Майя Кучерская - Тётя Мотя Страница 43

Без перехода проорал, надсаживая горло: «Когда чужой мои читает письма, заглядывая мне через плечо!». Посидел, обхватив голову, на диване, неожиданно тихо положил мобильный на место, прикрыл газетой. Начал собираться, скорей, времени в обрез, договорились сегодня с ребятами смотать на Плешку, с этой зимы начали кататься и по льду. Серый (соня) умолил выехать попозже, пол-одиннадцатого хотя б. Терпимо в принципе, около часа будут на месте, а долго сейчас все равно не прокатаешься. Коля поглядел в окно: в раскрасневшемся небе светило солнце, ветер, судя по деревьям, тоже дул нехилый, но как там на озере — вопрос.

Ощущение близкого праздника, с которым он проснулся, расстреляло в висок подлый «Миш». Коля знал, стоит ему плюхнуться в уютный джип Серого, помчаться по Ярославке под треп и приколы ребят, полпроблемы рассосется само собой. А уж когда разложит на снегу стропы, надует крылья, щелкнет на поясе фиксатором чикенлупа, сдвинет маску, когда подымет кайт на воздух и рванет — тут уж выветрится до конца все, рассыплется в снежную пыль! Зимой кайтинг был, конечно, сильно другой, резче, злей, но и круче. Ветер жег, лицо обветривалось, пальцы затекали — кайф.

Так все и вышло — пока катили по совсем зимнему еще шоссе, всю дорогу хохмили, ржали, потом долго разбирались со снаряжением и — рассекали. Ветер был 6–7 метров в секунду — практически идеальный, небо чистое, слепящее, и здесь почему-то казалось — не зимнее, не морозное, вообще почти уже весеннее солнце. На льду лежал слой свежего снега, вчера напорошило, так что катилось мягко, и почти не отдавало в ноги. Только торопиться было нельзя, стоило разогнаться, доска проскальзывала вперед, сгребала снег, и вырезался Коля аккуратно, аккуратненько держал кайт на 11 часов у края окна. Специально запоминал, чтобы написать потом в ЖЖ инструкцию для желающих — за последние полгода из помощника сисадминов он окончательно переквалифицировался в спеца по кайту.

Накатавшись вдоволь, и Коля, и Серый даже рискнули прыгнуть раза два — удачно, а потом грелись в кафешке, хорошо знакомой по прошлым разам, шашлык тут был — не всегда в Москве такой найдешь. Ребята как обычно обсуждали каталово, хвалили лед, снег, ветер, вспоминали прошлые дела — он тоже вспоминал, перебивал, махал руками, немного потолкался прям за столом с Ашотом, пил, но меньше обычного, вроде и не хотелось особо. И все было как всегда — отлично. Но когда стали подъезжать к городу, в темноте уже полной, странная, сосущая слабость медленно затекла Коле в ноги, затем в живот, пока не заполнила его целиком. Она ведь все уже знает, тот сказал, Миш поганый, трубку-то взяли, и… Но кто этот Миш? Пусть она только расскажет, и он поверит. Пусть скажет, зачем какой-то мудак звонит ей каждый день, включая субботу утром? Пусть объяснит.

Но с тоскующим липким предчувствием Коля знал: ничего она ему не расскажет, ни капли не объяснит. И хер с ней, будет молчать — он ей вмажет. Давно пора. Сколько раз уже чесались руки! Повода нормального не хватало. Но вместо злости, вместо ненависти, которую он пытался вскипятить в себе, Коля ощущал только ту же испуганную слабость, мальчика обиженного, которому, если честно, хотелось, чтобы она лучше просто обняла его, прижала к сердцу, чмокнула в ухо, Мотька делала так иногда, он морщился, кривился, но сейчас был бы не против. А может, просто устал от катанья, выпивки, от всего этого длинного дня… В какой-то момент, еще в машине, чуть не попросился даже к Ашоту, переночевать, но сдержался вовремя: на фиг он был Ашоту, теперь вроде и девчонка с ним жила, студентка из Бауманки, Ашот уже в подробностях все рассказал…

Коля открыл дверь своим ключом, в доме было тихо — Теплый, значит, спал. Скинул в коридоре рюкзак, начал раздеваться. Она вышла к нему из комнаты и, судя по взгляду опущенному, в курсах была уже, стояла сутуло в халатике, с мокрыми волосами — мылась.

— Привет, как покатался?

Не ответил ничего, раздевался молча, пошел помыл руки, завернул на кухню, попил прям из кувшинного носика — она ненавидела это. Но сейчас молчала, тенью ходила за ним, ждала, спрашивала. Есть будешь, чай попьешь, винегрет приготовила, хочешь, говорила про Теплого что-то — хорошо в бассейн сходили, потом гуляли еще, как ни в чем не бывало, блядь. Но он четко чувствовал ее внутреннюю дрожь. Мотнул головой в сторону — сюда пойдем, в комнату, надо поговорить.

Зажег свет.

— Я знаю, ты, наверное, хочешь… — грустно начала она первой, будто и правда грустно ей, опускаясь на покрытый пледом диван, точно совсем без сил.

— Да, хочу. Что за мудозвон тебе утром звонил?

— Утром? — вроде и удивилась. — Я вообще-то не это имела в виду.

Не заметила даже, что мобильный он ей отключил? Так, что ли? Или врет? Врет!

— Это, наверное, Ланин, — рассеянно говорила Тетя, уперев глаза в Колины шлёпки. — Начальник мой, трудоголик, понимаешь? Ему вообще неважно, суббота, воскресенье, он мне часто звонит, хотя обычно на работе, по внутреннему, и я ему, я колонки его обычно читаю, советуется даже, по содержанию, говорит, что я прирожденный редактор…

Тут она приподняла голову, скользнула по нему взглядом.

Врет! — кричало в Коле. Слишком много слов, слишком подробно объясняет — подготовилась. И каждый ж день звонки на мобильный!

— Но думаю, — она слегка улыбнулась, — он просто неровно ко мне дышит.

Говорила спокойно, снисходительно будто чуть.

— Он? А ты?

— Я? Ну… Он — начальник. Слушаю, иногда даже утешаю, чтобы не волновался. Он о текстах своих знаешь как волнуется! Старенький уже. Лет ему знаешь сколько?

— Сколько? — подхватил Коля, теперь уже веря, всеми силами желая ей верить. Сейчас скажет — семьдесят два! У них там полредакции старперов! Тогда вопросов больше нет. Проехали! Че он только так напугался?

— Да пятьдесят стукнуло в прошлом году. Он дедушка для меня, понимаешь?

Мало! Самый возраст для мужика, Коля вспомнил их шефа, тех же примерно лет — спортивный, подтянутый шеф, не стесняясь, заигрывал с секретаршами и на корпоратив приводил таких…

— На молоденьких потянуло?

— Наверное, — нет, она совсем не боялась, качнула головой, зевнула. — Прости, страшно хочу спать. Давай покормлю тебя? Винегрет… Хочешь?

— Нет, погоди. Зачем он сегодня звонил? А? Сегодня зачем?

Дернулось что-то в глазах.

— Не знаю. Я не знаю, Коля! Что ты мучаешь меня? Откуда я знаю, зачем он звонил? Наверное, по работе.

Начала вставать, пошла к двери. В халатике цветочковом, жалкая, сгорбленная тварь. Подошел сзади, обернулась — глянула ширящимся взглядом. Толканул слегка об стену, приподнял за грудки, затрещал халатик, пуговица полетела и стукнулась об шкаф: молчи сейчас, только молчи! Замолчала, задохнулась, запищала так тупо, но орать не посмела — как же! разбудит Теплого! Это важней всего.

— Думаешь, бить тебя буду? Нет.

Приподнял повыше, лицо стало свеклой, но он уже бросил ее. Падаль.

— Тебя больше нет. Ты мусор. Сгинь.

Сказал спокойно, сказал, что чувствовал, и знал: вот тут и остановиться. Хватит с нее. Но бешенство уже поднималось снизу — удушливо, жарко, неотвратимо. Потому что стояла растрепанная, расстегнутая, но смотрела на него спокойно, без страха, не испуганно ни фига и даже как будто равнодушно. Все равно, все равно ей было, с высокой горки чихать на него, вот и все.

— Уйди! — заорал.

Метнулась в ванную, щелкнула замком — заперлась! Он открывал ногтем этот замок.

Со всей силы ударил ребром ладони об дверь большой комнаты, и еще, еще, дверь затрещала. Рука полыхала болью, плевать, лучше уж в неживое, отец так учил, на машине, если выбор есть, в столб или человека, — однозначно в столб! Выдохнул, открыл ванную, скомандовал не глядя: а теперь в комнату, быстро, я сказал. Скользнула мимо.

Медленно снял с себя пропотевшую одежду, подштанники, футболку — кинул в ящик с грязным, забрался в душ. Стоял долго, под горячими струями, отмокал, отходил и понимал, что не хочет, нет, не хочет знать правды. Потому что если что… нет, лучше в петлю. Пусть так, пусть непонятки… Вспомнил анекдот про мужа, как ходит вокруг кровати с женой и любовником, заржал. Она пришла к нему сама, дверь, придурок, забыл закрыть, пришла, стала гладить спину. Уйди. Прости меня, Коля. Прости. Я люблю тебя, Коля. Понимаешь? Хочешь я скажу ему, чтоб не звонил даже по работе. Чтобы не смел, хочешь?

Что, что же это значит — «я люблю тебя», ялюбльютибья? — отчаянно думал Коля, ощущая, что вот-вот поддастся на эти сопли, вздохи, мягкую руку ее на спине — люблю тебя — как же все это понять? Бью? Лью?

Но удержался и вслух не произнес ни звука. Она приняла его молчание за начало мира, замурлыкала, заворковала.

— Это же Ланин, Михаил Львович, с работы, ну, Кольк…

Оборвал.

— Мне плевать, кто он и что.

— Он больше не позвонит. Я тебе обещаю. Слышишь?