Леонид Габышев - Одлян, или Воздух свободы: Сочинения Страница 42

Отряд проходил в промзону, и дежурный по вахте сказал:

— Петров, выйти из строя.

Глаз пошел за дежурным.

— К тебе следователь приехал, — сказал он.

Глаза завели на вахту. В комнате для свиданий за столом у окна сидел Бородин в гражданской одежде.

— Здравствуй, Коля, — сказал начальник уголовного розыска.

— Здравствуйте, Федор Исакович.

— Ты в письме толком ничего не написал. Мы думали-думали, и вот меня в командировку послали. Я перед поездкой отца видел, он просил чего-нибудь из еды тебе передать. Дал денег.

Бородин достал из портфеля три пачки сахару-рафинаду и батон.

— Поешь вначале.

Неудобно Глазу перед Бородиным, но он съел полбатона, хрустя сахаром и запивая водой.

— Закурить можно?

— Кури.

Помолчали.

— Рассказывай, как это ты невольным свидетелем оказался.

— Летом, значит, прошлым я в Заимку поехал. Вечером. На попутной машине. А она, не доезжая до Заимки километров пять-шесть, сломалась. Шофер ремонтировать стал, ну а я пешком надумал пройтиться. Иду, значит, иду. Дохожу до перекрестка старозаимковской дороги и вижу; стоит на обочине грузовик ГАЗ — пятьдесят один. Номер не разглядел. Темно было. Смотрю, в кабине — никого. Я, грешным делом, хотел в кабину залезть, в бардачке покопаться. Слышу, невдалеке разговаривают. Дергать, думаю, надо, а то по шеям схлопочу. Сразу не побежал, думаю, они ведь меня не видят, как я их. И присел возле машины. На фоне неба вижу три силуэта. Стоят у дороги и разговаривают. Потом перешли через канаву. В это время по дороге от станции шаги слышу. Смотрю — человек идет. Мужик. Не успел перейти дорогу, как его один из тех троих догнал и по голове — палкой. Мужик свалился. Тут же и те двое подбежали. Еще ударили, раз или два. Потом обыскали, забрали, что у него было, — и к машине. Я отполз за канаву и притаился. Они завели машину и тихонько тронули. А мне то ли моча в голову ударила, то ли что, по сей день не пойму, но я выскочил из-за канавы, догнал машину и за задний борт уцепился. В кузов-то залазить не стал, через заднее стекло, боялся, заметить могут. Ну и ехал так, руками за борт держусь, а одну ногу поставил на эту штуку, ну за что трос цепляют. Думаю, если тормознут, спрыгну. И точно. По Заимке немного проехали и тормозить стали. Я спрыгнул, перебежал на другую сторону дороги и спрятался за палисадник. Из машины вышел мужик, зашел в калитку, открыл ворота, и машина заехала. Вот и все, Федор Исакович, что я знаю об этом убийстве. Многое осознал, сидя в Одляне, вот почему и хочу помочь следствию.

— Помнишь тот двор, в который заехала машина?

— Помню.

— Расскажи, где он находился. И попробуй обрисовать дом.

— Этот дом стоит не доезжая первого моста со стороны Падуна. Дом ни большой, ни маленький, а так — средний. Как мне лучше обрисовать дом? Хорошо не смогу. Темно было. Ворота большие, раз машина въехала.

— Вот ты сказал, что стоял за палисадником на другой стороне дороги. Обрисуй то место, где стоял.

— Я стоял наискось от дома, в который машина въехала. Он ближе в сторону Падуна. Дом я не помню. А палисадник по грудь мне.

— Лавочка у дома была?

— Не помню.

— А палисадник крашеный или нет?

— Тоже не помню.

— А в палисаднике что росло?

— Небольшие деревья. Сирень, наверное.

— Так, — сказал Бородин и достал из портфеля лист бумаги. — Начерти, где произошло нападение на мужчину.

Глаз начертил перекресток дорог.

— Вот здесь мужчину ударили палкой.

— А что потом сделали с мужчиной?

— Потом? Потом его оттащили на поле. Там росла то ли рожь, то ли пшеница. Я в урожае не разбираюсь. Помню, что она еще невысокая была. Даже маленькая.

— Ты перекресток начертил. Покажи, где росла рожь и в какое место оттащили мужчину.

— Рожь росла по обе стороны старозаимковской дорога. А мужчину оттащили вот сюда. — И Глаз поставил ручку не в то место, куда на самом деле оттащили.

— Это точно, что они оттащили мужчину сюда? Может, в другое место?

— Нет, точно сюда.

— А ты откуда взял, что мужчину убили?

— Как откуда? Потом в Падуне говорили, что мужчина в больнице умер.

— Да не умер он, Колька, а выжил. Так что это не убийство, а разбойное нападение. Но преступников мы так и не нашли. Второй год идет. Я приеду, доложу, что ты рассказал.

— Меня в Заводоуковск вызовут?

— Не могу сказать. Будем искать этот дом. — Бородин помолчал. — Сахар-то тебе пропустят?

— Не знаю. А зачем спрашивать?

Смеркалось. Глаз спрятал сахар около отряда, завтра он возьмет его на работу и съест. Одну пачку можно отдать Антону.

В отряде дежурный и двое освобожденных от работы по болезни. Глаз болтал с ними, слоняясь по спальням. Скоро придут ребята. Но как сейчас ему было легко; убийство они не совершили. Просто грабеж. Вернее, разбой. Но человек-то жив остался. Отлично! Бородин снял с его души камень.

Глаз не подготовился к разговору с Бородиным. Думал: вызовут в Заводоуковск, но начальник уголовного розыска сам приехал.

Вспоминая разговор с ним. Глаз жалел, что на листе бумаги показал не то место, куда они оттащили рухнувшего от удара мужчину. «Конечно, они не поверят, что я был свидетелем нападения. Тем более если в Заимке перед первым мостом нет дома с большими воротами. Бородин будет искать еще и палисадник, за которым я прятался. Да, такого совпадения быть не может. Значит, не могу помочь следствию, а потому зачем меня вызывать в Заводоуковск? А если вызовут, дадут очную ставку с потерпевшим. Он меня опознает. Вспомнит, что я ехал с ним в одном поезде. Ведь в одном тамбуре стояли и курили. Надо Бородину написать, что я ехал с ним в одном тамбуре. Как они докажут, что я участник преступления? Хорошо, я ехал в поезде. Видел, как трое мужчин совершили преступление. Но ведь я не участник. Нет, меня они расколоть не смогут. Робка сидит, Генка в Новосибирске. Еще Мишка знает об этом преступлении. Но его могут в армию забрать. Да если и не заберут, он ничего им не скажет. Значит, после второго письма точно прокачусь по этапу, поканифолю им мозги и отдохну от Одляна».

Он ждал, что его заберут на этап, но его не забрали. «Нет, надо писать новое письмо»,— решил Глаз. Во втором письме захотел рассказать Бородину все до мельчайшей подробности, как преступление совершилось. Только Глаз выдумал преступную группу. Она совершила преступление и пострашнее этого, но о них, к сожалению, ничего не знает. Он просто хочет помочь следствию. Найдут преступников, и тогда их расколют.

Несколько дней Глаз писал длинное письмо начальнику уголовного розыска. Обрисовав троих мужчин — с ними случайно познакомился на речке, и у них был с собой пистолет «Макаров»,— он дошел до того, что эта преступная группа связана с заграницей и выполняет задания иностранных разведок. Одним из главных сверхпреступлений является взрыв падунского спиртзавода. Глазу спиртзавод казался стратегическим объектом, им обязательно должны интересоваться иностранные разведки. А раз так, заграница заинтересована взорвать завод. Этим Стране Советов, думал он, будет нанесен непоправимый урон. Тем более что в кинофильмах всегда показывают шпионов, собирающих разведданные о секретных предприятиях. И стараются их взорвать.

Он написал, что те трое пригласили его прокатиться по району. Просто так, не говоря, что будут совершать преступления. Преступникам выдумал имена и описал цвет волос, рост и другие приметы, какими обладают Роберт, Гена и он сам, чтоб потом не запутаться в показаниях. Возраст всем дал примерно одинаковый: лет тридцать, тридцать с небольшим.

Они ехали в тамбуре пассажирского поезда Томск — Москва, вот только номер вагона не знает, так как билет не покупали, а на ходу спустились с крыши в тамбур. Помня фамилию потерпевшего, и ее написал, только отчество перепутал. Паспорт потерпевшего один из преступников подбросил на станции, не забыл упомянуть он.

Письмо вышло длинным, и чтоб оно не было толстым. Глаз писал его на тетрадных листах в каждой клеточке мелким почерком.

В жилую зону въехала автомашина «Урал» новой модели. Миасский автомобильный завод шефствовал над колонией. Воспитанники окружили машину и любовались ею. Водитель спрыгнул на землю, оставив включенным мотор, а Глаз подумал: «Вскочить бы в кабину, врубить скорость, разогнаться по зоне и вынести двое ворот, и уехать в горы». Глаз медленно шел к отряду, все оглядываясь на машину, а над «Уралом», таинственно и маняще, вставали Уральские горы.

В отделении Глаза окликнул Игорь и позвал в воровской угол. Там сидели рог отряда и вор отряда.

— Молодец, что не наговорил на себя. Кололи не тебя одного, — сказал Игорь, — многих. И почти все на себя наговорили. Лишь бы не трогали. Ты и еще один пацан выдержали. Даже твой земляк, Ставский, и тот на себя наклепал. Потом, правда, сказал, что ни на кого не работает, В общем, ты молоток! Знаешь, Глаз, нам жалко тебя. Ты здорово опустился, но не совсем еще. А ведь с твоим упорством можно неплохо жить. Мы тебе вот что предлагаем: быть у нас агентом. Будешь только для нас чистую работу выполнять. Сходить куда-нибудь, чего-то принести. Мы тебе даем поддержку. Тебя никто пальцем не тронет. В столовой за стол сядешь рядом с нами. А носки стирать для нас ты марех будешь заставлять. Сам ты ни в коем случае стирать не должен. Если кто не согласится поначалу, скажи нам. В общем, ты понимаешь.