Изабель Фонсека - Привязанность Страница 43

Он схватил ее руку и прижал ее к своему животу, прямо над поясом, — ожидая, как она поняла, чтобы она передвинула руку по своей воле; он полагал, что она не может сопротивляться. Она все это понимала, так почему же чувствовала себя такой ослабевшей, словно под воздействием наркотика? Вот в чем все дело: Дэн — это наркотик, тот, который ты вдыхаешь. Это только ощущение, сказала она себе, все это может быть лишь ощущением — даже не удовольствием, а просто ощущением. И властью — его. Она закрыла глаза, продолжая глубоко дышать. Тогда он стиснул ей руку, причиняя боль в том месте, где находилось кольцо, заставляя ее снова открыть глаза и обратить на него внимание.

— Полагаю, мне следует тебя наказать, — не с помощью, как ты думаешь и боишься, этих фотографий и не тем, чего бы от меня хотела прямо сейчас.

Чего бы она хотела? Джин была разъярена, тем более, что это было правдой. Нечто, что они создали, — она не думала об этом с такой точки зрения — она просто мирилась со всем, что происходило в эти причудливые выходные, когда время оказалось в подвешенном состоянии. Она думала, что сумеет все сгладить, что они договорятся. А теперь оказалась на недоступных для себя глубинах. Он давил на нее, а она не могла говорить.

Он целовал ее вокруг ушей, прижимая ее, опирающуюся на локти, к столу, ее грудь вздымалась под ним, а он шептал:

— На этот раз ты не будешь пьяной, не будешь даже притворяться. И я не стану тебя наказывать, даже если ты будешь меня об этом умолять. Знаю, тебе легче, если больно, как будто это не твоя вина, тебя к этому принудили, а сама ты ни при чем. Тебя не надо наказывать, Джин. А твоя совесть меня не касается. — Он перевернул ее, так что она оказалась согнутой над столом задом к нему, и показал на клавишу delete. — Начинай, — выдохнул он ей в волосы, возясь с пряжкой ее ремня, — и не обращай на меня внимания.

Джин удалила сначала фильм, а потом фотографии, поочередно щелкая по ним. Пока она стирала изображения, он боролся с ее джинсами; она знала, что не остановит его и что ничего из этого не забудет. Она была трезва, увлажнена и охвачена ужасом; это и было наказанием, никаких особых сил не требовалось. Потом, всего на мгновение, ей вспомнилось, как Вик, когда ей было около шести, смотрела против солнца на большую букву «О» над кинотеатром «Одеон» на Парквее. «Что ты делаешь?» — спросила Джин, которой хотелось домой; «Погоди, — сказала Вик. — Я запоминаю». Дэн сдернул ее джинсы с одной стороны, а потом — с другой; его рука пролезла ей под трусики. Но что-то — возможно, ранняя ясность и определенность Виктории — освободило ее, и она повернулась и оттолкнула его от себя.

— Нет, Дэн. Ни сейчас и никогда. Никогда больше, — сказала она, вновь собираясь с духом. — Тебе надо уйти.

Он отступил, недоверчиво перенастраиваясь, — и пару секунд ее пугало каменное выражение на его лице: надменное раздражение.

— Я думал, ты этого хочешь. Разве ты не этого просила, миссис Х.?

Джин посмотрела на него твердым взглядом, крепко скрестив руки на груди.

— Я ни о чем тебя не просила, — сказала она. — Совершенно ни о чем.

Наверху открылась и захлопнулась дверь.

— Вик?

— Привет, мама! Мы вернулись. Меня подвез Руперт.

Она дико посмотрела на Дэна, который поднял руку, похлопывая по воздуху перед своим плечом — мол, все под контролем. Она пригладила волосы, он закрыл ноутбук, забрал свою карту памяти и сунул ее карман футболки.

— Спускайся! — крикнула она. — У нас Дэн!

— Рад, что смог показать вам эти эскизы, — громко сказал он. — Мне нравится ваша идея о пикнике — хорошая еда от одного и того же производителя, сочные домашние пироги и круглые, золотистые караваи, самые красные, самые спелые ягоды… — Она бросила на него резкий взгляд, но это его не остановило. — Что такое холодильник без еды? Вы правы. Они действительно выглядят слишком стерильными, слишком выставочными. А еще, знаете ли, проводились маркетинговые исследования, и оказалось, что это правда, голод помогает сбыту.

Снова хлопнула входная дверь, и через минуту Вик босиком зашлепала вниз по лестнице.

— А что, — сказала Джин, изображая разочарование, — Руперт уехал?

Она подалась вперед, чтобы поцеловать Викторию, и уловила запах табачного дыма — которому была рада, коль скоро он подавлял запах, омывавший Дэна. Или она единственная его ощущала?

— Ну. Ему надо вернуть машину. Привет, Дэн.

— Привет, Виктория. — Он одарил ее звездной улыбкой и, хотя затраченные киловатты к нему не вернулись, все же втиснулся между ними, чтобы поцеловать ее в щеку. — Хорошо покутили?

— Прилично.

Она прошла к буфету, чтобы взять с него кувшин.

— Дорогая, помнишь те вещицы насчет холодильников, что я повезла в офис, после того как вас подбросила? — сказала Джин, заполняя все пространство между ними. — В общем, Дэн привез их обратно, чтобы показать Марку, что он с ними сделал. А теперь он уже уходит. Папа застрял в Германии. Из-за тумана. Сильнейшего тумана, по-видимому.

— В самом деле? — Вик вскинула голову. — Когда же он вернется?

— Ну, если повезет, то завтра, около часа.

— Телефон у меня совсем сдох. — Она подключила свой сотовый телефон к заряднику и мельком глянула на компьютер. — А теперь я приму ванну.

— Хорошо, дорогая. Ты голодна?

— Хм, не очень-то. Мы заезжали в кафе «Поваренок». Там, кстати, было отвратительно. Да Викрам все равно прихватит с собой пиццу. Пока, Дэн.

— Да, привет! Рад был повидаться. Ну, мне и самому пора, — сказал он, когда Виктория начала подниматься обратно.

— Хорошо, я уверена, что Марк будет на связи. Какая жалость. Все свое прихватили? — спросила она, провожая его к лестнице, способная — что казалось невероятным даже и теперь — прикидывать, как выглядит ее обтянутый джинсами зад не только сзади, но и снизу. Виктории едва удалось выдавить улыбку — уж не учуяла ли она чего-нибудь? Может, у нее просто слишком сильное похмелье?

Как близко она подошла к тому, чтобы снова уступить, и как чудно она это пресекла. И как глубоко она уже пала, как легко, как безрассудно погрузилась в свой позор. Конечно, Вик была абсолютно права относительно Дэна; это, должно быть, очевидно для каждого. И что бы она подумала, если бы у нее было хоть какое-то представление о том, что на деле являет собой ее мать?

Дорожная сумка Виктории стояла на коврике, загораживая дверь, а ее пальто из ткани с начесом покрывало собой кожаную куртку Дэна, лежавшую на софе. Джин вытянула ее, думая, кому позвонить в первую очередь, Филлис или отцу.

— Пока, Джин. Будь осторожна.

— Да, — только и смогла она сказать, босиком проследовав за ним на крыльцо и скрестив руки, чтобы спастись от холода и какого-либо еще телесного контакта. Дэн запечатлел поцелуй у нее на щеке, милосердно непродолжительный, и сбежал вниз по двум ступенькам крыльца, на мгновение потеряв равновесие из-за тяжелой сумки. Восстановив его, он одарил ее ужасной улыбкой, интимной, волчьей, но не столь пылающей, чтобы что-то означать, если бы Вик увидела ее из окна верхнего этажа. Он повернул к Парквею, со своей широкой атлетической стойкой легко управляясь с тяжестью, и ни разу не оглянулся.

Закрыв входную дверь, Джин сразу же направилась к телефону. Она попыталась позвонить в отцову квартиру на Семьдесят второй улице, затем своей сестре Мэрианн в Уэстпорт, куда он иногда ездил по воскресеньям. Ответа не было.

Конечно, подумала она, включая чайник. Ведь этот уик-энд пришелся на Четвертое июля; все они, должно быть, собрались в доме Мэрианн и Дуга на побережье. Отыскивая в своей переполненной записями красной книжке нужный номер, она готовилась к разговору с сестрой, всегда столь театрально обремененной заботами. Джин нравился ее зять, судебный адвокат, но эта симпатия не упрощала отношений с Мэрианн, которая сняла трубку после первого же звонка.

— Алло? — Из ее тона можно было сделать вывод, что она в одиночку управляется с автомобильными гонками по пересеченной местности, а не просто с тремя маленькими сыновьями. Во всяком случае, с голосами у них все в порядке, подумала Джин,

— Привет, — сказала она, — это Джин.

— Наконец-то объявилась.

— Ты что, звонила?

— С тобой все пытаются связаться.

— Забавно, у меня нет от тебя никаких сообщений.

— Разве мама тебе не звонила? И папа?

— Как он?

— Слушай, почему бы тебе не спросить об этом у него самого? Пап! Это Джин! Джон Эвери, слезай оттуда сейчас же! Дилан! Выйди. Немедленно.

Прошло так много времени, что Джин гадала, уж не решила ли Мэрианн попросту заняться чем-то еще, и пыталась думать о чем-нибудь здоровом, благотворном, продлевающим жизнь. (Она понимала, что отвращение к самой себе углубляло и ее раздражение своей сестрой, той женщиной, которая меньше всех на свете могла пасть жертвой кого-нибудь наподобие Дэна.) Но она тут же сбилась с этого пути: все было не так, как если бы Билл стоял прямо перед ней, — тогда Джин удалось бы восполнить собою саму себя, но, ох, нет, теперь она чересчур измучена. Наконец она услышала, как трубка переходит из рук в руки, а затем раздался глубокий голос, который она так любила. Она всегда думала, что если бы Билл Уорнер был певцом, то походил бы на Джонни Кэша[69].