Аллен Курцвейл - Часы зла Страница 42

— Мистер, вы видели, что сказано в нашей вывеске? «Часы: продаются и покупаются». Видели там слово «шкатулки»? Видели слово «информатор»?

— Вы же сами говорили, что слышите много интересного. Вот вам и случай доказать это на деле. А мои условия обсуждению не подлежат.

Поторговавшись о комиссионных, мы наконец пришли к согласию. Орнштейн извлек из-под ермолки ключик, отпер дверцу старинного сейфа, поместил туда кожаную шкатулку, выписал мне квитанцию и выпроводил из лавки.

Оказавшись на улице, я сделал несколько записей в книжку и заметил, что в ней не осталось ни одной чистой странички. Довольный заключенной с Орнштейном сделкой, я заскочил в магазин канцелярских принадлежностей и приобрел там новенькую и совершенно потрясающую записную книжку в одну восьмую листа.

Глава 42

ПОНЕДЕЛЬНИК. Начать жизнь с чистого листа? Новый дневник новой жизни? Мне не слишком импонировала эта идея. Если честно, то расставание со старой книжкой было болезненным. Я успел свыкнуться, привязаться к ней и до сих пор привязан, пусть даже и убрал ее с глаз долой. Плохо, что старая книжка заканчивалась записями о Ник. Уж лучше б было покончить с ней самой — раз и навсегда. Но я решил не пороть горячки, успокоиться и пока что воспользоваться гостеприимством Джессона. А дальше видно будет.

Настало время радикальных перемен. Теперь записи будут делаться каждый день. И никаких алфавитных заголовков по темам. Никаких искусственных рубрик. С сегодняшнего дня начну записывать наблюдения и проблемы в порядке их поступления.

Возможно, в самом начале я оговорился. Вернее, выразился не слишком удачно. Куда как правильнее было бы заметить: «перевернуть старый лист», особенно с учетом того, насколько отрешенным от нынешнего времени чувствовал я себя в «Фестиналенте». Назойливый мотивчик самбы («Санто-Доминго, Каракас, Майами, развод») остался в мире, отделенном от звуков арфы Джессона двумя с половиной веками. Пишу все это и как раз слышу мелодичные звуки арфы. Пишу в свете масляной лампы и жду, когда корабельный свисток позовет меня вниз, к обеду. Сегодня на обед у нас было фрикасе из крольчатины. На это неординарное блюдо Дж., возможно, вдохновили вычитанные из «Жизни Джонсона» строки о кофе: «Выбор, достойный похвалы». Дж. сказал мне: «Увы, но вынужден исключить из меню зеленые бобы. Говорят, они могут спровоцировать боли в подвздошной кости». Возможно, мне следует делать записи о языке и обычаях «Фестиналенте». Там будут, к примеру, такие главы: «Как подавать кофе», «Как наполнять водой ванну», «Как укладывать поленья в камине». И еще одна: «Образование и обучение гостей». Последняя глава, самая длинная, наряду с прочими полезными вещами во всех деталях и подробностях расскажет о том, как правильно держать нож и вилку, чистя груши из Анжу, объяснит, почему полезно сажать в саду кедры, и высмеет дурацкую и вульгарную привычку пользоваться бумажными носовыми платками.

ВТОРНИК. Сделал полный отчет о визите к Орнштейну. Дж. одобрил все мои действия, затем выразил уверенность в том, что часовщик выведет нас на след «Королевы». Я менее уверен в этом. Истощив данную тему, Дж. берет со стола игральную кость из слонового бивня размером с апельсин, протягивает мне и предлагает тщательно ее осмотреть. На каждой из шести граней свой символ. На одной изображен колокольчик, на другой — кольцо, на третьей — кинжал… Дж. объясняет происхождение этого предмета (начало девятнадцатого века, куплен на распродаже), затем достает изумительной красоты книжечку в переплете телячьей кожи и с золотистым напылением на титульном листе и объясняет, что это свод правил. Начинает листать страницы. Каждый игрок имеет право бросить кость не больше пяти раз и, опираясь на выпавшие образы, должен составить занимательную и достоверную историю. Минут через десять признаю полное свое поражение, ясно, что здесь до Дж. мне далеко. Как сказала бы Ник, Quelle surprise.[42]

Черт! Я ведь решил придерживаться принципа, что в новой книжке не будет ни единого упоминания о Ник, что она должна отражать новую жизнь. Но, увы, выяснилось — это просто невозможно. Мое безмятежное на первый взгляд существование постоянно отравляют мысли о ней.

СРЕДА. Вернулся с работы и застал Эндрю у камина. Он терпеливо выкладывал веточки для растопки в виде конуса — наподобие индейского жилища типи. Дж. запрещает использовать для растопки старые газеты, к тому же разрешает пользоваться только деревом кедра. (Кстати, в путеводитель по «Фестиналенте» не помешало бы добавить главу о всех «нельзя». Помимо сосновых веток и поленьев, к этим предметам можно было бы причислить: булавки для галстуков, скрепки для банкнот, телевидение, флуоресцентное освещение, книги в бумажных обложках, любой сыр в пластиковой упаковке и, как я уже упоминал, бумажные носовые платки.)

Весь вечер мы провели за чтением у камина. Сцена, достойная кисти великих мастеров. Дж. сидит, выпрямив спину, лицо освещено отблесками пламени из камина, а также мягким светом лампы, что высится на стопке книг. А среди них: история замочных скважин (двухтомник, с илл., 1895 г.), труды Парацельса по хирургии (на латыни), каталог предстоящего аукциона французских музыкальных шкатулок, монография под названием «Искусство фехтования», очередной трактат о потайных отделениях, книга о магии под названием «Фокус-покус». И наконец в основании этой горы знаний и учености лежит история цирковых представлений на карнавалах под интригующим названием «Ученые свинки и огнеупорные женщины». Ну а что же значится в моем списке литературы? «Модифицированная клавиатура компьютера для поиска по теме в системе современных библиотек».

Около десяти вечера Дж. оборачивается ко мне и цитирует отрывок из «Искусства фехтования», где, как мне казалось, речь должна идти исключительно о шпагах и разных фехтовальных приемах.[43]

«Похищенные предметы искусства и антиквариат зачастую легализуются через сложную цепочку дилеров и скупщиков краденого. Или же через человека, который одновременно торгует как законным, так и незаконным товаром, маскируя тем самым сбыт краденого».

ЧЕТВЕРГ. Я не совсем уверен, но иногда мне кажется, что кто-то роется в моих вещах. Только что обнаружил этот дневник лежащим поверх старой записной книжки, а ведь с утра было наоборот. Полагаю, Эндрю просто удовлетворяет свое любопытство, когда заходит ко мне застилать койку. Впрочем, меня это не слишком волнует. Не владея приемами скорописи, текст почти невозможно расшифровать.

ПЯТНИЦА. Сегодня, придя домой из библиотеки, я заявил Дж.: «СБСП». Он уставился на меня с таким видом, точно я заговорил с ним на урду. «Сокращение от „Слава Богу, Сегодня Пятница“», — пояснил я. Он был настолько изумлен, что я решил устроить ему маленький экзамен на тему «Современный образ жизни». Спросил, слышал ли он когда-нибудь о Джоне Ленноне, Мике Джаггере или Майкле Джексоне. «Только о Джексоне, — ответил он. — Тот написал совершенно замечательную монографию об африканских кочевых племенах». Дж. читает по-латыни, по-немецки и по-французски, цитирует Валери, Блейка и Босуэлла, но когда речь заходит о массовой культуре, выглядит полным профаном. Думаю, именно поэтому он мне так нравится.

Несколько дней назад мне пришло в голову, что «Фестиналенте» можно сравнить с каким-нибудь иностранным государством, где существуют свои традиции и свой язык. Но и в том, что касается времени, место это тоже по-своему уникально. Время… оно здесь словно расширяется. Кажется, что в каждом часе больше минут, а в каждом дне — больше часов. Я не совсем понимаю почему, но «время по Джессону» предоставляло больше возможностей размышлять, читать, каламбурить и строить самые невероятные планы. Частичной причиной тому были, разумеется, деньги. Богатство сразу ставило Дж. в разряд избранных. Ни разу я не видел, чтобы он оплачивал какой-нибудь счет или ходил в магазин за продуктами. Он не мыл посуды, не застилал кровати, что, кстати сказать, тоже отнимает немало времени. Что касается работы по дому, то она по большей части сводилась у него к нажатию кнопок и звонков. Он почти ни с кем не виделся, предпочитал проводить время за чтением книг и любованием старинными вещами. Возможно, для всего остального мира «время — деньги», но для Дж. — наоборот.

СУББОТА. Ожидание становится просто невыносимым. Почему не звонит Орнштейн? Устав ждать, я воспользовался моментом, когда Дж. принимал ванну, выскочил, поймал такси и помчался в Бриллиантовый центр. Но едва доехал до угла Сорок седьмой, как сообразил, что напрасно потратил время. Все лавки и магазинчики были закрыты, на витринах опущены жалюзи. Пришлось снова взять такси и возвращаться в «Фестиналенте», коря себя на чем свет стоит, поскольку совершенно забыл, что сегодня суббота.