирает. Каждый умирает в одиночку. По крайней мере если бы он был там, отбивая… Лицо мексиканца исказила мука. С вытаращенными глазами, извергая испанские ругательства, он выложился в броске. Вихляя из стороны в сторону, мяч взвился вверх и приземлился у правой стены поля. Помчавшись так, словно сама смерть гналась за ним по пятам, Флорес пронесся по полю и сделал третью базу. Фогельман обессиленно смотрел на него остекленевшими глазами.

Тишина взорвалась буйным безумным гвалтом.

Рой поднялся со скамьи. Когда он увидел, как Поуп рыщет глазами по другим лицам, у него затрепетало сердце. Он с радостью упал бы на колени и целовал тощие кривые ноги старика, сделал бы что угодно, чтобы выйти на поле в этот последний раз. Затравленный взгляд Поупа остановился на нем в нерешительности, двинулся дальше вдоль ряда насупленных лиц… и вернулся к Рою. Он назвал его имя.

Рой видел круги у него под глазами. Когда Поуп заговорил, у него сорвался голос.

— Видишь, до чего мы докатились, Рой?

Рой уставился в пол дагаута.

— Позволь мне выйти.

— И что ты собираешься сделать?

— Убить его.

— Убить кого?

— Мяч — клянусь.

Глаза Поупа неуверенно пробежали по лицам сидевших на скамейке. Его взгляд неохотно вернулся к Рою.

— Если бы ты, черт тебя подери, в последний раз не развлекался, обстреливая трибуны, ты поправил бы игру, а потом, заработав три очка, сделал бы ее. Ступай! — Вдогонку Поуп добавил: — Сохрани нам жизнь.

Рой выбрал на стойке биту, чем-то напоминавшую Вундеркинда, и, замахнувшись ею один раз, отправился к пластине. Флорес пританцовывал на базе, похлопывая себя руками, будто сбивая с тела горящее пламя, и бормотал по-испански, что если бы милостью святого Христофора ему было дозволено с третьей базы отправиться в путешествие домой, он до конца года ставил бы святому свечу. Безликую толпу уже почти скрыла наползавшая на трибуны темнота. Домашнюю пластину накрыла сгущающаяся пыльная тень, но Рой видел все с большей ясностью, чем когда-нибудь прежде. Удар, подведший под игру черту, вылечил бы его от тревог. Только хоумер и заработанное им победное очко, только они поставят его на ноги.

Фогельман раздумывал, далеко ли ему осталось до рая. Если бы мексиканец промазал, принимая эту подачу, игра была бы закончена. Всю ночь он чувствовал бы себя ростом в восемь футов, и когда забрался бы в постель с женой, она показала бы ему все, как полагается героям.

Вид его Немезиды, притаившейся где-то в глубине нависшей вокруг пластины темноты, наполнил Фаулера страхом.

Вздохнув, Рой превозмог себя и бросил.

— Первый бо-о-ол!

Пялившиеся с трибун лица разразились единым воплем, который стоял до конца игры.

Фогельман взмок от пота. Руки у него были такие потные, что он смог бы запросто бросить мокрый[66] мяч, но не знал, как лучше, и боялся подыграть им.

Следующая подача прошла на уровне кепи бэттера.

— Бо-о-ол! Второй!

Уикетт, менеджер «Пиратов», вальяжной походкой направился к питчерской горке.

— В чем дело, Голландец?

— Забери меня отсюда, — жалостно простонал Фогельман.

— Какого черта? Ты же три раза делал этого ублюдка и снова сделаешь.

— Я боюсь его, Уолт. Ты посмотри, это же какая-то горилла, мать его. Ты только посмотри, как у него горят глаза. Это не человек.

Уикетт, посматривая на Роя, тихо уговаривал питчера:

— А я так вижу совсем другое. Он же постарел и какой-то помятый. Еще на прошлой неделе у него были дикие боли в животе, и он лежал в женской больнице. Говорят, он в любую минуту может отдать концы. Соберись и загни низовой, колени не дадут ему согнуться. Заработай на нем страйк, и он твой.

Он покинул горку.

Фогельман, чье тело болело от напряжения, бросил следующий мяч.

— Бо-о-ол! Третий.

Он поискал глазами Уикетта, но менеджер спрятал глаза.

«Лучше, — подумал питчер, — я отдам ему базу по болам». Его после этого могут заменить, он совсем больной человек.

Рой тоже думал о базе за болы. Это сняло бы с него ответственность, но не возместило ущерб, который он уже причинил. Он заставил себя не думать об этом. Фогельман потянулся вверх одеревеневшими руками. Пристально глядя на пластину, он почувствовал, что глаза застилает пелена и он не может понять знак, куда кидать, который подает ему кэтчер. Он снова перевел глаза на Роя — тот был в полном вооружении, на черном боевом коне. Фогельман сверлил его глазами, высоко вскинув руки с мячом над головой, чтобы не потерять уверенность при броске. Да, он не ошибся, вот он несется на него с копьем наперевес, длинным и толстым, как ствол молодого дерева. Закрыв глаза руками, Фогельман рухнул навзничь и потерял сознание.

Рев вознесся до небес. Солнце скрылось за облаками. Снова похолодало. Уикетт темной тенью высунулся из дагаута и показал рукой на запасных. Парень, который тренировал броски, бросил мяч своему кэтчеру, поправил кепи и не спеша направился к питчерской горке. Этому худощавому юноше с ясными глазами было двадцать лет.

— Герман Янгберри, номер шестьдесят шесть, подает за «Пиратов».

Мало кто на трибунах слышал о нем, но не успел он добежать до горки, как о его жизни уже знали все. В нем шесть футов роста, но вес всего сто пятьдесят восемь фунтов. Однажды, около двух лет назад, агент «Пиратов» наблюдал, как он подавал за свою городскую команду, и записал на карточке: «У этого парня плавная подача, слепящий быстрый мяч и взрывной кривой». Хотя агент сразу предложил ему контракт, Янгберри наотрез отказался подписать его, потому что всю жизнь мечтал заняться фермерством. Буквально все, включая девушку, с которой он был обручен, уговаривали его согласиться. Он этого не говорил, но ему хотелось заработать денег, купить ферму с тремястами акрами земли и навсегда расстаться с бейсболом. Порой, когда он бросал мяч с горки, перед его глазами под солнцем переливались волны золотой пшеницы.