Гектор Тобар - 33. В плену темноты Страница 43

Мария Сеговия все еще жила в своей палатке, ближайшей к воротам, а поблизости разместилась ее семья и семья Веги. Всем им предстояла ночь, наполненная нервным ожиданием. Голборн и Сугаррет на ежедневном брифинге сообщили родственникам шахтеров, что один из буров подошел к цели и что есть шанс, что утром он пробьется в галерею. Обычно Джессика Вега ложилась спать вскоре после полуночи, но сегодня она намеревалась бодрствовать до утра. Но не одна, а с группой родственников, к которой присоединились младшая сестра Алекса Присцилла и приятель Присциллы, Роберто Рамирес. Им обоим едва за тридцать. Они оба – певцы, и у Роберто даже есть свой оркестр, играющий в стиле мариачи[32] (мексиканская музыка популярна в Северном Чили). Он прихватил с собой гитару, чтобы разрядить атмосферу и, быть может, отпраздновать знаменательное событие, потому что сегодняшняя ночь должна была стать последней, которую они рассчитывали провести без известий об Алексе. Роберто уже чувствовал, что эта ночь должна была стать «особенной и волшебной». К тому же его настроение неожиданно улучшилось от того, что он увидел по пути на шахту. Несколькими днями ранее над пустыней пронеслась буря, и на самую засушливую землю в мире обрушился редкий в этих местах дождь. Обычный уровень осадков в Копьяпо составляет менее двенадцати миллиметров, но сейчас начался год El Niño[33], и ранний дождь (как правило, первые грозы в Атакаме случаются не раньше сентября) ненадолго увлажнил окрестные земли, вызвав к жизни то, что в Чили называют desierto florido, или «цветущую пустыню». Роберто вдруг заметил, как ржавый скалистый и песчаный пейзаж сменился буйным разноцветьем фуксии, белыми звездообразными цветочками и желтыми колокольчиками, весело раскачивающими головками на легком ветру. Этого оказалось достаточно, чтобы сердце и душа человека запели.

Когда на лагерь опустилась ночь и ветер пустыни принялся раздувать языки пламени костра, который развело семейство Вега, Роберто начал перебирать струны гитары. Семейство Сеговия в соседних палатках вело себя необычно тихо, но кланы Рамирес и Вега ощутили потребность устроить шумное сборище. Шел второй или третий час ночи, и пели они примерно с час, когда Роберто сообщил Джессике, что написал песню в честь Алекса. Из бумажника он извлек листок бумаги с текстом. Подобно многим латиноамериканским народным песням, в ее основе лежит реальная история; в данном случае – история событий, которые переживают семейство Вега и другие семьи шахтеров. Она открывалась грустным, медленным проигрышем, описывающим похоронное настроение Копьяпо и его окрестностей, где живут горняки.

Cuando camino por las calles de mi barriono veo el rostro feliz en los familiares.En Balmaceda y Arturo Pratsin ti no existe un mundo mejor.

Когда я иду по улочкам своего квартала,То не вижу радости на лицах родственников.В Бальмаседе и Артуро ПратНет лучшей жизни без тебя.

Затем песня описывала обрушение горы и попытки Хосе Веги спуститься в рудник, чтобы спасти сына.

Se desintegran las rocas del cerroLos mineros pronto saldrànLa chimenea està colapsadaPero tu padre pronto te sacarà.

Камни скалы расступились в стороны,И шахтеры скоро выйдут на поверхность,Дымовая труба обрушилась,Но твой отец выведет тебя на волю.

Дальше хор подхватил семейное прозвище Алекса – El Pato, Утка, каковое он заработал, когда был еще маленьким, – и перешел к быстрому ритму песни-протеста. Это нечто вроде ритмического припева, который поют тысячи людей, идущие по улицам какого-нибудь чилийского города.

Y El Pato volverà!Y va volver!Los mineros libertadY va volver!En el campo o en el marY va volver!Y también en la ciudadY va volver!

Эль Пато Утка ведь вернется,Он обязательно вернется!Свободу шахтерам,Он обязательно вернется!На море и на сушеОн обязательно вернется!И в город он тожеОбязательно вернется!

Певцы приглашали Алекса вернуться в дом, который он строил со своей женой, на маленький клочок земли на идущей под уклон улице, где по выходным вместе с Джессикой он сооружал бетонную стену.

Pato vuelve a casa,Tu esposa y tu familia te esperanvuelve ya.Y El Pato volverà,Y va volver!

Утка вернется домой,Твоя жена и семья ждут тебя.Возвращайся же скорее.И Эль Пато вернется,Он обязательно вернется!

Семьи Веги и Роберто Рамирес пропели песню несколько раз, и она не смолкала глубоко за полночь. Наконец и они улеглись спать, потому что, по словам правительства, бурильщики пробьются на уровень, на котором находятся шахтеры, только поздним утром.

Пока семейство Веги распевало песни до раннего утра 22 августа, Марио Сепульведа, измученный несколькими сутками бессонницы и волнений, провалился в самый глубокий сон, какой только мог припомнить. Все напряжение ушло из тела и души. С сюрреалистической отчетливостью навеянного голодом дурмана он вдруг перенесся в то место, где родилась его любовь, тоска и боль. Он оказался в Паррале и вроде спал на полу, а когда поднял голову, то увидел бабушку Бристелу и дедушку Доминго, «таких разодетых и красивых». Они умерли много лет назад, и во сне Марио ощутил радость человека, ставшего свидетелем воскрешения. Они были его viejos, были людьми, которые заботились о нем, когда в раннем детстве он лишился сначала отца, а потом и матери. Бабушка принесла корзинку, полную еды. Porotitos con locro: бобы с тушеным мясом с маисом. «Поднимайся-ка оттуда, hombre[34]», – обратился к нему дедушка сильным поставленным голосом деревенского старика. – Ты не умрешь. Vos no vas a morir aquí».

Нельсон Флорес, оператор буровой установки, не пробыл дома и двух часов, как раздался телефонный звонок, призывающий его снова на работу. У бурильщика из ночной смены в семье случилась трагедия – умерла бабушка. Поэтому Нельсон вернулся на «Сан-Хосе» к скважине 10В. Он простоял на вахте всю ночь, и звук работающего бура заглушал пение семейства Вега в лагере, раскинувшегося у подножия горы. В начале шестого утра, когда зимнее солнце раскрасило горизонт в оттенки индиго, головка бура шла со скоростью 6–8 метров в час. Нельсон остановил установку, чтобы сменная бригада могла присоединить еще одну шестиметровую трубу к стальной цепи. Она соединялась еще со 113 трубами под нею, а глубина скважины 10В достигла 684 метров, то есть примерно в 10 метрах над той точкой, в которой они рассчитывали пробить горизонт. Когда рабочие сделали свое дело, Флорес, закрыв глаза, поднял рычаг, увеличивающий давление воздуха в сверлильной головке ударного действия. Все 114 соединенных вместе труб начали поворачиваться, приводя в движение головку бура с вкраплениями карбида вольфрама. Он тверже похожего на гранит диорита, и в борьбе посредством трения между ними карбид вольфрама побеждает, перемалывая диорит в сухую пыль, которая выбрасывается на поверхность давлением воздуха на высоту 600 метров, образуя облако пыли свинцового цвета, которое бурильщики называют «циклоном». С этим столбом, выстреливающим из дымовой трубы, установка «Шрамм Т685» напоминала паровоз, в топку котла которого кто-то подбрасывал камень, и босс Флореса, начальник буровой установки, сидя рядом в пикапе, наблюдал, как силуэт циклона отчетливо вырисовывается на фоне неба, подавая сигнал, что бур у них под ногами работает правильно и движется в нужном направлении.

Где-то в районе 5 часов утра Марио Сепульведа проснулся по команде своего давно умершего дедушки, и радостное, почти эйфорическое состояние, навеянное сном, оставалось с ним и в первые минуты пробуждения, когда он вновь услышал грохот и стук приближающего бура, который отчего-то стал неимоверно громким.

А Ричард Вильярроэль, будущий отец, безуспешно пытался заснуть. Он находился в 13 метрах над Марио по вертикали, на пассажирском сиденье пикапа, на отметке 105. Да, звук бура и впрямь стал очень громким, но, к сожалению, по нему никак нельзя было судить, так ли он близок к прорыву, как на то надеялся Ричард. Он вновь и вновь повторял «Отче наш» и «Аве Мария», примерно около сотни раз, присовокупив к ним еще и мольбы к Иисусу. Когда грохот примерно в 5 часов утра прекратился, он сказал: «Papito[35], помоги этому оператору сменить буровые штанги и направь его к нам, пожалуйста…» – но уснуть так и не смог и направился вниз, к Убежищу, где полуночники, страдающие бессонницей, вовсю сражались в домино, которое изготовил Луис Урсуа. Ричард вступил в игру с Хосе Охедой, невысоким и лысым ветераном рудника. Спустя некоторое время звук бурения стал еще громче.