Михаил Сегал - Молодость Страница 43

– Это еще что! Я читал в газете, что погоды в этом году не будет. Это подтвердили ведущие метеорологи Уганды, но все это еще неизвестно.

Приговоренные говорили быстро, понимая, что главное – не останавливаться. От страха они вспоминали что-то главное, интересное из своей жизни, и так уж оказалось, что это были газетные и телевизионные новости. Но когда один из солдат принялся завязывать им глаза, толстый склонился к лирике:

– Я вообще страсть как люблю науку. И искусство. Еще я люблю спорт… Цирк… Марки… Филателию.

Солдат завязал глаза старому.

– Непринужденный разговор, – сказал старый, – вот все, что нужно интеллигентному человеку. Или, скажем, покой. Я всю жизнь мечтал быть французом или чехом, работать на заводе «Шкода» или «Пежо», а по субботам садиться к телевизору, ставить под правую руку ящик пива и смотреть футбол.

Солдат отошел к пулемету и выжидающе посмотрел на офицера. О чем говорили арестанты, уже не было слышно. Они стояли неподвижно и крутили головами, как бы ища друг друга. Офицер дал отмашку и, когда все было кончено, вместе с солдатами подошел ближе.

– Ну все, отдавай мне деньги! – радостно сказал своему напарнику тот, что завязывал глаза.

Офицер удивился.

– Какие деньги?

– А мы, господин офицер, поспорили, – ответил тот, что стрелял, – если эти государственные преступники, комар им в ухо, будут молчать перед справедливым возмездием, так и быть, отпустим их – выпустим через дыру в заборе.

– А если нет, то стреляем, укуси их кенгуру, а я буду должен тысячу австралийских долларов! – первый солдат достал пачку денег и протянул товарищу.

Солнце поднялось еще выше, пулеметчик взял деньги. Но, подумав, положил их на труп старика и отправился домой.

Офицер склонился над деньгами.

– Правильно. Старик ведь выиграл, – подумал он.

Как экзистенциалист.

1996

Отпуск

1

Я проснулся, услышав раскат грома.

2

Вот уже вторую неделю этот тихий немноголюдный дом отдыха служил мне цитаделью, в которой я прятался от старых знакомых и насущных проблем. И те и другие настолько измотали в последнее время, что случайно увиденное месткомовское объявление о бесплатной путевке заставило меня в двухчасовой срок собрать чемодан, крикнуть что-то в телефон жене и укатить куда глядят глаза, на край света, в тайгу, на станцию Дядюшкино. После шумного Теткинска мне здесь очень понравилось. Во-первых, настоящую тайгу я видел впервые в жизни. Мне и в голову не приходило, что наивысшим в жизни счастьем является проснуться с первым запахом росы и смотреть, смотреть сквозь растопыренные пальцы ног на высоченные ели, растущие вплотную к окнам.

Во-вторых, меня крайне умилял здешний образ жизни: тишиной, отсутствием внимания отдыхающих друг к другу, всем, что отличало его от величественных подмосковных ДО, где «О» превращался в полнейшее огорчение. Дни проходили очень хорошо, никто не гнал меня на экскурсии и не заставлял участвовать в художественной самодеятельности. Все время я уделял чтению книг, а начитавшись, гулял по лесу или просто спал.

Этот сценарий в точности повторился сегодня: я почитал, погулял и лег отдохнуть.

3

Раскат грома разбудил меня, а следом за ним в открытую, как оказалось, дверь вошел маленький носастенький старичок в очень старомодном костюме и с палкою в руке. Он осторожно прошелся по комнате, поглядел на потолок и стены, а оказавшись у окна, произнес:

– Льеть… Еремей Тимофеевич только уехали, а он – льеть.

Пока старичок бормотал, я успел принять его за бандита, отдыхающего и сумасшедшего. Но применительно даже к полному идиоту подобное поведение было трудно каким-либо образом объяснить. Видимо, я пошевелился.

– Ах! – воскликнул незваный гость. – Разбудил вас! Извиняйте старика, извиняйте! Я не по какому злому умыслу, токмо по неуклюжести! Извиняйте! А половицы у вас скрыпят, – он поднял указательный палец, – смазать надо!

Все это было так удивительно, что я решил вступить в беседу.

– Послушайте, – сказал я, – вы пришли ко мне без приглашения и разбудили к тому же. Кто вы и что вам нужно?

– Мне? – старичок неумело сыграл удивление. – Ах, мне! Ну, сперва-сначала давайте перво-наперво познакомимся. Вы ведь дядюшка М будете? – И паузу, вызванную моим естественным недоумением, он воспринял, как утвердительный ответ. – Видите, хорошо как все получается – дядюшка М! А я – дядюшка Я, житель здешний. Теперь мы с вами – знакомцы старые, не разлей вода, на войну или куда еще можем вместе ходить. Вот какие дела, а я-то идти боялся, думал, дядюшка М – строгий, валенком по спине – и поминай как звали! Хе-хе! Ну и, понятно, если меду надо или чего еще – всегда рад. Жалко, конечно, ну а что поделаешь – знакомцы старые!

Он сказал это и, сев в кресло, предоставил мне сходить с ума, потому что со мной в жизни вообще никогда никаких случаев не происходило, а таких – тем более. Я не знал, что ответить, как поступить. И поэтому спросил:

– Ну а дальше что? У вас ведь, наверное, дело какоенибудь ко мне есть?

– Есть, конечно, – ответил старичок, – по части всеобъемлющих основ. Только вы на меня не злитесь, что в отпуске надоедаю. У нас ведь философов нет совсем, поговорить не с кем, а тут – вы приехали. Вот?

Что означало вопросительное «вот», мне было непонятно. А старичок тем временем, не теряя времени, вытащил из-за пазухи какой-то сверток, положил его к себе на колени и продолжил:

– У меня с детства в душе заноза. Одним вопросом мучаюсь, ответа найти не могу, а годы – идут. Стало быть – проходят.

Он подошел к окну.

– Льеть… Только уехали Еремей Тимо… Да, так вот, готовясь к этому разговору, я изучил всю мировую философию. Нельзя же мне в грязь лицом, в самом деле! Как считаете, дядюшка М?

– Всю? – спросил я.

– Всю, – ответил он и многозначительно повертел в руках сверток, – я полдела не привык делать, не такой я дядюшка!

– Но ведь это очень много!

Он недоверчиво посмотрел на свой сверток.

– Что же тогда такое «мало»? Ладно, не в этом дело. Или… Стоп… Мировая, это сколько?

– Сколько чего?

– Всего!

– Философии?

– Да!

– А! – улыбнулся я и почувствовал, что начинаю контролировать ситуацию. – Вопрос «сколько» неправомерен. Философия не измеряется количеством, она вообще ничем не измеряется. А так… Сначала вам следовало бы почитать древнеаккадские и шумерские клинописи, затем – Египет, Греция (отдельно по периодам). Далее – схоластика, Фома Аквинский и тому подобное. Потом рекомендую Абеляра, Леонардо, Бэкона. После… Ну что, после… После пробегите Гегеля хотя бы, Канта… Гоббса, если хотите.

Пока я говорил, мой собеседник усердно моргал. Потом сказал:

– Странно. У меня здесь совсем другие фамилии обозначены.

– Какие же?

– Сейчас. Простите, минуточку… Вот… Дядюшка А, дядюшка Л, дядюшка Б. Что же мне теперь делать?

– Что делать? – я встал и медленно оделся. – Что делать…

За окном лил дождь, тайга сильнее обычного наполняла комнату утренней темнотой. «Делать надо вот что, – подумал я, – надо с ним поговорить. Вероятнее всего, это какойто местный интеллигент-краевед, какие есть в провинции везде и всюду. Они строят собственные философские теории, оформляют их в труды жизни, а при первой возможности дают почитать приезжим знаменитостям. Мудрено ли, что этот дядюшка Я узнал каким-то образом о моем приезде? Не мудрено. И, хотя жаль невыспанного утра, надо поговорить!»

– Ну что же, – сказал я, – изложите мне вашу теорию, как она есть, ничего не бойтесь. В моем лице вы встретите того, кого вам надо.

Старичок улыбнулся.

– Извиняйте, не понял. Теории у меня нету, такие дела! У меня к вам вопрос есть. А уж если захотите, могу изложить теории других великих философов, как то: дядюшки Н, дядюшки Ш, дядюшки…

– Стоп! – сказал я и решил наконец разобраться, что означает вся эта белиберда с дядюшками. – Начнем с дядюшки О!

– Отлично! Я знал, что вы согласитесь, знал, что вы добренький! Сейчас сможете убедиться в моей философической подготовленности! Итак… Ага, ага… Еремей Тимофеевич… Льеть… Дядюшка О был прелюбопытнейший старикан, помещик. Его теорию «О термосах» (полное название «О термосах и погребах») условно можно разбить на один пункт, но, излагая его, следовало бы рассказать о самом дядюшке О, о его жизненном пути.

Родился он в Турецкую, жизнь прожигал во Французскую, а концы отдал в Крымскую. И вот, под самый свой закат, стал заниматься хозяйством, не доверяя ничего приказчику, немцу дядюшке F. За всем следил сам: за уборкой, за окучкой, за прополкой, за посевкой, но более всего увлекся дядюшка О проблемой сохранности собранного урожая. Сам рисовал проект хранилища, сам строил! И понял он в результате одну очень важную вещь: зимой, когда холодно, продукт надо держать в тепле (чтобы не замерз!), а летом, когда тепло, – в холоде (чтобы не испортился!)