Бен Хетч - Всюду третий лишний Страница 43

Второго января содержание кислорода в дыхательной смеси было снижено до 20 процентов, на следующий день до десяти, а с пятого января дополнительный кислород в дыхательную смесь перестали вводить совсем.

Прошла еще одна неделя, но никаких изменений в состоянии Дэнни не наблюдалось. Следующая неделя также не принесла никаких результатов. И вдруг, когда мы постепенно стали приходить к мысли, что Дэнни уже никогда не придет в себя, он открыл глаза. Это произошло 23 января, и это было необыкновенным событием, однако я его пропустил, впрочем, так же как и все. Это было свойственно Дэнни, делать что-то, когда никого нет рядом.

Нас предупредили о том, что не стоит обольщаться – открытие глаз само по себе мало что значит – это может быть просто рефлекс на какой-то внешний раздражитель. Но все-таки это было самой хорошей новостью за две прошедшие недели, и, несмотря на предупреждение врачей, мы не могли сдержать радости. Люси только что приступила к новой работе в журнале «Иншу-аранс Манфли» и поэтому не могла приехать раньше, но, получив известие об этом событии, сразу же помчалась в аэропорт и прилетела ближайшим рейсом. Вернулась и Софи, уехавшая после Нового года домой к детям. И хотя мы опять собрались все вместе, мы четко не представляли себе, что нам делать. Мы решили отметить это событие – жарили барбекю на балконе в квартире Дэнни. И послали по бутылке шампанского Карлу Кобелу, Мэнди и доктору Шейфу, а Сэм Смит в полуночном выпуске новостей сказал несколько теплых слов о Дэнни. К этому времени мы все были под хмельком. «Доброе утро, Херфорд. Эту передачу мы посвящаем Дэгши Ферли, которого большинство из вас будут помнить как ведущего утреннего шоу и который сегодня впервые открыл глаза и очнулся от очень долгого сна».

Два последующих дня были просто ошеломляющими: Дэнни произнес первое слово после почти месячного молчания: «Чертовщина», и мне вдруг показалось, что мой брат оживает.

9 декабря 2000 года

Мы все еще находимся в Деминге, поскольку, похоже, еще не решили, что делать дальше. Доминик и Карлос, проскандалив все утро, в середине дня скрылись куда-то на машине, а когда вернулись, Карл объявил, что они собираются на ярмарку посмотреть родео. Я думаю, он рассчитывал на то, что я откажусь, но когда Доминик пригласила меня присоединиться к ним, я согласился, полагая, что они наверняка отколются от меня, как только мы туда приедем. Вечер получился настолько странным, что я и не знаю, как мне теперь быть. Жокеи на родео выступали в самом конце. Оказалась, что это вовсе никакая не ярмарка штата, а просто выступление юных участников родео. Мы заняли свои места на трибуне, амфитеатром окружающей пыльную арену стадиона, в предвкушении посмотреть шоу – набрасывание лассо, поединки с взбрыкивающими необъезженными лошадьми и прочие трюки, мастерски исполняемые молодцами Дикого Запада.

– А теперь, леди и джентльмены, участников соревнования в возрасте от четырех до шести лет просят выйти на старт скачек вокруг бочек, – объявил диктор.

Группа красиво одетых малышей в громадных ковбойских шляпах, делавших их похожими на декоративные обойные гвозди, понеслась к центру арены, зажав между ног палки с вырезанными из дерева конскими головами. Мы смотрели, как они пробежали три раза вокруг бочек, и слушали, что сообщал комментатор: «Хороший результат показывает Эндрю Грейсон – его результат четырнадцать целых и пять десятых при пяти штрафных секундах за нарушения выправки».

Мы просмотрели, как дети от четырех до шести, от шести до восьми, от восьми до десяти лет соревновались в том же самом, и тут Карлос изрек, что это – чистое дерьмо, а нам надо было прислушаться к тому, что сказали нам жокеи родео, которых мы встретили накануне. «Вот уж действительно, интерес собачий смотреть на прыжки этих зачуханных детишек. На трибунах сидят только их родители. Смотрите, загоны пустые, в них нет ни единой лошади. Пошли отсюда».

Хотя нас с Доминик эти соревнования увлекли – мы от души смеялись, когда первая группа малышей высыпала на арену, и хотели посмотреть выступление более старших ребят, может быть десяти – двенадцати лет, которые должны были выступать во втором отделении, – но Карлос упрямо твердил, что это чушь, и нам пришлось уйти со стадиона и отправиться бродить по ярмарке; Карлос вышагивал рядом вихляющей походкой, которой он обычно ходил, когда чувствовал, что его заставляют участвовать в каком-то деле, которое ему не по душе. Он нарушил диету и заказал двойной гамбургер с майонезом, а чтобы еще больше досадить Доминик, сказал, что вкус его божественный. И заявил, что не пойдет больше ни на какие скачки, привел нелепые и путанные доводы, ссылаясь в основном на то, что экономил деньги вовсе не затем, чтобы выбросить восемь долларов за вход на неизвестно какое зрелище; на это я возразил ему, сказав: «Послушай, Карлос, а какой смысл в том, чтобы, заплатив за вход на ярмарку, уйти, ничего не посмотрев?» Он ответил мне резким, лающим голосом: «Ты помнишь. Кит, Доминик просила тебя следить за спидометром? А мы могли бы истратить эти деньги на еду или заплатить за ночлег в мотеле. Кто-то ведь должен думать о деньгах».

Направляясь к выходу с ярмарки, мы прошли мимо вышки для прыжков с эластичным тросом.

– В Австралии Фиона Таммит прыгала с такой вышки, да еще на роликовых коньках. Пошли, умрем от страха, – сказала Доминик.

Карл ос был против и начал убеждать ее в том, что это глупо.

– Послушай, ну разве я не прав, у тебя же нет никакого понятия о том, что такое деньги – ведь это же тридцать долларов, – красноречиво возражал он, а я думаю, он боялся, что веревка не выдержит его веса.

Чтобы хоть как-то предотвратить надвигающуюся ссору, я сказал, что могу прыгнуть с Доминик вместо него. Мы встали в очередь, но с каждым шагом, приближающим нас к вышке, в голову Доминик приходили все новые и новые мысли, от которых она становилась все более и более самоуверенной и дерзкой, а когда наша очередь почти подошла, мы пропустили несколько человек, и Доминик вдруг вспылила:

– Heт. Нет, и все. Пойдемте отсюда, поищем что-нибудь другое. Это же безумие. На что вы меня толкаете?

Вот уж действительно забавно. Я хотел сказать это Карлосу, но он сделал вид, что все происходящее действует ему на нервы. В этом настроении он пребывал все время, пока мы ехали в кемпинг, а там сразу же забрался в палатку, жалуясь на мигрень, и, несмотря на все найти уговоры, отказался от предложения Доминик пойти что-нибудь выпить и поесть: «Там вкусно кормят, Карлос. А какие там сладкие булочки!»

Не услышав ответа, мы с Доминик отправились вдвоем. В гриль-баре я сказал ей, что настроение Карлоса потому стало таким плохим, что она поначалу собиралась направиться в Австралию и что его волнует, как пройдет и чем закончится ее встреча с Джоном.

– Я это знаю, – уверенным тоном произнесла Доминик, – но ведь он был моим мужем целый год. Его семья – это часть моей жизни, и я чувствую определенную ответственность за них. Валяться где-нибудь на пляже в Сан-Диего, когда его мать больна? Это не по-человечески!

Она спросила меня про Люси, и я неожиданно для себя рассказал ей о своих сомнениях в необходимости нашей женитьбы и обзаведения детьми после всего того, что случилось, а она, подумав, ответила, что «трудно позабыть подарки на память из прошлого», причем произнесла это таким тоном, что у меня невольно возникла мысль, что она относит сказанное и к ситуации, в которой оказалась сама. И вспомнила слова одного из французских писателей, считавшего, что любовь это полнейший вздор и не что иное, как спускной клапан котла ваших эмоций. Потребность в любви такая же, как, например, потребность в еде, сне, опорожнении кишечника и мочевого пузыря, а то, кого вы любите, абсолютно не важно – был бы поблизости кто-нибудь, с кем можно заняться любовью. Она добавила, что любовь это некое эмоциональное недержание, такое, как, например, понос или недержание мочи, и иногда, когда вы чувствуете себя незащищенным и неуверенным в себе, вдруг возникают позывы, заставляющие вас сломя голову нестись в ближайший сортир, даже если вам известно, что там вас ожидает совсем не то, к чему вы привыкли.

– Могу я предположить, что, говоря о туалете, который может спасти в трудную минуту, ты имеешь в виду Карлоса? – сдерживая ехидную улыбку, спросил я.

Доминик расхохоталась и, с такой же улыбкой глядя на меня, ответила:

– Нет, я имею в виду то, что ты снова сошелся со своей подругой.

В течение всего вечера Доминик то и дело принималась обсуждать со мной причины споров и ссор, происходящих между ней и Карлосом: «Конечно, я должна общаться с Джоном… я пыталась жить в Лондоне, но мне там не нравится. И это глупо – ставить меня перед выбором: Перт или Карлос. Да я и не могу сделать выбора».

После того, как мы выпили по второй порции, я спросил Доминик о матери Джона, и спросил об этом потому, что хотел поговорить с ней о Дэнни.