Филип Дик - Разбитый шар Страница 43

Когда он вернулся, она так и сидела, поджав под себя ноги и сложив руки на коленях. Как она несчастна, подумал он. Как он рад, что она снова с ним. Это так важно для него.

Он подал ей чашку кофе и сказал:

— Думаешь, я люблю тебя меньше, чем любит этот парень — или говорит, что любит?

— Знаю — любишь.

— Ты выйдешь за меня замуж? Снова?

Если когда-нибудь и можно ее уговорить, это нужно сделать сейчас, подумал он.

— Это у тебя кончилось, — продолжал он. — А на Боба Посина тебе ведь наплевать, правда?

— Хорошо, — согласилась она, держа в руке чашку кофе. — Я выйду за тебя замуж. Повторно. Или как там это называется.

Чашка наклонилась. Он взял ее и поставил на пол. Согласилась, подумал он. Ему отдает себя женщина, которую он любит всей душой. С этим ничто в мире не сравнится — ничто, пока небеса не свернутся, как свиток книжный, и не отверзнутся гробы, и мертвые не восстанут. До тех пор, пока тленный человек не облачится в нетление, думал он.

— Ты ведь не передумаешь? — спросил он.

— А ты этого хочешь?

— Нет, я не хочу, чтобы ты передумала.

— Ну и славно, — сказала она. — Не буду. — Пристально глядя на него, она спросила: — Значит, ты не считаешь, что я вся поизносилась?

— Как это?

У нее на глазах выступили слезы — и пролились.

— Не знаю.

— Вряд ли это так.

— Я не нужна тебе, — сказала она, а слезы текли по ее щекам, капали на воротник.

— Ты хочешь сказать, мне не следовало бы просить тебя? Ты это пытаешься сказать?

Он поднял ее с кресла.

— Или мне следует просить и умолять? Скажи!

Ей трудно было говорить. Беспомощно вцепившись в него, она пожаловалась:

— Мне нехорошо. Отведи меня в ванную. Пожалуйста.

Ему пришлось почти нести ее. Она не отпускала его. Он придерживал ее, и ее вырвало. Она лишилась чувств, но почти сразу пришла в себя.

— Спасибо, — прошептала она. — Боже.

Он опустил ее, и она села на край ванны. Лицо ее было бледно. Дрожа, она гладила его руку ладонью. Ее как будто лихорадило, и он спросил, уж не заболела ли она.

— Нет, — сказала она. — Мне уже лучше. Это нервное.

— Будем надеяться.

Она скривила губы в улыбке.

— Дело в совести. Я сказала ему, что нам придется расплачиваться. Может быть, это и есть расплата.

Когда Пэт немного пришла в себя, он умыл ее и отвел обратно в гостиную. Сняв с нее туфли, он закутал ее в одеяло и посадил на диван.

— Это от кофе, — сказала она.

— Ты его даже не отпила.

Она попросила сигарету.

Он дал ей закурить и спросил:

— Хочешь, поеду, посмотрю — привез он твои вещи?

— Я здесь не останусь, — сказала она. — Хочу к себе. У себя хочу быть, и больше нигде.

— А если он явится?

— Не явится.

— Вообще-то да, — согласился он.

— Я останусь с тобой, — решила она. — Нельзя мне больше к этому возвращаться — побег этот, все, что с нами было. Останусь здесь, а когда поженимся, будем жить здесь или там — как захочешь. Или переедем в новый дом. Может, так будет лучше.

— Наверное, да.

Он надел пальто, и она сказала:

— Я с тобой. Посмотрю, возьму, что мне нужно. Можно приехать сюда на «Додже» и здесь все выгрузить.

Они посидели, пока она более или менее не пришла в себя, и поехали к ней.

«Додж» стоял у входа. На заднем сиденье как попало были свалены ее вещи: Арт побросал их и послал все к черту. В куче лежали флаконы, одежда, туфли, даже пакет молока, апельсины и буханка хлеба «Лангендорф». А на полу валялась пустая бутылка из-под вина.

— Во всяком случае, похоже, тут все, — сказала Пэт.

Джим припарковал свою машину, сел за руль «Доджа», она — рядом с ним, и они поехали к нему.

На ночь она надела красно-белую пижаму в горошек.

— Я в ней по-новому себя чувствую, — сказала она.

Он в трусах чистил зубы над раковиной в ванной. Была половина четвертого. Свет горел только в спальне и ванной. Дверь была заперта. Патриция курила в постели, поставив пепельницу на покрывало.

— Ты закончила? — спросил Джим, выходя из ванной.

— Да, — довольно ответила она.

Какой он поджарый в трусах, подумала она и вздохнула с облегчением, глядя на его худые руки, ноги, торс. Три дня ее держал в своих крепких объятиях мускулистый парень с резиновым бескостным телом из мышц и жира на коротковатых ногах, которое ниже чресел как бы сходило на нет. Телом мальчишки, совсем не таким, как это.

Выключив свет, Джим снял трусы и лег в постель. В темноте он обнял ее.

— Странно, да? — сказала она. — Мы снова вместе. Через два года. Ничто нас не разделяет, между нами — никаких барьеров.

Она была очень довольна. В том, что произошло, был смысл, подумала она. Все вело вот к этому. Значит, и случилось не зря. Не просто бесплодная суета, усталость и бессмысленная боль.

Джим, лежавший с ней рядом, спросил:

— Не хочешь узнать, как дела у Рейчел?

— А что там? — Она уже почти заснула, но теперь в ее покой вкрался холод. Он просачивался в нее, заполнял собой. — Что ты хочешь сказать?

— Ну, ты знаешь, что я был у нее. Ты мне туда звонила.

— Я куда только тебе не звонила. И на радио, и домой, и к себе. А потом туда позвонила.

— Я был у нее.

— Это что-то значит?

Она совсем проснулась и смотрела вверх, в темноту.

— Она попросила меня побыть с ней. Пока не найдется Арт. Я так и сделал.

Она ждала — но это было все, он молчал.

— Ты жил там? — наконец спросила она. — Ты это хочешь сказать?

— Не совсем. Она необычная девушка.

— Чем же?

— Мы в основном ели вместе. Она хотела, чтобы я был у нее, когда она возвращалась домой, чтобы она могла готовить для меня.

— Пастораль. Семейный ужин. Хозяйство, — усмехнулась Пэт.

— Я сидел у нее вечером, потом она ложилась спать, а я уезжал домой.

— А утром?

Было два утра, подумала она.

— Ничего не было.

— Ты правду мне говоришь? — спросила она.

— Ну, конечно.

— Я боюсь Рейчел, — призналась она.

— Знаю.

— Она что-нибудь сделает?

— У нее снова есть Арт.

— Ну да, — приободрилась Пэт. — Это правда. — Она привстала, чтобы потушить сигарету. — Что ты о ней думаешь?

— Не знаю.

Снова ложась, Пэт предположила:

— Может быть, она зарежет его.

Джим засмеялся:

— Может быть. А может, он ее побьет.

— Что ты сделаешь, если он побьет ее?

— Это не мое дело.

— А что ты будешь чувствовать?

Он не ответил. Она ждала, вслушивалась. Он что, уснул?

Я заплатила за то, что сделала, сказала она себе, меня стошнило в ванну. Разве этого недостаточно? Разве не все?

На полу спальни лежала пачка ее сигарет. Она протянула руку за ними и снова закурила, лежа на спине. Мужчина рядом с ней не шевелился. Спит, подумала она, да, он спит.

Идеально, подумала она. Я чувствую это. Я это понимаю. Разве я этого не заслужила?

Сигарета тлела в темноте, Пэт внимательно смотрела на нее. Легонько постучав ею о пепельницу, которую держала в руках, она решила: вот за что я теперь буду бороться. Вот за что я начинаю свою битву. За это. За то, что у меня есть сейчас.

Утром она встала рано, в семь часов, чтобы позвонить на радиостанцию. Джим спал. Стараясь не разбудить его, она надела халат, закрыла дверь спальни и села в гостиной у телефона.

— Алло, мистер Хейнз? — заговорила она.

— Как вы там, Патриция? — спросил Хейнз своим официальным тоном. — Мы тут беспокоимся. Никаких вестей от вас, сколько уже — два, кажется, дня?

— Мне лучше, — сказала она. — Можно, я приду попозже?

— Вам сегодня совсем не нужно приходить, — успокоил он ее. — Сидите дома, пока совсем не пройдет.

Она не сразу поняла, о чем он, потом вспомнила — про грипп.

— Спасибо, — поблагодарила она. — Наверное, до завтра посижу. Не хочу никого заразить.

— Кишечного типа?

— Да, — сказала она. — У меня… живот болел.

— Колики? Да, сейчас как раз такой и ходит. Фруктовых соков не пейте — только тостик с яичницей и заварным кремом. Ешьте что-нибудь диетическое. Ничего кислого, никаких помидоров, груш, апельсинового сока.

Она поблагодарила его и положила трубку.

Вернувшись в спальню, Пэт на цыпочках подошла к кровати и увидела, что Джим проснулся.

— Привет, — сказала она, целуя его.

— Привет. — Он моргал, как филин. — Уже встала?

— Лежи, — сказала она. — Хочу отвезти кое-какие вещи к себе и кое-что забрать оттуда.

— Как ты себя чувствуешь?

— Гораздо лучше.

— Глаз у тебя сегодня получше.

В ванной она осмотрела синяк. Припухлость прошла, но чернота осталась — как грязное пятно. Может быть, навсегда, подумала она.

— Я ненадолго, — сказала она ему. — Ты так роскошно смотришься в постели… Лежи, пока я не вернусь. Ладно?